Я лежал на кровати, бесцельно глядя в потолок.
В дверь позвонили. Мне не хотелось вставать, не хотелось идти до дверей, не хотелось говорить и вообще видеть людей.
В дверь позвонили ещё раз. Я не шевелился. Кому я нужен? Почему они просто не могут оставить меня в покое?
Ещё звонок.
Я поднялся и медленно побрёл к двери, втайне надеясь, что к тому моменту как я открою, никого уже не будет.
На площадке стоял Дима. Серьёзный молодой человек, имел за спиной Чечню, работал охранником и ещё где-то учился. Я знал, что он выписался из больницы, но встречаться с ним я не хотел.
— Здравствуйте, Павел Игнатьевич! — сходу выпалил он. Потом посмотрел мне в глаза и сник. Виновато опустил голову и начал говорить неуверенно и запинаясь. — Я пришёл по поручению вашей жены.
Жену я похоронил неделю назад.
— Заходи.
Мы сидели на кухне и пили невкусный чай. Заваривать свежий чай сил не было, поэтому я просто залил старую заварку кипятком.
— Мы ехали по трассе, всё было как обычно — я сидел впереди, на пассажирском сидении, Анна Андреевна сзади, за мной, — начал он рассказывать то, что мне так не хотелось слушать.
Они были уже на полпути, когда их обогнал чёрный джип. Из него высунулись двое, с задних сидений, и стали прямо на ходу палить из автоматов. Славку, водителя, убили сразу, а самого Диму только ранили. Пуля пробила бронированное стекло и бронежилет, перебила ему левую ключицу. Как он признался, было очень больно. Боль парализовала тело, воздух застыл в лёгких и сознание словно выпало из реальности. Показалось, что время остановилось. Он посмотрел на джип, повернул голову к Славке, увидел, как тот безжизненно обмяк, протянул правую руку и резко дёрнул за руль. Всё завизжало, завертелось, и время снова пошло. Они остановились поперёк дороги, дверью водителя в сторону джипа. Дима открыл плечом дверь и вывалился из машины. Он сел на землю и выхватил пистолет из под пиджака. Левая рука висела как плеть, второй пистолет было не взять. Неожиданно, Анна оказалась рядом с ним, как всегда спокойная и властная, без тени испуга в глазах. Она оценивающе посмотрела на Диму, на его левую руку, подумала мгновение и молниеносным движением выхватила второй пистолет из его пиджака.
Её уверенность подействовала на Диму отрезвляюще. Он почувствовал, что боль отступает. Его сознание прояснилось, он чётко осознавал ситуацию и вспомнил всё, чему его учили.
А джип тем временем остановился, из него выскочили четверо братков с автоматами и начали палить по машине. Дима с Анной сжались, прикрывая головы руками. Пули глухо стучали о бронированный корпус, вязли в слоях кевларовой обшивки, рикошетили от капота.
Когда братки расстреляли магазины, Дима закричал "Давай!" и приподнялся над капотом. Это было даже слишком просто. Чёрные кожаные куртки было отлично видно на фоне природы, а в массивные тела было совсем не сложно попасть. Вдвоём они положили всех.
Он надолго замолчал. Словно пытался понять, что же пошло дальше не так.
— А дальше... Я услышал выстрелы сзади. Обернулся и увидел чёрную ауди в пятидесяти метрах от нас. Дверца была распахнута, водитель опирался на неё руками и стрелял из пистолета. Он попал в Анну Андреевну три раза и мне в ногу раз. Я осел, вытянул руку и выстрелил в стекло дверки. Оно не было бронированным, пуля легко пробила его. Этот человек должен был быть просто наблюдателем. "Контроль качества", так это у них называется.
Дима снова замолчал. Дошёл до того, из-за чего он здесь. Искал слова.
— Когда я подполз, ваша жена была ещё жива. Она не могла шевелиться, но могла говорить. Она говорила обычным спокойным голосом, только всё более слабым с каждой секундой. Она сказала: "Дима, я умираю", — и так странно улыбнулась. А потом попросила: "У меня в пиджаке... в кармане... копейка... Отдай её... моему мужу... Хорошо? Она... особенная..."
Дима достал из кармана кружок металла, положил его на стол и пальцем придвинул ко мне.
— Вот эта копейка.
***
> Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Пытаюсь глазами проследить замысловатые заплетающиеся линии, нарисованные на обоях.
> От толчка локтём под рёбра я теряю нить.
> — О чём думаешь? — весело спрашивает Аня.
> — Об узоре на потолке. О нитях судьбы. О гармонии мира...
> — А обо мне?! — и пихнула меня в бок ещё раз.
