[d | an-b-bro-fr-gf-hr-l-m-maid-med-mi-mu-ne-o-old_o-p-ph-r-s-sci-sp-t-tran-tv-w-x | bg-vg | au-mo-tr | a-aa-abe-azu-c-dn-fi-hau-jp-ls-ma-me-rm-sos-tan-to-vn | misc-tenma-vndev | dev-stat]
[Burichan] [Futaba] [Gurochan] [Tomorrow] [Архив-Каталог-RSS] [Главная]

Файл: HFWTpIaH_400x400.jpg -(9 KB, 256x256, HFWTpIaH_400x400.jpg)
9 No.70826  

2018 год. Две тысячи восемнадцатый год! Музыка? Обсуждение исполнителей, жанров? Оценка качества продакшена? Поиск новых идей в этой высушенной куче ослиного навоза? Это не может быть правдой. Серьёзно? Нет, нет, нет! Люди, что с вами не так? Ужас. Нет ничего более отвратительного и занудного, чем пустая трата времени на насилование слухового аппарата звуковыми испражнениями, выплеснутыми так называемыми музыкантами в пространство. Да было бы гораздо благороднее и полезнее для человечества, если бы вы сутки разнообразно трахались с шестью трансами, снимали бы всё это на камеру, а потом подарили бы это замечательное видео на день рождения своему любимому дедушке. Ну, если деда нет, скинули бы на официальный почтовый ящик РПЦ. В общем, поняли, да? Слушать музыку — худшее, что может совершить над собой разумный человек. Вы забиваете свой мозг кучей не нужной информации, звуковые волны вредят вашей нервной и сосудистой системе. На выходе — вы инвалид. Слушатель музыки, меломан = инвалид. Истинным наслаждением в нашем безумном мире является тишина. Цените её, берегите её. Перестаньте слушать музыку, жалуйтесь участковому на соседей, слушающих музыку, жалуйтесь в райсовет на музыку в общественном транспорте. Если видите на улице, в метро человека в наушниках — вырывайте их у него, топчите их в пух и прах и плеер его разбейте. Ходите группами, ведь аудиофилы опасны для человека. Бейте витрины магазинов с аудиопродукцией и аудиотехникой. Требуйте запрета распространения музыки в сети интернет. Помогите очистить мир от неестественных звуков деструктивного говнарства, коим является так называемая музыка. Внимательно прочтите моё послание и сделайте для себя соответствующие выводы.

>> No.70828  
Файл: 16403374_1225030100867089_47777998223755(...).jpg -(88 KB, 1077x1716, 16403374_1225030100867089_47777998223755(...).jpg)
88

>>70826

> 2018 год. Две тысячи восемнадцатый год!

Привет, паста. Как там, в будущем, панк-государство уже построено?

>> No.70831  
Файл: 4.jpg -(42 KB, 720x409, 4.jpg)
42

>>70828

В панк-государстве будет запрещена вся музыка. Вообще вся.

Будет как в "Joe's Garage".

Hello there . . . this is the CENTRAL SCRUTINIZER . . . Joe was sent to a special prison where they keep all the other criminals from the music business . . . you know . . . the ones who get caught . . . it's a horrible place, painted all green on the inside, where musicians and former executives take turns snorting detergent and plooking each other . . .

>> No.70832  

>>70831
А как же Шнур с его эмансипирующими политическими идеями и тривиализацией нормативных дискурсов, элиминирующей их диктат?

>> No.70833  

>>70831
Вообще же, судя по апологетике Шнура, который-де «напоминает людям не просто то, что они все умрут, не просто то, что они все умрут бессмысленно, - но то, что осознание этого факта есть освобождающая, эмансипаторная политическая идея», и по претензиям к новому альбому Сплина, мол, Васильев «от поиска дискурсивных способов смириться с нелепостью существования, заболтать эту нелепость, - перешел к проповеди о смысле жизни и смерти», товарища Артёма просто накрыло экзистенциальным кризисом, и он нашёл из него оригинальный выход: вместо поиска смысла жизни решил принять её бессмысленность как данность. Вот и вся суть панк-государства: фиксация, отвлечение и сублимация этого кризиса с помощью левых идей.

>> No.70834  

>>70833

>фиксация, отвлечение и сублимация этого кризиса с помощью левых идей.

А как с этим соотносится то, что он попутно пишет на ультраправом ресурсе?

>> No.70835  

>>70832

>Шнур
>музыка

Нет, ну...

Ну пиздец, вообще-то.

>> No.70837  

>>70832

Шнур окончательно переквалифицируется в стэндап-комика. Каковым он, большей частью, является и сейчас.

>> No.70841  

>>70834
Так вроде уже давно не пишет же.

>>70835
Товарищ Артём совершил эволюционный виток и теперь являет собой что-то типа «говнаря 2.0», для которого «в хорошей музыке главное тексты», просто разговор об этих текстах идёт уже на другом уровне, с ипользованием терминологии вроде «дискурсивный», «нормативный» и «эмансипаторный».

>> No.70847  

>>70841

>Товарищ Артём совершил эволюционный виток и теперь являет собой что-то типа «говнаря 2.0», для которого «в хорошей музыке главное тексты», просто разговор об этих текстах идёт уже на другом уровне, с ипользованием терминологии вроде «дискурсивный», «нормативный» и «эмансипаторный».

И стоило ради этого читать тонны литературы по музтеории?

Хотя, конечно, вопрос риторический.

>> No.70848  

>>70847
Вот ещё риторический вопрос: осознаёт ли товарищ Артём «Зонтичный Пейоратив» Рондарев, что для тех, кто не является его соратниками по дискурсу, он выглядит весьма странно и даже комично, с этим своим панк-государством и злоупотреблением умными терминами, которые воспринимаются то ли как обфускация, то ли вовсе как метафизическая интоксикация.

>> No.70851  
Файл: society1.jpg -(111 KB, 940x520, society1.jpg)
111

>>70848

Думаю, ему насрать на всех вообще, кроме себя. Эксплицитно дефецировать. На соратничков по дискурсу в первую очередь.

Нарциссизм он такой нарциссизм, как болото засасывает. Вера в собственную интеллектуальную мощь, в статус поглощенного культурного багажа, в исключительное, данное свыше право судить остальных, считая себя неподсудным. Не он первый, не он последний. Многие вполне себе умные люди раз за разом наступают на эти грабли, потакая собственной самовлюбленности и постепенно превращаясь в стареющих самодовольных болванов. За века мало что изменилось - такие типы обязательно есть во всех сферах человеческой деятельности, связанной с каким-никаким приложением интеллектуальных усилий. Впечатление производят одинаково неприятное. Типа пикрелейтед.

Насчет метафизической интоксикации сказать трудно - он читает лекции по культурологии в ВШЭ и крутится в соответствующей академической среде. Там этого птичьего языка и поднабрался.

>> No.70853  

>>70848

Рондарев, как зеркало банальной эрудиции

*C тoчки зpeния бaнaльнoй эpyдиции
и мaтeмaтичecкиx aбcтpaкций,
oтдeльнo взятый cyбъeкт,
имeнyeмый в цeляx yпpoщeния
дaльнeйшeгo излoжeния индивидyyмoм,
иcпoльзyя мeтoд квaзиквaдpoмoдyляpнoй тpaнcдeнтaции,
игнopиpyeт тeндeнции пapoдoкcaльныx эмoций*.

Я вчера прочитал эталонный текст! Не могу похвастаться тем, что далось мне это легко, но я его прочитал. И только за это мне уже можно давать грамоту РПЦ, талоны на бесплатное питание в Госдуме и портрет президента с автографом. Сколько лет я уже пытаюсь писать короткие и не очень тексты и текстики, но до сих пор не могу нащупать ту верную тропку, которая приводит к тексту приятному во всех отношениях, пусть даже подчас в каждом приятном слове его торчит ух какая булавка. И книжки читаю, и слогом великих писателей и публицистов восторгаюсь, а понять и перенять рецепт так и не получается. А потому нередко бывает, что мучаю своих немногочисленных читателей (на руке должно хватить пальцев для их подсчета) неладным слогом или кургузыми формулировками. Но со вчерашнего дня задача упростилась: теперь я точно знаю, как НЕ надо писать. И помогла мне в этом статья Артема Рондарева «Расфигачечная».

