Где-то вдали уже алело и наливалось оранжевым. Спокойное низкое солнце: Ка́ран огорчало, что она не могла видеть, как оно улиткой сползёт за горизонт, оставив город наедине с густыми сизыми сумерками. Яркий цвет, разлитый в бело-голубых волнах кучерявого, похоже решившего не уступать плещущемуся под ним морю, неба - пожалуй единственное, что откликалось, хотя и приглушенно, у неё внутри. Ка́ран теперь казалось, что зима никогда не закончится, что нависающие из дымки серые церковные арки с уходившими вглубь ступенчатыми оконными нишами, проплывавшие по левую руку - это всё, что обрамляет в это мгновение её жизнь и будет обрамлять до самого её конца, а плотный шерстяной костюм, как и сейчас, всегда будет сковывать движения и мешать дыханию. Куцый пейзаж словно обглоданного Лангелиние оказался финальным аккордом печальных метаний её души.
"Ужасно хочу весны, наконец-то весны", - долгожданным раскатом взорвалось среди роя её однотонных мыслей, но столь же желанного дождя и запаха по-летнему сырой, взбитой падающими каплями земли не последовало. Сколько же еще ждать буйства красок первых цветов? Где же теперь те стройные палочки гладиолусов? А как же приятно окунать пальцы в россыпи флоксов, от чего запах пыльцы и нектара еще долго не сходит с рук! Эти страсти, по-своему животные, возбуждали в Ка́ран отголоски какой-то другой давно исчезнувшей жизни, берущей начало где-то в раннем детстве, когда в восторг приводили одни только одинокие фиолетовые колокольчики полевого вьюнка, а трепет дикого птенца, изо всех сил вырывающегося из рук, дарил нечто неописуемое, боровшееся при этом со страхом навредить бедняге и от того тут же его выпустить. Терпкий запах моря не давал окончательно умереть всем этим воспоминаниям, и вероятно, именно от этого Ка́ран так любила его.
Море тоже пахло жизнью. Ещё одной жизнью, всегда готовой полакомиться тобой, что называется, за обе щёки, стоило лишь чуть-чуть зазеваться - жизнью которой заполнена каждая его капля, умирающей и тут же перерождающейся вновь и вновь. Наверно, жизнь, совсем отделённая от смерти, могла бы пахнуть гораздо лучше, но какой была бы душа Ка́ран, не будь совсем этого запаха, которому не суждено исчезнуть даже тогда, когда на море некому будет смотреть кроме вечно голодных чаек? Хотя, тогда море наверняка будет совсем другим. Впрочем, и сейчас всё кажется уже совсем не таким, каким казалось, казалось бы, вот-вот совсем уж недавно. Каким-то невероятным образом плесень и мох на разбросанных по берегу валунах разрастались в причудливую мозаику, и, пожалуй, лишь индийские ковры могли сравниться с нею по затейливости.
Выпрыгнув из-за бордюра, навстречу Ка́ран направилась чёрная кошка, отмеченная излучиной золотисто-белой шерсти на лбу. Поравнявшись, кошка кокетливо потёрлась ухом об её щиколотку и вопросительно задрала морду, но так и не получив никакого ответа, разочарованно фыркнула и отправилась дальше. Её примеру последовала ещё одна такая же, затем ещё одна, и ещё. "Наверно, это копи-кошка", подумала Ка́ран.
Мысли о том, что одного лишь ощущения неровностей базальта или свежести ветра достаточно, чтобы принести счастье в типичную ныне жизнь, жизнь состоящую более чем на добрую половину из таблиц, цифр и точек в них, никак не хотели вылетать из головы и даже немного пугали. Неужели счастье настолько просто, и его не заменить одними лишь текселями и полигонами, падающими прямо на сетчатку, по чему все давно почему-то сходят с ума? Кто бы об этом знал?
‐ Наверно эти ваши, с поперечным хвостом, - Ка́ран услышала странный едва различимый голос со стороны бордюра, - только посмотрите на них, разве по этим вечно довольным мордам скажешь, что они несчастны? А те мохнатые бродяги только и клянчат пожрать. Они наверняка на вас обиделись.
На бордюре сидела ещё одна копи-кошка. Где-то вдали, куда, казалось бы, и был направлен её взгляд, белели столбы фонтанчиков и переливались всплески.
‐ Всё равно они молчат как рыбы. И позвольте, а с каких это пор кошки научились разговаривать? - c удивлением спросила Ка́ран.
‐ Совсем с недавних, и далеко не каждая, как вы понимаете, - ответила кошка, раздраженно мявкнув, - знали бы вы как нас там. Впрочем, разговаривать с кошкой - это всё равно, что учить крабов чечётке, у нас немногим больше извилин.
Едва договорив, кошка сорвалась с места и засеменила по гальке, видимо направившись по своим кошачьим делам.
‐ Постой! – крикнула Ка́ран ей вслед, но услышав это, кошка лишь гордо задрала хвост.
Ка́ран вряд ли когда-нибудь испытывала неловкость по отношению к кошкам - они, похоже, никогда всерьез не таили зла и в крайнем случае лишь царапались или убегали, но теперь ей было не по себе. Неужели для того, чтобы затаить зло, достаточно знать всего несколько слов?
Пристань кончалась высокой, но узкой стеной каменной клади. Словно желая проверить, не спит ли она, Ка́ран дотронулась до неё обеими ладонями и приникла макушкой. Стена обдавала вполне ощутимым бодрящим холодком. "Если всё, что мы можем - это строить стену из слов, не так как это делает каменщик, а сами выполняя роль составляющих её камней, как же мы можем быть уверены в том, что она выдержит? Наверно, никто из нас не может. По крайней мере, не соглашаясь", - почему-то подумала Ка́ран, хотя, учитывая её нынешнее состояние, это было не удивительно.
Скорее всего, солнце уже зашло, но небо в той стороне всё ещё оставалось светлым, и было сложно сказать отступил ли день окончательно. А ветер приносил откуда-то весьма странный запах. Вероятно, так пахли слова. Вероятно, весьма странные.
