"Да вы издеваетесь…"
Я вновь тоскливо окидываю взглядом тележку и упорно не желающий двигаться лифт. Изучаю две тяжеленные кастрюли внизу тележки и стопку тарелок наверху. Лежащий рядом с тарелками поверх стаканов хлеб, убогий нож для масла и маленькие формочки порционного недоразумения с гордым названием "Масло бутербродное" никак не увеселяли перспективу поднятия всей этой прелести на пятый этаж. По узкой и крутой лестнице. С лестничными площадками, куда тележка в длину не умещалась, что обозначало необходимость поднимать её над головой, пытаться не задеть перила и потолок, в то же время не разроняв и без того щербатые и меченные дряннейшим лаком тарелки. Ох, не за это тебе платят твои копейки, совсем не за это…
Пожевав сопли, я начинаю Сизифов труд, опирая чёртову конструкцию на себя, удерживая её за перекладины максимально близко к середине и с ногами, расставленными так, будто я уже не человек, а препарированная лягушка. Затем я кое-как пролезаю на площадку, переношу по водуху тележку на очередной пролёт и повторяю всё по новой. В качестве зрителей мне через окна ухмыляется серое небо, вместо команды поддержки мне каркают полчища ворон. И каждый этаж норовит меня порадовать каким-нибудь сюрпризом. На втором на меня налетает студентик, которому, похоже, закапали по старинке Атропину в глаза, на третьем я беспомощно жду, когда древний загипсованный старик уже затянется обратно в дверь, на четвёртом словно прорвало чан с мочой. Часов так пять назад. И всё это время её будто пытались испарять. Паяльной лампой. И даже на пятом, конечном, меня ждал сюрприз, сразу по пересечению бездверного проёма старческого отделения.
—Так, что ту у нас? Курим? В Онкологическом?
—Да ладно, что будет от одной сигареты? Эээ, ты что творишь?
Проигнорировав слова детины я невозмутимо затушил отобранную у дедка сигарету о подоконник и выбросил в открытое окно.
—Плевать я хотел на порядки и дымодатчики. На тебя тоже. А вот на него — нет, статистику испортит. Ты вот готов его откачивать сам и язык запавший в глотку вытаскивать? А?
—Да ты…
—Да, я. Увижу у него ещё одну сигарету — уже кенты в погонах поднимут вопрос, какого чёрта пациента из пятьсот второй злостно пытаются убить посетители. Нелегальные. Обед! — крикнул я уже в проход.
***
Наконец-то закончив с раздачей жратвы, я выкатил тележку из последней палаты и откатил тележку к ТВ-стойке. Плевать, что и как, соберу посуду и так и оставлю здесь же. Пусть думают что угодно, без лифта я мучаться не собираюсь. Обойти ещё раз пациентов, узнать, всё ли у них хорошо…
Изо рта вырвалось громкое ехидное хмыканье. Нет здесь тех, у кого всё хорошо. Здесь есть старые, забытые всеми люди, большинство из которых будут тихонько всучены родственникам, чтобы не портить статистику. Нет, мне бы не сделали бы погоды лишние глотки, хрипящие и кричащие от боли по ночам, лишний потёк рвоты и очередное судно вонючей жидкости, лишний упавший с кровати больной или лишняя отчаянная попытка суицида. К этому делу привычные. Но больнице важна хорошая статистика и за её нарушения нас, мягко говоря, имеют. Поэтому на всех уровнях от подобных больных пытаются избавляться. Плевать, что они рушат семьи и карьеры, даруют детям кошмары, создают почву для психологов и идут на руку риэлторам, так как каждая третья барышня не может нормально спать в квартире, в которой умер родственник, статка превыше всего.
Вообще, больных легко ненавидеть. И есть за что ненавидеть. Но это не отменяет правил. Улыбка и вежливый голос, небольшие посиделки с выслушиванием сломанного, никому не нужного радио, утешения и разруливание прсото детских конфликтов. Вот и сейчас…