С самого первого предложения где-то над левым плечом завис красный чертенок с лирой вместо трезубца и начал бубнить: «Никто не обещал, что будет легко». Какого ляда он сразу же откровенно не сказал, что будет просто жопа? И какого ляда плюс один я вообще начал это читать? Ведь меня никто к тексту кандалами не приковывал, компота не лишал и лишнего времени к сроку жизни добавлять не собирался. И даже сам автор во первых строках статьи выставил предупреждение, мол, сейчас я буду вводить в ваше анальное отверстие черенок совковой лопаты: Шнура в свое время героем наших дней сделала та интеллектуальная фронда…. Нет же, полез.

>> No.70854  

>>70848

Статейка-то пальца облизанного не стоит – о Шнурове. То есть, побудительный мотив весьма очевиден: еще одному перцу захотелось присоседиться к алой славе лабутенов. Что там еще можно сказать? (Внимание, спойлер! – Ничего) Но оказалось, что важнее не «что», а «как». Рондарев устраивает родео, выступая в роли могучего быка, почти Юпитера. Настоящих ковбоев легко отличить от среднестатистической читательской массы, невзначай подсунув пациенту под нос «Расфигачечную»: если добрался до четвертого абзаца, то его читательская задница имеет твердый мозоль от общения с крупнорогатой скотиной. На этом коротком пути (три абзаца) подстерегают очаровательные «нарратив» и «пейоратив» (зонтичный!), «онтология» и «профанирование», здесь «явления концептуализированы ловко», а «спектр понимается анахронистически». Можно было бы подробно разбирать текст с первого абзаца, пытаясь выдавить из него жиденькие струйки смысла и связности повествования, но зачем? Мастурбация подобного рода грозит затянуться до того неловкого момента, когда уже и больно, и тошно, и некому руку пожать (да и рука-то уже отваливается), но бросать процесс на середине становится поздно и стыдно. Поэтому коротко для тех, кто так и не добрался до четвертого абзаца.

Первое же предложение оставит среди ковбоев в живых только тех, кто хиппует, остальные могут кочумать:
Само по себе это представление весьма демократично и продуктивно; критикам постмодерна (а на Западе самую последовательную критику постмодерна делают левые) оно не нравится по двум причинам: в силу его релятивизма, в рамках которого невозможно выстроить убедительную ценностную систему искусства (постмодерн в этой ситуации оказывается самым надежным могильщиком классической эстетики), а также по причине того, что демократизм постмодерна самодовлеющ, он не инструмент и даже не цель – он форма существования (анахронистическая пародийность и ирония постмодерна, как говорит, вслед за Адорно и Джеймисоном, Перри Андерсон, лишена сатирической составляющей, что делает ее не инструментом, а способом мышления, она становится тотальной и поэтому перестает играть какую-либо преобразовательную, прагматическую роль).
Блять! А это предложение точно человек писал?! Ну, живое такое тело с руками, ногами и языком? Точно человек, а не биоробот? Это ведь что угодно, но только не русский язык. Сцуко, посмотреть бы на фотографию того Задрота Извратовича Извращенина, который поглощает подобное чтиво, весело попердывая и радостно кивая головой. Нет, я прекрасно могу понять Рондарева, который хреначит всю эту галиматью (текст такой весь – от начала и до конца!), имеющую сюрреалистические объем и форму (умолчим о содержании): чувство собственного величия вырастает до таких размеров, что карликовые поделки Церетели представляются самой Скромностью, явившейся человечеству во всей своей неприметности.

Я даже понимаю причины, по которым он в этом же абзаце вместо «она просто есть» пишет: она, как писали по другому поводу Адорно с Хоркхаймером, «просто есть». Ебтыть, я самих Адорно и Хоркхаймера читал! В оригинале! Сразу же вспоминается ВОДОПАД ИМ. ВАХТАНГА КИКАБИДЗЕ:
Лорда Байрона читали?
Ну а я – читал!
Я его в оригинале
Сорок раз листал.
На шестнадцатой странице
На восьмом ряду –
Чтоб мне треснуть! Провалиться! –
"Хау ду ю ду"!
В общем, как говорил Эразм Роттердамский (только в другом контексте и по другому поводу): «Потому что».

Понятно, что автор прется от осознания того, какой он охренительно охренительный. Но что при этом ощущает читатель? «Я подержался за руку Великого Мастурбатора, стало быть, я почти так же велик», – так, что ли? Ох, где же эти драгоценные пупсы, они должны быть прекрасны. Уж они-то наверняка трансцедентально игнорируют проблематику любимого рондаревского тропа («Шнур опять описал нашу действительность»), эксплицитно сепарируя семантику слова «писать». Ой, блять, что это со мной такое??? Пиздец, оно заразно!.......................................

>> No.70856  

>>70851

> в статус поглощенного культурного багажа

Он же весь свой предыдущий культурный багаж отринул и считай что с чистого листа начал.

> Насчет метафизической интоксикации сказать трудно

Зато легко — насчёт неймдроппинга:

> Неймдроппинг (англ. name dropping, буквально «бросание имен») — практика постоянного использования имён важных людей, названий организаций, товарных марок, специальных терминов и т. д. в разговоре с целью показаться слушателям более значительным.
>> No.70858  

>>70856

Нэймдроппинг по умолчанию принят у современных "философов". Пишешь очередную спекулятивно-манипулятивную хуйню - обязательно сошлись на именитых предшественников и современников. Великолепный пример: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_4/12.htm

Рондарев тоже хорошо знает правила игры. И следует им.

>> No.70860  

>>70858
Надо будет написать-таки повесть про аудиофила-культиста, тема наверняка ещё долго актуальной будет.

>> No.70861  
Файл: Audiofreak (1).jpg -(281 KB, 1280x960, Audiofreak (1).jpg)
281

>>70860

В конце повести аудиофил должен непременно удавиться. И непременно в петле из самого дорогого кабеля.

>> No.70867  

>>70861
Как-то мерзковато эти кабели выглядят, как гигантские слизни какие-то.

>> No.70869  
Файл: Audiofreak (2).jpg -(58 KB, 700x525, Audiofreak (2).jpg)
58

>>70867

Есть еще мерзее. Вот.

Гигантская пиявка, обсосавшаяся крови владельца.

>> No.70870  

>>70869

> обсосавшаяся крови владельца

Не владельца, а тех, кого владелец ей в жертву принёс... А есть фотки внутренностей этих штук?

>> No.70871  
Файл: Audiofreak (20).jpg -(250 KB, 1280x853, Audiofreak (20).jpg)
250

>>70870

>Не владельца, а тех, кого владелец ей в жертву принёс...

Это поначалу. Потом владелец девайса обнаружит, что если бичевать себя и скармливать капли крови кабелям, то звук становится еще объемнее и воздушнее, чем когда приносишь в жертву чужих людей.

>А есть фотки внутренностей этих штук?

Ни разу не видел. Скрывают, видать. Известно, почему - потому что внутре оно живое. И хищное.

>> No.70872  

>>70871
А если жертв перед скармливанием пытать, то звук становится жырнее из-за того, что клетки тела выпускают в кровь жир. У меня такое ощущение, что мы этот сюжет уже обсуждали несколько лет назад в другом месте. Аббревиатура NAR тебе о чём-нибудь говорит?

>> No.70875  

>>70872

>Аббревиатура NAR тебе о чём-нибудь говорит?

Нет. Но выглядит похоже на канадскую фирму NAD.

>> No.70876  

>>70875

> Нет.

Жаль.

> похоже на канадскую фирму NAD.

Так и должно было быть.

>> No.70878  

Не знаю.

Нам музыка строить и жить помогает.

Ведь.

Просто и понятно.

Красивые песни. Под настроение. Лирическое или абстрактное.

Нравится.

>> No.70880  
Файл: 1VkquvmP.jpeg -(84 KB, 587x587, 1VkquvmP.jpeg)
84

>>70878

>Просто и понятно.

Говорить с копипастой всегда легко и приятно.

>> No.70881  

>>70872

>Аббревиатура NAR.

Внезапно погуглил, что-то заинтересовало.

И нагуглилось же. http://narelectronics.com/

>> No.70882  
Файл: 3030637_131225009920_2.jpg -(319 KB, 782x1024, 3030637_131225009920_2.jpg)
319

>>70881

> NAR

Тащемта это должно было расшифровываться как Nyarlathotep Audio Revelations.

>> No.70885  

>>70853>>70854
Не думал, что я когда-нибудь что-то такое скажу, но, чувак, ты хуже Рондарева. Абзац его щебета в твоём потоке нечистот был подобен глотку свежего воздуха.

>посмотреть бы на фотографию того Задрота Извратовича Извращенина, который поглощает подобное чтиво, весело попердывая и радостно кивая головой

Высылать фото, лол? Приведенный абзац, кстати, из всей имплицитной мешанины наиболее понятен. Каким-то образом тебе удалось выудить одну из самых адекватных мыслей.

