Лев Толстой очень любил котов. Бывало, сядет в кресло, подтянет под себя лапы и попросит невидимого котованщика показать ему котов-ковров. А сам надвинет свой мешок, уставится в потолок и про себя думает: «Genes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, comme la балалайка, трень-теретень, тере-тень, тере-тень, тере-тень-тень-тень...»