Утренняя суета. Куклы нехотя открывают чемоданчики, люди со стоическим упорством покидают тёплые постели. Странный ритуал сборов повторяется раз за разом и куклы приучились следовать ему не хуже людей, хотя никуда на самом деле не спешат.
— Суи-тян, а хочешь ещё бутербродик? Я бы вот не прочь, - Нори заговорщицки подмигнула.
Кукла в зелёном платье по обыкновению помогала девушке расставлять вымытую посуду в сушилку.
— Нет, спасибо.
— Суи-тян, - Нори удручённо опустила взгляд в раковину.
— Всё в порядке, Нори, я просто не хочу.
— Она сама не своя, в последнее время, - Шинку, до того молча наблюдавшая за сценой у мойки, пригубила чай и чуть наклонилась к сидящей рядом кукле в синем мальчуковом костюме. — Соусейсеки, ты не заметила?
— Это не наше дело, Шинку, - ответ прозвучал подчёркнуто вежливо.
— Да, но нашу... твою сестру будто подменили, - кукла в алом капоре старалась говорить тихо. — Это "спасибо", очень для неё странно.
Скажи кто-нибудь месяц назад, что третья кукла Розена, садовница, врачевательница человеческих душ, будет испытывать возбуждение, лишь входя в N-поле, Суисейсеки бы хорошенько огрела наглеца лейкой. Как можно примерять отвратительные человеческие страсти, пахнущие потом и телесной нечистотой, на прекрасно-возвышенную Нефритовую Звезду?
В этот раз зеркало приняло её особенно туго. Обычно легко расступающаяся поверхность обтянула фарфоровое тело ужасающей серебряной плёнкой, которую с трудом удалось прорвать.
Дверь, ещё одна, и вот оно - древо жизни - её личный сад наслаждения. Ростки человеческих душ ловко ветвятся мощными жилистыми телами. Тугие капли мыслей сально сочатся с толстых стеблей. Вездесущие лозы фантазий похотливо тянутся и оплетают, норовят залезть под приглушенно-зелёное платье, жаждят сорвать нежные батистовые панталоны, желают занять каждое отверстие, спешат ощупать каждую щёлочку искусно выполненного кукольного тела.
И Суисейсеки, должна сделать нечто, прежде чем в бессчётный раз, намеренно, безвольно и стыдно покориться им. Она срывает с лейки рассеиватель. Оставшийся голым носик, неумолимый и бесстрастно-пустой, её крупно подрагивающие фарфоровые руки опасливо заносят меж белёсых бедёр. Тело третьей куклы содрогается, разноцветные глаза раскрываются неествественно широко, маленький рот исторгает хриплый стон.
А лозы уже поднимают и оплетают фарфоровое тело, забивают рот, и она чувствует их отдельную, губительно-сладку жизнь теперь внутри себя, но лишь крепче, приятнее и больнее насаживается на лейку. Лозы прошивают куклу насквозь...
Вода струится гладко и бархатно. Звон посуды гонгом разрывает воздух застывшего, напряженного пространства. Кухня глянцево сверкает сквозь пелену пенных брызг.
— Суи-тян, а хочешь попробовать, какова на вкус твоя Нори? Я давно об этом мечтаю, - Нори заговорщицки провела пальцем по губам.
— Да, сестричка Нори.
— О, Суи-тян, я уже вся мокрая, - Нори откладывает посуду и полуприсев, принимается стягивать трусики из-под школьной юбки.
Тарелка выскальзывает из рук куклы и круговертью осколков накрывает пол. Суисейсеки видит происходящее как в замедленной съёмке.
Джун, всё это время державший Суисейсеки на руках, смотрит на разбитую тарелку, качает головой:
— Нори, кажется, нам стоит наказать невнимательную, вредную куклу.
— Да, братик. Я уверена, Суи-тян и сама этого хочет, - Нори уже расстегнула блузу, высвободив большую грудь с крупными, затвердевшими сосками...
Крохотный нефритовый островок ритмично подрагивает в застывшем взрыве серо-зелёных стеблей. Всё пространство посреди молочно-белого марева N-поля пронизано лозами, что жадно стремятся к покорному телу садовницы - куклы, ставшей пленницей потаённых человеческих страстей, заложницей непозволительных желаний - к телу Суисейсеки - падающей Нефритовой Звезды.