>> No.70886  

>>70885
Поговорил с пастой - день прошел не зря.

>> No.70887  

Артем Рондарев

Социальная база Егора Летова

Поскольку сегодня, 10 cентября 2014 года, исполняется пятьдесят лет со дня рождения Егора Летова, давайте поговорим о Егоре Летове, тем паче что со временем значение его только растет, и хочется разобраться, почему. Я попробую доказать, что Летов на сегодняшний день — наиболее важная для нас фигура в рок-движении, доказательство у меня длинное и не всем понравится, так что заранее прошу прощения у поклонников: я не хотел.

Что нужно иметь в виду сразу: я Летова лично не знал, все, что я пишу о нем фактического, почерпнуто из интервью, статей и бесед с теми, кто с ним был знаком. Моей целью не является какое-то очередное раскрытие его феномена как феномена человеческого: это без меня уже сделано не одну сотню раз. Все, что делает его иконой, сказано давным-давно; пытаться протиснуть сюда какую-то свою интерпретацию глупо и не нужно. По этой причине я не буду задерживаться тут на биографии: есть википедия, есть официальный сайт ГО, там все подробно. Для тех, кто плохо себе представляет, о ком тут речь (ну вдруг есть такие), я просто коротко перечислю самый очевидный набор фактов: Егор Летов, лидер самой нашей легендарной андерграундной группы «Гражданская Оборона», младший брат Сергея Летова, ключевая фигура так называемого «сибирского панка», на сцене с 1982 года; считается представителем левого движения, что обусловлено больше его декларациями начала-середины 90-х годов и сотрудничеством с Лимоновым, Дугиным и НБП, нежели непосредственно содержанием его творчества. Был близок с Янкой Дягилевой (среди ее поклонников существует устойчивая манера обвинять Летова в том, что он довел ее до депрессии и даже самоубийства своим авторитаризмом), умер 19 февраля 2008 от сердечной недостаточности. Человек он был необычайно плодовитый, дискография его в составе различных проектов ныне составляет примерно сто номиналов, и можно быть уверенным, что со временем она будет только расти. Вот, как мне кажется, все, что необходимо о нем знать, если вы не поклонник книжек из серии ЖЗЛ.

Более того, по моим представлениям, понять до конца смысл, значение и масштаб такого явления, как Егор Летов, мешает именно то, что все разговоры о нем неизбежно приходят к обсуждению его человеческих качеств, анекдотам из жизни и воспоминаниям седовласых его друзей и соратников о том, как они куда-то там ездили и где-то там бухали. Это вообще печальный удел всех людей, у которых сложилась большая преданная фан-база; однако в случае с Летовым ситуация, по моим представлениям, усугубляется еще и тем, что большинству поклонников кажется, что о музыке его и песнях говорить нечего. Простые, мол, песни, как положено для панка или альтернативы (что, разумеется, не мешает поклонникам заниматься выкапыванием из них различных глубоких смыслов; но это чисто внутрицеховое развлечение).

Вообще, строго говоря, причисление ГО и Летова к панк-року — очевидный misnomer в силу того, что у нас под панком долгое время понимали любую грюкающую немелодичную и — главное — плохо записанную музыку, и в силу того, что Летов постоянно фигурировал на фоне людей, так или иначе называющих себя панками.

>> No.70888  

Вообще, строго говоря, причисление ГО и Летова к панк-року — очевидный misnomer в силу того, что у нас под панком долгое время понимали любую грюкающую немелодичную и — главное — плохо записанную музыку, и в силу того, что Летов постоянно фигурировал на фоне людей, так или иначе называющих себя панками.

Если искать аналогий ГО, то ближе всего тут будет нью-йоркский no wave, произведший на свет «Sonic Youth» и «Swans», лидера которых, Майкла Джиру, Летов одно время числил в своих кумирах. Артисты no wave назвались таким образом для того, собственно, чтобы отделить себя от панка, который в Нью-Йорке конца 70-х имел название new wave; в этом смысле ирония ситуации, когда имя Летова накрепко связано с «сибирским панком», еще более заметна. Тем не менее, связано оно не только чисто формально и не только произволом журналистов; чтобы понять, откуда взялась эта связь, нам бы надобно проговорить кое-какие очевидные вещи о нашем панке вообще.

Когда сейчас пишут, что, мол, у нас никак не сформируется средний класс, — люди не отдают себе отчет о всей степени вздорности этого утверждения. Голос всего позднего СССР был голосом среднего класса, то есть мелкого потребителя, того, что в СССР клеймили словом «мещанство», вся культура позднего СССР была культурой среднего класса, других людей, обладающих публичным голосом, поздний СССР просто не воспитывал: богатых (по крайней мере — легально богатых), крупной буржуазии — там по понятным причинам не было, пролетариату же и крестьянству, которое пожелало бы иметь публичный голос, необходимо было образоваться, а советское образование неизбежно переформатировало любого человека в средний класс, со всеми классовыми предрассудками, фобиями и фанабериями (те, кто там жил, хорошо помнят главную драму тогдашних мамаш «Мой сынок привел девушку не нашего круга»). Единственной проблемой того среднего класса было у него отсутствие собственности, в силу чего к моменту развала СССР в стране сформировался целый социальный слой, по верному замечанию Льва Пирогова, «потребителей, заманавшихся не потреблять». И почти все молодежные, неформальные и так далее движения того времени были, по сути, движениями мелкобуржуазного потребителя, с нашей национальной склонностью к сентиментальности и изложению своих идеалов в выспренних тонах. Недаром самым заметным из движений здесь были хиппи, которые на Западе представляли собой именно бунтующую молодежь среднего класса, молодежь, не желающую идти во Вьетнам и требующую, чтобы ей не указывали, что именно и как ей потреблять (почитайте их манифесты).

Поэтому когда Кормильцев в своем известном тексте «Великое рок-н-рольное надувательство-2» пишет о том, что бескомпромиссный русский рок кончился в 1996 году (привязывая эту дату к участию рокеров в кампании «Голосуй или проиграешь» на стороне Ельцина), он недаром спотыкается в тот момент, когда ему необходимо назвать социальную базу русского рок-н-ролла «золотого века», то есть всех тех, кого потом «рок-н-ролл продал», и принимается бормотать что-то про тех, кто не поддавался на идеалы «брежневских птенцов». Потому что никакой оформленной социальной базы, кроме «брежневских птенцов», у русского рок-н-ролла НЕ БЫЛО; разница между поклонниками русского рок-н-ролла и его противниками была чисто эстетической и эмоциональной (например, поклонники русского рок-н-ролла были в целом существенно более сентиментальны и склонны к патетике) , он ничего и никого не продавал в 1996 году, за исключением чисто организационных моментов, потому что продавать было нечего и некого.

>> No.70889  

Соответственно, широкой популярностью среди слушателей русского рока пользовались преимущественно разновидности эстетизма (тяга к интимной, уютной «красоте» — вообще известное свойство мелкой буржуазии и мещанства, вспомните бидермейер): эзотерический эстетизм Гребенщикова, маньеристский эстетизм «Наутилуса», романтический эстетизм «Кино». Максимум прямого социального высказывания, допустимый в этой среде, являла собой группа «Алиса», притом высказывание это было, как сейчас делается понятно, сугубо правым, консервативным, типа «Красные кони серпами подков топтали рассвет».

Таким образом, первой проблемой сибирского панка был тот факт, что он не очень понимал, к кому ему обращаться. Бесцельная самодостаточность его существования очень хорошо слышна в записях конца 80-х ГО, «Черного Лукича», «Кооператива Ништяк» и тому подобных коллективов: в первую очередь они поют решительно ни о чем, песни их — это ряд слов, связывает появление которых разве что желание, чтобы они звучали, так сказать, погаже: чем больше «воспитанных людей» они ужаснут, тем лучше (даже когда в тексте появляется наша специфика — «Ленин, партия, комсомол», — она возникает там в качестве дополнительных «гадких слов», паразитируя в этом смысле на общественной сакрализации определенных понятий) . Это нормальная мотивация для панка, но ее одной недостаточно: рано или поздно самодовлеющее желание кому-то нагадить приведет к постоянным повторам — просто потому, что нецелесообразных способов гадить в мире не так уж много: ну насрал, ну наблевал, ну палец показал. Собственно, это системная проблема всего нашего панка, не только «сибирского»: лишенные социальной базы, референтной группы и, что важнее всего, — четко сформулированного списка союзников и противников, наши панки рано или поздно заканчивают песнями с очевидным гедонистическим положительным идеалом: телки, бухло и так далее; панк становится пропагандой витального безделья, то есть, в сущности, еще одной разновидностью идеологии хиппи (в конце 80-х, кстати, панки у нас тусовались вместе с хипанами, никакой вражды между ними не было, что для западной ситуации является нонсенсом); максимум определенности в плане социальной дифференциации содержится в песне группы «Инструкция по выживанию»: «Лучше по уши влезть в дерьмо — Я хочу быть любимым, но не вами». Панк, который хочет быть любимым, as you like it.