> — И о тебе конечно! Буквально непрерывно!
> Она поворачивается на бок, обнимает меня и целует.
> — Я хочу, чтобы ты всегда думал обо мне. Хочу, чтобы ты всегда чувствовал меня рядом. Хочу, чтобы ты всегда был моим, — шепчет она мне на ухо.
> — Я и так полностью и навсегда твой. — улыбаюсь я.
> — Докажи! — смеётся она.
> — Как?
> — Ну не знаю, ты же у нас специалист по экзистенциальным вопросам, придумай что-нибудь! — снова смеётся.
> Я раздумываю несколько секунд.
> — Хочешь, я отдам тебе самое ценное, что у меня есть?
> — И что же это?
> Я сажусь на кровати, дотягиваюсь до пиджака и ищу нужную мне вещь в кармане. Нашёл. Беру её большим и указательным пальцами и поднимаю вверх.
> — Я оцениваю свою свободу в одну копейку. Вот в эту, и только эту, копейку. Если ты возьмёшь её, моя свобода всегда будет у тебя.
> Аня садится на кровати, и её лицо становится серьёзным.
> — Ты принимаешь этот дар от меня? — спрашиваю я.
> Она секунду думает и уверенно произносит:
> — Да.
> Я кладу копейку на её ладонь. Она долго и тщательно рассматривает монету.
> Когда она начинает говорить, её голос звучит неожиданно глубоко.
> — Это самая замечательная вещь из всех, что ты мне когда-нибудь дарил или ещё подаришь. Я даже не знаю, что сказать.
> Наконец, Аня выходит из ступора, дотягивается до своей сумочки и долго там шарится. Она достаёт оттуда маленькую монетку, поворачивается ко мне и смотрит мне прямо в глаза.
> — Я тоже хочу отдать тебе свою свободу. Ты примешь её от меня?
> Мой черёд принимать решение.
> — Да.
> Она кладёт копейку на мою ладонь. С виду обычная монета, слегка потёртая. Но я начинаю чувствовать то, что почувствовала она. Что это не просто кусок металла. Отныне он имеет ценность, не сравнимую с номиналом.
> Я сжимаю монету в кулаке. Теперь она моя. Я никогда её не отпущу.
> Аня улыбается.
> — Значит, чтобы я снова стала свободной, ты должен отдать мне мою копейку? — озорно спрашивает она.
> — Да.
> — Отдай.
> — Не отдам.
> — Отдай!
> — Не отдам!
> Она бросается на меня и мы вместе падаем на кровать...
***
Впервые за много дней я вышел на улицу. На кухне, на столе, осталась лежать монета. Я к ней не притронулся. Этот дар я не могу принять — я не готов стать снова свободным. А главное, я не хочу этого.
Я шёл по улице без какой-либо определённой цели. Тротуары, перекрёстки, люди и машины сливались передо мной. Неосознанно я выбрал направление, которое вело меня к центру города. Вечерело, улицы становились всё более людными. Но чем больше было людей вокруг меня, тем более одиноким и потерянным я чувствовал себя внутри. Я вдруг осознал, что вокруг что-то неуловимо изменилось. Это больше был не мой город. Дома, что раньше мирно стояли по бокам улиц, начали нависать над тротуарами и прятать небо от прохожих. Шум машин и рекламы сливался в единый злобный гул, который проникал глубоко в мозг и подавлял волю, разъедал личность и пытался тебя подчинить. У города словно появилась душа, такая же чёрная и безжалостная, как и его улицы. А люди вокруг не замечали этого, они уже давно перестали что-либо замечать. Город сломал их, под масками человеческих лиц уже давно не было ничего одушевлённого. Это были фальшивые люди, спешащие по фальшивым делам и радующиеся фальшивым радостям.
Я был чужим. Чужеродной клеткой в здоровом и процветающем организме. Клеткой, потерявшей представление о своей сути и предназначении. Раковой клеткой.
Подобные мысли становились невыносимыми. Я поймал машину и поехал домой.
В ту ночь я так и не уснул. Мысли роились в моей голове, цепляясь друг за друга и сплетаясь в невероятные узоры. Я ходил по спальне из угла в угол, из угла в угол, из угла в угол, переступая через воображаемые линии на паркете и стараясь попадать в свои невидимые следы. Глаза мои горели, рот беззвучно шептал обрывки бессмысленных фраз и песен. Я сходил с ума.
Как только начало светать, я взял машину со стоянки и поехал вон из города. Я поехал в единственное место, где мне будет спокойно, где меня никто не потревожит.
На полпути меня, наконец, догнал сон. Ехать дальше стало опасно, я припарковался на обочине, опустил спинку сидения и уснул.