С этим же связана и очевидная музыкальная несамостоятельность отечественного панк-рока тех лет: если вы продеретесь через ужасающую запись и желание гадить, то услышите в половине случаев, что там, где люди не следуют формату западного панка (то есть два-три аккорда в быстрой возвратно-поступательной смене), — из них немедленно лезет элегическая, склонная к танцевальным формам манера сочинения и исполнения, характерная для наших ВИА (ее в то время называли «напевной»). В лучшем случае все кончается косплеем наших «официальных групп»: если вы прослушаете песню «Кооператива Ништяк» «Страна неспокойного солнца» и вам не станет смешно от этой элегической меланхолии, близкой даже не к БГ, а к самой малахольной группе нашего рока «Воскресенье», то у вас крепкие нервы. То есть, по сути, панк того времени решительно не представлял, от чего же он, собственно, отталкивается, и поэтому являл собой чистый пример эстетического и идеологического синкретизма, выдаваемого, разумеется, за постмодернизм.

Летов в этом смысле серьезно отличается от общей картины: его очевидная (хотя и довольно декларативная) манера отыскивать для себя подходящую идеологию сделала его — именно в силу идеологической неопределенности остальных — своего рода голосом социально чуткой публики. В начале 90-х в интервью он объявлял себя «настоящим коммунистом», потом создал с Лимоновым и Дугиным НБП, где имел партийный билет номер 4. Для иллюстрации его тогдашнего мировоззрения — вот кусок его интервью 1997 года:

>> No.70890  

«Я советский националист. Родина моя — СССР. СССР — это первый и великий шаг вдаль, вперед, в новое время, в новые горизонты. СССР — это не государство, это идея, рука, протянутая для рукопожатия, и слава и величие России в том, что она впервые в истории человечества взяла на себя горькую и праведную миссию прорыва сквозь тысячелетнее прозябание и мракобесие, одиночество человека к великому единению — к человечеству».

Финал всей этой эволюции, впрочем, тоже довольно характерен: в 2004 году было опубликовано официальное обращение от группы ГО, в котором ее участники полностью отказывались от какой-либо радикальной идеологии. Заявление это замечательно тем, что в нем воспроизведены все газетные штампы, традиционно считающиеся «либеральными»: от фразы «ура-националистический» до слова «фашизм»; вот оно, оцените сами (все опечатки в тексте — с официального сайта):

«В связи с трагическим инцидентом, имевшим место 8.02.2004 г. в Свердловске во время нашего концерта в ДК „Урал“, мы делаем следующее заявление.

Ко всем ура-нациионалистическим движениям мы не имели и не имеем отношения самым решительным и активнейшим образом. Мы патриоты, но не нацисты.

Приходится констатировать, что в сегодня повсеместно наблюдается даже не рождение, а тотальное, агрессивное наступление ФАШИЗМА — не цветасто-отвлеченно-героического, но самого натурального, крысиного, насекомого, который мы уже в свое время испытали на собственной жопе. Каждый нелюбитель маршировать в ногу с кем бы то ни было, каждый, кто САМ, каждый, кто ЖИВ — борись с ним как можешь на любом участке пространства, пока еще не окончательно поздно, не стой в тупом наблюдении и раззявой печали. Все же тоталитаристы — правые, левые, всех цветов и мастей — ИДИТЕ НА ХУЙ.

Убедительная просьба больше не ассоциировать с нашей деятельностью вашу вонь».

Крикливо-банальный язык этого манифеста обнажает одну очень существенную проблему в феномене Летова (неважно в данном случае, кто писал этот текст, важно, что под ним формально подписался и сам Летов). Банальными бывают разные люди; но есть особенный сорт банальности, свойственный людям, поверхностно образованным. То есть необразованные люди очень часто говорят точно и по-своему поэтично; хорошо образованные люди бывают косноязычными, но даже их речевые штампы обычно достаточно объемны в силу того, что это штампы изощренного интеллекта. Человек, образованный поверхностно, теряет непосредственность, но не приобретает способности рассуждать оригинально ; при этом почти всегда он уже физически не может говорить просто. Речь клерка в соцсети или речь журналиста провинциального издания — отличный пример такого языкового состояния; именно это языковое состояние очень характерно для нашей рок-сцены, деятели которой с незапамятных времен убедились (или были убеждены) в своей культурной миссии.

>> No.70891  

Нашему рок-н-роллу постоянно не хватает простоты, он пасет народы; его адепты прежде называли это состояние «логоцентричностью» (во многом — с легкой руки того же Кормильцева, кстати); возможно, называют так и сейчас.

Так вот, феномен популярности Летова состоит именно в том, что он дал подлинный голос этому языковому состоянию.

Это утверждение может показаться парадоксальным, у нас вроде бы есть примеры куда более популярной «логоцентричности»: тот же Кинчев, тот же БГ, уж не говоря о Шевчуке, который умудряется производить по пять-шесть куплетов слов в каждую песню. Но погодите протестовать.

Послушайте летовские ранние записи: там потоком будет идти сюрреалистический поэтический текст (со ссылкой на ОБЕРИУтов, тогда все на них ссылались, Федоров делает это и посейчас), в котором между словами утрачены почти все логические связи, а те, что остались, — держатся только на внешней «красивости» образов. «Беглые тени», «спеленай надежными цепями», вот это все: слова стоят вроде бы не без смысла, но постоянно с каким-то необязательным люфтом, постоянно в потенции имеется такой вариант их расстановки или употребления, который будет точнее и лучше; а ведь это качество — самый верный признак графомании. В этом смысле тексты БГ или Шевчука производят впечатление куда более «сделанных».

Вот в этом их, собственно, и проблема.

БГ и Шевчук делают все так, что любому, столкнувшемуся с ними, понятно, что это Искусство. Со всеми прелестями этого осознания: с представлением о том, что лирический герой не равен автору, что «художник имеет право на преувеличение», с отчужденностью явления искусства от жизни, с его суверенностью, наконец, и необходимостью судить его не по законам жизни или правды, а по законам «искусства», а их автора, соответственно, — по меркам эстетики самого автора. Поэтому люди так редко бегают по улицам, особенно на радикальные мероприятия, с текстами БГ на устах: очень трудно брать крепости, распевая «Я — змея». То есть и «Аквариум», и «ДДТ», и — в меньшей степени — «Алиса» с «Кино» — это группы не для повседневности, не для будничной носки, а для эскапизма. Ночью послушал любимую песню, всплакнул, а завтра опять на работу в офис.

Летов — совсем другое дело. Летова Олег Кашин пел в микрофон на митинге, и это было кульминацией всего митинга, при очевидных скромных вокальных данных Олега Кашина. Ту же песню у меня ежегодно вот уже много лет поют подростки на лавке под окном. Все остальное там меняется: Цой, Кинчев, еще кто-то, кого я уже не узнаю; а вот «Все идет по плану» звучит неизменно.

>> No.70892  

На Лурке в статье про «Гражданскую Оборону» (в разделе «ГО и небыдло») висит цитата поклонника Летова, исчерпывающе демонстрирующая, что именно читает из летовского творчества его продвинутый потребитель; не откажу себе в удовольствии привести ее и я:

«Раньше это все ментальное экспериментаторство дико интересовало. А сейчас я сильно устал от потребления мультимедиа продукции. Всё это изобилие набило оскомину, это во многом благодаря Ги Дебору) Такое впечатление, что люди живут всецело в плену иллюзий. Например я познакомился с творчеством Брукнера недавно, после этого весь наш доморощенный андеграунд, индастриал и авангард вообще не тянет, и по глубине, и по силе мышления. После Брукнера даже любимый Малер кажется легковесным. Это не снобизм. Просто искусство перестаёт быть не то что актуальным, а именно что перестает быть искусством-проводником. Очень много какой-то невразумительной шелухи, концептов, самовыражения. Сути нет. Движения в иное, в некую надчеловеческую область тоже нет. Зато очень много развлечения на любой вкус. Тяжелое пресыщение. Искусство в современном его виде, а особенно песенная культура, отмирает. Летов правильно все сказал в своем последнем интервью».

То есть Летов, именно в силу своего как бы приближенного к быту музыкального и поэтического языка сумел, по ощущению тянущихся к культуре его поклонников, «ухватить суть»; тут важно понять, что такие высказывания часто рождаются от ощущения претенциозности всей остальной «рок-культуры», претенциозности по контрасту с летовскими высказываниями, обладающими, помимо культурности, еще и таким важным качеством, как правдоподобие. Особенно в этом смысле увлекательно читать общение Летова на офсайте с поклонниками: он очень подробно отвечает там на всевозможные волнующие их вопросы, отвечает, надо отдать ему должное, с полной искренностью, судя по всему, и подробно, что вообще редкость в таких ситуациях. Поклонники спрашивают его, что он думает про добро, зло, красоту и так далее; он им говорит:

«Для меня вообще нет понятий добра и зла. У меня есть исключительно понятия красиво-некрасиво и правильно-неправильно. Причем именно для меня и в данный момент. У меня существует на подобные вопросы бесчисленное количество одновременных ответов, которые, каждый сам по себе, тоже бессмысленны. Дело в том, что человек смертен... Осминог, например, по идее самое умное существо на земле, ибо самое обучаемое за определенный период времени, быстрее человека во много раз. Но он очень мало живет! Понимаете? Кроме того, мир представляет собой глобальную взаимосвязанную систему одновременно существующих немыслимых объектов. Для примера, попробуйте осмыслить существование хищной лошади, лазающей по деревьям, вооруженной когтями и зубами, в переходный период между мезозоем и кайнозоем. Ваши вопросы не ко мне, а в сияющую пустоту. В пульсирующую самоизменяющуюся радугу, которая существует по своим законам и желаниям, а может, и не только по своим. У меня, собственно, про это большинство стихов и песен, если вообще не все».

Здесь очень важно то, что и спрашивающий, и отвечающий находятся в одном и том же речевом модусе; то есть спрашивающий в этой ситуации верит отвечающему, потому что не чувствует за ним какого-то подвоха, ощущение которого неизбежно возникает в ситуации избыточного интеллектуализма. Летов интеллектуален ровно в нужную меру; Летов при этом неглуп, открыт и всегда готов высказаться, как и его корреспонденты. Таков он в общении, таков был и в творчестве.

>> No.70893  

В Летове было все, что нужно романтическому герою в представлении среднего (особенно юного) человека: талант, своего рода героизм, дебош, безумие; и даже чисто сентименталистская история о погубленном им юном талантливом создании (вне зависимости от того, правда это или нет) — тоже была. Паттерн отношений, заданный его романом с Дягилевой, в кругах, которые условно можно назвать «хипповскими», воспроизводился практически ежедневно: большинство девушек там имели за душой как минимум одну историю о том, как существенно более самоуверенный, нежели они, мужчина сломал их жизнь (лично я знал трех таких девушек). Способствовали этому и постоянный, широкий, но гомогенный по идеологии круг общения, и то, что большинство участников этого круга претендовали на то, чтобы считаться талантливыми (это сразу включало все романтические коннотации), и общая склонность к суицидальной эстетике, вообще свойственная для маргинальных молодежных групп; способствовало, в общем, и то, что среда эта была более криминализована, нежели средний «цивильный» круг общения молодых людей. В подобной ситуации опасно не то даже, что в ней кипят бурные страсти — где они не кипят? — а то, что у людей полностью исчезает своего рода социальный инстинкт самосохранения: трудно не видеть притяжения смерти, когда все кругом думают о смерти и рассуждают о том, что последний из «ушедших» проложил дорогу остальным (в случае с Дягилевой этим «последним» был Башлачев; вообще труднее будет найти историю о рано умершем человеке того круга, которого перед этим никто не «звал за собой»).

Любая контркультурная группа — это самоорганизующийся механизм, и проблема в том, вокруг каких ценностей она самоорганизуется; среди неформалов конца 80-х этой ценностью была, как сейчас говорят, «ня, смерть». Это романтическое представление тянется за Летовым до сих пор: подтверждением здесь служит тот факт, что его фамилия всплывает как рифма при каждом втором упоминании Дягилевой. Характерно, однако, что поклонники этой романтической трактовки к Летову часто относятся отрицательно, потому что он не их, он не «хиппи».

По сути дела, Летов выступил очевидным role model для очень характерного постсоветского социального слоя людей, отчужденных как от классической, так и от мейнстримной западной культуры и при этом не желающих иметь дело с официальными эрзацами не только собственно культуры, но и идеологии. Состав этого слоя очень трудно ухватить (собственно, левые наши общественные организации постоянно — и, насколько можно судить, в целом не очень успешно — пытаются для себя определить именно его). Возможно, это та публика, которую Франкфуртская школа и ситуационисты выдвигали на роль нового революционного класса — группа слегка люмпенизированной интеллигенции и слегка интеллигентствующих люмпенов, — а может быть, это нечто новое. Во всяком случае представляется не столь уже невероятным, что выделить эту группу у нас можно было бы по отношению ее к Егору Летову.

>> No.70894  

Летов создал мерцающий язык, скажем так, претенциозного быта: то есть, с одной стороны, язык, в силу семантики и грамматики прямо соотнесенный с реальной жизнью, с другой же — наполненный даже не культурой, а тем, что называется notion культуры, впечатлением ее присутствия при, однако, явном недостатке прямых фактических подтверждений ее наличия. Важно, что он не делал этого сознательно: очевидно по его песням, что он не слюнил карандаш с эксплицитным желанием вкорячить в текст какого-нибудь Бо Цзюйи или мост Мирабо, как это делал БГ. Слушая Летова — и, что важно, полностью понимая его, — тот социальный слой, о котором я говорю, как бы получал лексическую и идеологическую связь со всем тем, что он уже успел усвоить как престижное — то есть с высокой культурой, — без необходимости долго и уныло по-настоящему знакомиться с ней. Да, ровно тем же самым объясняется и популярность БГ, но есть помянутый выше нюанс: можно сказать, с известной долей натяжки, что БГ — это сама культура, как бы спустившаяся к простому человеку, Летов же — это простой человек, поднявшийся до уровня культуры, что для его публики, еще не обросшей жирком социального снобизма, существенно более ценно. Проще говоря, БГ — это бог, Летов же — человек, ставший равным богу: второе если и не почетнее, то куда более близко и многообещающе. Соответственно, их и ценит разная публика: если поклонником БГ может оказаться неожиданно каждый (примерно та же история с христианством), то поклонников Летова (как и поклонников определенных социальных учений) можно предсказать.

В сущности, Летов, после всех ошибок в этом смысле рока 90-х, в итоге нащупал для рок-н-ролла социальную базу. То есть именно то, без чего хороший рок-н-ролл (да и вообще поп-музыка) существовать не может. Примеров того, как еще вчера популярные течения проваливаются сегодня оттого, что рассосалась их социальная база (или же оттого, что они вздумали заигрывать не с той социальной базой), — миллион. Хот-джаз, например, закончился как явление ровно в тот момент, когда городское черное население нашло себе работу. Когда последний житель легендарного «гетто» (где бы оно ни находилось) найдет себе работу, точно так же кончится и хип-хоп. Если сейчас вдруг каким-то образом выйдут замуж все белые девочки четырнадцати-шестнадцати лет, принадлежащие к среднему классу, Джастину Биберу не на что будет купить себе мороженое. Ну и так далее.

В этом смысле Летов, конечно же, — самый большой и необходимый наш рок-музыкант. Потому что вообще, строго говоря, настоящим большим художником является человек, способный дать голос какому-то определенному классу людей (не надо здесь читать понятие класса по Марксу, читайте по Веберу). Со всеми этого класса недостатками, со всей, может быть, его слабостью. Не учить этот класс людей, не пытаться вытянуть его за уши куда-то, куда ему, скорее всего, не нужно. А просто сказать за него то, что сам он выговорить не в состоянии. Бывают, может быть, миссии у художников и выше, но вот эта — главная, ибо хорошее искусство для того и существует, чтобы люди не чувствовали свою немоту.

>> No.70895  

>>70885

>имплицитной мешанины

Или эксплицитной, а?

>> No.70899  

>>70895

АМБИВАЛЕНТНОЙ.

>> No.70900  

>>70899
Интериоризированной.

>> No.70901  
Файл: 14370842498500.jpg -(48 KB, 500x383, 14370842498500.jpg)
48

>>70900

Бльоооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо...

>> No.70903  

>>70901
Да, это слово куда богаче, чем "гомосексуализм".

>> No.70904  

Был бы я погромистом, запилил бы рондаревизатор текстов, чтоб он брал слова и заменял их на наиболее наукообразные синонимы. Ну там: уничтожение — элиминация, освобождение — эмансипация, банальный — тривиализированный, передвижение — локомоция, вот это всё.

>> No.70907  

>>70904

Между прочим, не самая простая задача. Словарь птичьего языка, то есть философского жаргона составить - и то уже серьезная работа.

>> No.70908  

>>70904

Как-то раз, не сумею сказать — когда именно, Пантагрюэль после ужина прогуливался со своими приятелями у городских ворот, где берет начало дорога в Париж. Здесь он повстречал весьма миловидного студента, шедшего по этой дороге, и, поздоровавшись с ним, спросил:

— Откуда это ты, братец, в такой час?

Студент же ему на это ответил:

— Из альмаматеринской, достославной и достохвальной академии города, нарицаемого Лютецией.

— Что это значит? — обратился к одному из своих спутников Пантагрюэль.

— То есть из Парижа, — отвечал тот.

— Так ты из Парижа? — спросил студента Пантагрюэль. — Ну, как же вы, господа студенты, проводите время в этом самом Париже?

Студент ему на это ответил так:

— Мы трансфретируем Секвану поутру и ввечеру, деамбулируем по урбаническим перекресткусам, упражняемся во многолатиноречии и, как истинные женолюбусы, тщимся снискать благоволение всесудящего, всеобличьяприемлющего и всеродящего женского пола. Чрез некоторые интервалы мы совершаем визитации лупанариев и в венерном экстазе инкулькируем наши веретры в пенитиссимные рецессы пуденд этих амикабилиссимных меретрикулий, а затем располагаемся в тавернах «Еловая шишка», «Замок», «Магдалина» и «Мул», уплетандо отменные баранусовые лопаткусы, поджарентум кум петруцка. В тех же случаях, когда карманари ностри тощают и пребывают эксгаустными от звонкой монеты, мы расставамус с нашими либрисами и с лучшими нашими орнаментациями и ожидамус посланца из отеческих ларов и пенатов.

Тут Пантагрюэль воскликнул:

— На каком это чертовом языке ты изъясняешься? Ей-Богу, ты еретик!

— Сениор, нет, — возразил студент, — ибо едва лишь возблещет первый луч Авроры, я охотниссиме отправляюсь во един из велелепейших храмов, и там, окропившись люстральной аквой, пробурчав какую-нибудь стихиру и отжарив часы, я очищаю и избавляю свою аниму от ночной скверны. Я ублажаю олимпиколов, величаю верховного светоподателя, сострадаю ближнему моему и воздаю ему любовью за любовь, соблюдаю десять заповедей и по мере сил моих не отступаю от них ни на шаг. Однокорум поеликве мамона не пополнирует ни на йоту моего кошелькабуса, я редко и нерадиво вспомоществую той голытьбарии, что ходит под окнами, молендо подаяниа.

— А, да пошел он в задницу! — воскликнул Пантагрюэль.— Что этот сумасшедший городит? Мне сдается, что он нарочно придумал какой-то дьявольский язык и хочет нас обморочить.

На это один из спутников ему сказал:

— Сеньер! Этот молодец пытается обезьянничать с парижан, на самом же деле он обдирает с латыни кожу, хотя ему кажется, что он подражает Пиндару; он совершенно уверен, что говорит на прекрасном французском языке — именно потому, что говорит не по-людски.

>> No.70909  

— Это правда? — спросил Пантагрюэль. Студент же ему на это ответил:

— Сениор миссер! Гению моему несродно обдираре, как выражается этот гнусниссимный сквернословус, эпидермный покров с нашего галликского вернакула, — вицеверсотив, я оперирую в той дирекции, чтобы и такум и сякум его обогатаре, дабы стал он латинокудрым.

— Клянусь Богом, я научу тебя говорить по-человечески! — вскричал Пантагрюэль. — Только прежде скажи мне, откуда ты родом.

На это ему студент ответил так:

— Отцы и праотцы мои генеалогируют из регионов Лимузинских, идеже упокояется прах святителя Марциала.

— Понимаю,— сказал Пантагрюэль,— ты всего-навсего лимузинец, а туда же суешься перенимать у парижан. Поди-ка сюда, я тебе дам хорошую выволочку!

Тут он схватил его за горло и сказал:

— Ты обдираешь латынь, ну, а я, клянусь Иоанном Крестителем, заставлю тебя драть козла. Я с тебя с живого шкуру сейчас сдеру!

Тут бедный лимузинец завопил:

— Эй, барчук, слышь! Ой, святой Марциал, помоги! Ох, да отступись ты от меня за ради Бога, не трожь!

— Вот сейчас ты заговорил по-настоящему, — заметил Пантагрюэль.

И с этими словами он его отпустил, ибо бедняга лимузинец в это самое мгновение наложил полные штаны, задник же на штанах у него был с прорезами.

— Святой Алипентин, ну и аромат! — воскликнул Пантагрюэль. — Фу, вот навонял репоед проклятый!

Итак, Пантагрюэль отпустил его. Однако ж воспоминание об этом происшествии преследовало лимузинца всю жизнь, и до того он был этим потрясен, что все ему чудилось, будто Пантагрюэль хватает его за горло, а несколько лет спустя он умер Роландовой смертью (то есть от жажды. — Примеч. ред.), в чем явственно виден гнев Божий, и пример этого лимузинца подтверждает правоту одного философа у Авла Геллия, утверждавшего, что нам надлежит говорить языком общепринятым и, по выражению Октавиана Августа, избегать непонятных слов так же старательно, как кораблеводитель избегает подводных скал.

>> No.70912  

Вы по поводу и без повода упоминаете "поговорил с копипастой — день прошел не зря" как будто это что то плохое.

Любой кто запостил копипасту автоматически предлагает дискуссию вокруг ее содержания. При этом он либо поддерживает, либо не поддерживает ее. Возможно, он еще хочет лулзов, что поделать, но все равно. Так и здесь. Тот кто пихнул сюда этот текст — явно против Рондарева. Против этого стиля. Об этом тут и идет разговор.

Любой участвующий в нем говорит не с человеком, который ее написал. Он говорит с идеей. В этом и есть прелесть борд, разве нет?

Насчет стиля "птичьего языка". Сомневаюсь, что он так говорит. Скорее всего только пишет. Так вот с точки зрения письменного языка все это не так плохо как кажется. Пример с Рабле тут не совсем корректен. В разговорной речи это действительно жутко и отвратительно. Но в письменной — если оно того требует — вполне допустим.

Потому что освобождение это освобождение. А эмансипация это более точный термин, который отсылает к весьма конкретным социальным явлениями и за счет этого включает подтексты. Про рабов ведь не скажешь, что это была эмансипация. Но освобождение.

Так что зря вы так. Слишком неосмотрительно. Все таки в этом есть смысл.

>> No.70913  

>>70912

> А эмансипация это более точный термин

А "эксплицитный" это тоже более точный термин, чем "явный" или "открыто выраженный"?

>> No.70914  
Файл: Asperger-Vienna-clinic.jpeg -(17 KB, 260x373, Asperger-Vienna-clinic.jpeg)
17

>>70912

Не лишним будет напомнить очевидное: речь идет не о науке, а о музыкальной журналистике.

>> No.70916  

Наш человек способен многое простить: и проигрыш на чемпионате по футболу, и даже ледяные собянинские тротуары (когда они оттаивают). Но если вы назовете его любимого рок-исполнителя «поп-исполнителем» — разверзнется бездна. Я тут на днях сделал эту ошибку, поименовав Высоцкого «поп-певцом».

Мне довелось прочесть несколько курсов по поп-музыке, и всякий раз, иногда даже на стадии согласования, я начинал с объяснения того, что деление на «рок» и «поп» фиктивно и мотивировано только идеологией. Я рассказывал о том, как журнал Billboard в 1949 году ввел для описания неджазовой (а иногда и прямо джазовой) музыки, исполняемой черными людьми, понятие «ритм-энд-блюз», чтобы избавиться от ставшего к тому моменту уже не очень уместным в крупных городах определения race record. Как Алан Фрид назвал рок-н-роллом гетерогенную смесь стилей, звучавших у него в программе, чтобы опять-таки снять с них стигму «черной музыки». Как, таким образом, практически любое жанровое понятие, описывающее крупные культурные явления, можно генетически свести к той или иной чисто политической нужде определенных групп населения или экономических структур поп-культуры.

Что не существует (и недаром) никакого внятного «официального» определения поп- и рок-музыки, что все существующие определения так или иначе оперируют произвольными, лишенными силы аргумента описательными конструкциями вроде того, что поп — это a softer alternative to rock and roll. Что, строго говоря, единственное основание деления музыки на рок и поп можно найти только в субкультурном представлении об аутентичности, то есть, если говорить о музыке, в представлении о совпадении жеста и произведенного эффекта. Когда рокер играет на гитаре, мы видим, что его быстро бегающие пальцы, его искаженное мукой лицо дают немедленный аудиальный эффект. Когда попсовый музыкант что-то там делает пальцами на плоских клавишах, и тем более когда он крутит ручки секвенсора, — пес его знает, чем он занят, мы никак не можем соотнести его действия с получаемым из аудиосистемы результатом. Возникает ощущение, что второй лжет, что он не аутентичен, не равен себе. Вот в этот момент и складывается пейоративная коннотация к понятию «поп-музыка».

Собственно говоря, всю эту пену с дизъюнкцией «рока» и «попа» подняли в 60-е годы рокеры, моды и особенно хиппи, мотивированные субкультурной тягой к подлинности. Тяга эта была связана с тем, что основным врагом их выступало механицизированное, «экспертное», искусственное, отравленное тотальным отчуждением «взрослое» общество позднего капитализма. И именно из их бытового, левацкого представления об отчуждении возникает фигура рок-звезды, трансцендирующей отчуждение своим аутентичным потным трудом на глазах у публики. В то же время музыканты, играющие попсу, разумеется, все это делают за деньги. Их музыка отчуждена от производителя целой серией опосредований, в числе которых — богопротивный неаутентичный синтезатор, затем отрепетированная, не спонтанная сценическая постановка (да еще и не дай бог под фонограмму) и, наконец, чаемый гонорар, который полностью убивает их потенцию к самовыражению, ведь они сочиняют такую музыку, за которую будут платить, а не такую, в которой раскрывается их чуткая, ранимая, уникальная душа. Таким образом, нетрудно увидеть, наконец, что жанр в поп-культуре — понятие сугубо идеологическое и политическое, о чем написана масса книг (например, можно поглядеть Music Genres and Corporate Cultures Кита Негуса и Genre in Popular Music Фабиана Холта).

>> No.70917  

>>70916
При этом, произнося все вышеперечисленное, я понимал, что в большом количестве случаев я стараюсь впустую, так как все мы находимся в довольно-таки уникальном культурно-идеологическом контексте, который сформировался не сегодня и не вчера и в котором есть поразительное слово «попса» — как горящая стигма, как каинова печать.

Истоки этого контекста находятся, разумеется, в советском рок-движении, которое составляли люди, воспитанные в советской же нормативной иерархичной культурно-идеологической рамке. Рамка эта жестко делила искусство на высокое и низкое — как по структуре, так и по целеполаганию. Естественно, что люди, положившие всю жизнь ради исполнения любимой музыки, не могли позволить, чтобы она оставалась музыкой низкой: так родился, собственно, русский рок с его спектром претензий на элитарность. (Эта же история, кстати, объясняет и пристрастие его к пространным «поэтическим» текстам песен, или, как у нас одно время любили говорить, его «логоцентричность». Так как под «высоким» в советской рамке предполагалось в первую очередь нечто технически «сложное», а рок-музыку все-таки сложной сделать довольно трудно, наши рокеры переключились на создание поэтических текстов, за которыми понятие «высокого» было закреплено уже в силу непрактичной формы написания слов в столбик и с рифмами).

Когда у нас тут случилась либерально-буржуазная революция, рокеры, привыкшие к своей саморепрезентации людей, делающих высокое и крайне нужное народу искусство, ожидали, что они станут востребованы (эту драматичную историю в красках описывает в серии публицистических текстов Кормильцев). Однако довольно быстро выяснилось, что незатейливая танцевальная музыка, которую делают бывшие эстрадные артисты и какая-то прибившаяся к ним молодежь, востребована куда больше. Вот тут и вышло на сцену слово «попса», полностью объясняющее эту ситуацию в терминах продажности и неаутентичности и, таким образом, позволяющее Юрию Юлиановичу Шевчуку сохранить лицо в заочной (с очной все вышло хуже) полемике с Филиппом Бедросовичем.

То есть урок во всей этой истории простой: противопоставление понятий поп- и рок-музыки имеет очень мало общего с каким бы то ни было искусствоведческим или философским содержанием и очень много — с политическим желанием разного рода маргинализованных (или ощущающих себя маргинализованными) субкультурных групп описать неудобную для них ситуацию таким образом, чтобы выйти из нее победителем хотя бы в перспективе. При этом, что комично, настаивание на этом делении активно играет на руку рыночным структурам, продающим и производящим музыку, то есть той самой инстанции, которая имплицитно и эксплицитно полагается ответственной за «продажность» и «неаутентичность» поп-музыки. Смысл тут в том, что со стороны структур, производящих и распространяющих музыку, жанровое деление служит способом диверсификации во многом гомогенного продукта с целью создания отдельных сегментов потребления, в которые можно будет заманивать покупателя обещаниями статусного и символического потребления «непохожего на другие» товара. Именно поэтому большинство жанровых делений так или иначе возникает именно со стороны производителя, если мы учтем, что в эту же страту следует отнести и музыкальных журналистов, служащих, строго говоря, рекламными агентами индустрии звукозаписи. Таким образом, люди, настаивающие на делении музыки на «рок» и «поп», оказываются конформны довольно банальной маркетинговой логике, и именно по этой причине музыкальные журналы продолжают легитимировать своими статьями, рецензиями и стратификацией чартов подобное деление: здесь их прямой коммерческий интерес.

>> No.70918  

>>70917
Но это, в общем, не самое худое в данной ситуации (притом что намерение людей, потребляющих поп-культуру, делать это с ощущением элитарности своего потребления, просто-напросто крайне наивно и сентиментально). Самым проблемным моментом тут является то, что деление на поп и рок (которое проделывают, как нетрудно заметить, только адепты «рока», с обратной стороны им отвечает равнодушная тишина) становится одним из самых простых, банальных и наиболее эффективных способов деления социума на людей достойных и недостойных. Музыкальный вкус опять, в очередной раз, оказывается формой политики исключения. Если учесть, что при таком делении «достойными» получаются всегда «свои» (субкультура вообще очень территориальное явление), а недостойными — «чужие», то у нас уже готово основание для всем нам известного конфликта «людей с хорошими лицами» против «людей с плохими лицами».

Если вы сомневались в том, что поп-культура — явление политическое, то вот вам наглядный пример.

>> No.70919  

А разгадка одна — Рондарев не может в эстетику.

>> No.70920  
Файл: 2tea.jpg -(58 KB, 640x480, 2tea.jpg)
58

>>70919

>А разгадка одна — Рондарев не может в эстетику.

Что для ВУЗовского преподавателя культурологии выглядит, как минимум, странно.

>> No.70921  

https://www.hse.ru/edu/courses/126226643

>> No.70922  

>>70920
Для препода — да. Для левака — совсем нет, последователям Франкфуртской школы это имманентно.

>> No.70923  
Файл: 14543424724900.jpg -(117 KB, 800x545, 14543424724900.jpg)
117

>>70922

Так он и не левак. То есть самый факт, что он оперирует левацкой копипастой, манипулируя с ее помощью сознанием своей аудитории, студенческой и не студенческой, самого его леваком еще не делает. Он просто играет по правилам того окружения, в котором находится в конкретный момент своей жизни.

>> No.70924  

>>70923
Неважно, кто он на самом деле, потому что полная эстетическая слепота входит в правила отыгрыша персонажа класса «культурный марксист».

>> No.70925  
Файл: Hitler-Youth-burn-anti-Ge-006.jpg -(75 KB, 620x372, Hitler-Youth-burn-anti-Ge-006.jpg)
75

>>70924

Так-то как бы да. Сначала ты играешь эстетическую слепоту, а потом эстетическая слепота играет уже тебя. И назад дороги нет.

У "правых", замечу, с этим ничуть не лучше. Тот же самый классовый подход к музыке, отягощенный, вдобавок, кастовостью и статусностью.

>> No.70926  

>>70913
Возможно.

Значение слова всегда более объемно, нежели его синонимический ряд.

>>70914
А какая разница? Текст есть текст. И чем он более точен, тем лучше.

Некоторое время назад все "Искусство кино" состояло из такого рода текстов. Самая что ни на есть культурная журналистика, высокоуровневая. Она — отчасти — потому и была хороша, что была весьма точна в даваемых характеристиках и определениях.

Журналистика это первое место, где необходимо работать с языком. В том числе и таким способом. Кто-нибудь когда-нибудь поймет, что золото, оно в середине между этими двумя крайностями. Между низовым бытовым языком, на котором для удобства публики марает бумагу большинство "культурных журналистов", и вот таким чудовищным переусложненным монстром, который избыточен, но свое дело делает.

Надеюсь, видно, к чему веду.

>> No.70927  

>>70916
>>70918
>>70917

Опять же вот этот последний кусок совсем не такой жесткий, как может показаться. И жесче видывали. Почитать хотя бы того же Делеза или Ямпольского.

Судя по комментариям, в большинстве случаев все сводится к претензиям в "неискренности".

>> No.70928  
Файл: img1.jpg -(158 KB, 900x600, img1.jpg)
158

>>70927

>Почитать хотя бы того же Делеза или Ямпольского.

Хуеза, блядь. Хуямпольского, сука.

Еще раз, блядь, повторяю, нахуй: ЭТО ЖУРНАЛИСТИКА И ПУБЛИЦИСТИКА!!! ЭТО НЕ НАУКА, РАСПРОЕБ ТВОЮ МАТЬ ТРОЕБУЧИМ ПРОЕБОМ!!!

>> No.70929  

>>70928

Эм. У них есть журналистские и публицистические тексты. Навалом.

>> No.70930  
Файл: large_society_13_blu-ray_-e1432095370180.jpg -(67 KB, 730x411, large_society_13_blu-ray_-e1432095370180.jpg)
67

>>70927

>Судя по комментариям, в большинстве случаев все сводится к претензиям в "неискренности".

Хуискренности, блядь.

Внимательно читать не можем. Выводы на основании внимательно прочитанного делать не можем. Неймдропать делезами и ямпольскими - вот это мы, блядь, можем!

>> No.70931  
Файл: dikiy-kaban.jpg -(195 KB, 1024x682, dikiy-kaban.jpg)
195

>>70929

У кого "у них", причем здесь "они", когда речь идет совсем не о них?

Пиздец.

Просто пиздец!

>> No.70933  

>>70926

> более точен

Нет. Это эзотерический язык, чтоб чужие боялись, и дешёвый способ подавлять собеседника.

>> No.70934  

Немного товарища Артёма пятнадцатилетней давности.

Ну что ж. Пришла пора культуры массовой.

Констатируем: она есть. В отличие от культуры элитарной, пропагандой которой занимаются настолько из рук вон плохо, что ее вроде как и нету.

Потом уберем так называемого «среднего человека». А то автора ругать будет слишком легко. Мол, эти, которые когтями по паркету стучат и слово «мама» пишут с пятью ошибками… ну ты бы еще обезьяну из цирка достал. Поскольку вдаваться в дискуссию о том, уместно ли 90 процентов населения считать приматами, не входит в мои планы, я эти проценты покамест убираю. Возьмем в качестве референтной группы публику внутри Садового кольца.

Далее, проведем определенные разграничения. Ибо в обиходном языке, особенно языке молодежи, под поп-культурой отчего-то принято понимать Аллу Борисовну и Филиппа Бедросовича, выставляя против них на ринге такие, безусловно, элитарные вещи, как группа Nirvana, Юрий Шевчук и Луи Армстронг. По этому поводу следует отметить вот что: поп-культура – это и Пугачева, и «The Beatles». Более того, поп-культура – это когда Шаляпин поет «У самовара». Если пробовать дать определение – то поп-культурой следует называть то, что обычный человек может адекватно воспринять без специальной подготовки. Поп-культура – это предмет, предназначенный к массовому усвоению. И оттого в прошлом веке обросший необходимой индустрией: радио, телевидением и бандой французских интеллектуалов, поясняющих, что никакого деления ни на что нет, да и культуры нет, а потому - что серийной техникой балуйся, что меховые унитазы выставляй в картинной галерее – все одно симулякр.

Ну и наконец, следует сказать вот какую смешную вещь: массовая культура, в отличие от культуры элитарной, ни в чьем оправдании не нуждается. Поскольку обладает рядом прикладных свойств, которые у элитарной культуры отсутствуют напрочь. То есть, она попросту утилитарна, а значит, полезна, а значит, зачем защищать полезные вещи – никто же не берет под защиту анальгин, хоть он и гадость на вкус преизрядная.. Вот объяснять, для чего у тебя четыре часа над ухом оркестр из полутораста человек ездил пилой – это да. Это работа. Почетная, кроме шуток. А объяснять, для чего ди-джей Грув крутит винил среди кислотной молодежи – это совсем не обязательно. Молодежь танцует? Сознание расширяет? Смогла бы она это без Грува делать? Нет. Вот и отвалите. Молодежи хорошо.

>> No.70935  

>>70934
Видите ли, самое главное, что есть в массовой культуре и что делает ее актуальной – это ее демократизм. Не только доступность, но и тематическая близость к повседневной жизни. Другое дело, что массовая культура тематически скована. Скована тем, что ориентируется, в основном, на молодежь, а молодежь, как однажды сказал заслуженный учитель, из школы не выносит ничего, кроме отвращения к учебе и нереализованных любовных томлений. Отвращение к учебе приводит к тому, что у молодежи, в основном, весьма скудный тезаурус, а нереализованные любовные томления – к тяге слышать и видеть что-либо адекватное своим чувствам. Ну и понеслась: фэнтези-живопись, где телки голые и сисястые, песенки про «дырка моя, я твой пальчик», бессмысленное и беспощадное жевание повсюду слова «любовь».

Последнее особенно чудовищно: когда идешь по двору мимо смолящих девиц и слышишь вперемежку с «ну ваще» и «ты, коза гребаная» слова и фразы типа «любовь» и «мой возлюбленный», хочется сразу откопать какого-нибудь поэта-романтика и показать ему – ну что, мол, безбожник, видишь плоды трудов своих? Стирается смысл слов – вот я о чем. Самых насущных слов. И это – главное достижение поп-культуры: вообразите, сколько раз на квадратный сантиметр своей продукции она потребляет эти мертвые уже, ничего не значащие, кроме указания на объект, слова? Вспоминается серебряный век, попытки присобачить к слову «любовь» еще и рифму «морковь», помимо затертых уже «кровь» и «прекословь». Понятно, откуда ноги растут: понятно, что поп-культура родилась не вчера и не из навозной кучи, как это ни хотелось бы представлять «аристократам духа». Сами выпестовали. Сами теперь ужасаемся. Но главное-то – впереди.

Вот вы подумайте – развелось бы столько леваков в мире, если бы самые, как это модно сейчас говорить, «харизматичные» из поп-идолов, начиная от Моррисона и кончая недавним покойником вокалистом The Clash Джо Страммером, не повторили бы этого слова и его синонимов десятки тысяч раз – в песнях, интервью и просто так? Да ни за что на свете. Изучать наследие всей этой теоретизировавшей левой шушеры – мероприятие для людей, хоть сколько-нибудь обремененных интеллектом, тогда как вопящий с какой-нибудь концертной площадки вокалист Rage Against The Machine (оцените заодно название) доступен каждому, ибо зачатки английского в пределах Садового кольца в себе носит каждый и дают они ростки по самым диковинным поводам. Короче, вы не поверите, но между битьем стекол в «макдональдсах» и Sex Pistols – связь более чем прямая. То есть, нынешнее левачество и поп-культура – вещи совершенно неразрывно связанные. Если в 20-х-30-х годах прошлого века этой упоительной игре предавались, в основном, писатели и эстеты, то теперь каждый второй полуполовозрелый молодой человек непременно расскажет вам что-нибудь про «взять и поделить», потому как Егор Летов об этом много спел. Ни почему больше. Только поэтому. И какой-нибудь плюющийся со сцены панк нынешней радикальной публике во сто раз ближе собственной мамы. Мама дура. И радости у нее дурацкие, а тут зовут мир спасать. Ну? Как устоять маленькому, но очень гордому человеку?

>> No.70936  

>>70935
Поп-культура дает этому человеку иллюзию собственной неповторимости и значимости – то, чего без спецподготовки никогда не даст культура элитарная, а иногда и со спецподготовкой шиши покажет. Ибо поп-культура говорит с молодежью, как пел БГ, на одном языке. Смотрит ему прямо в лицо – это опять почти из БГ. Хиппи – тоже практически все из БГ. Вот вам и пример.

Далее, поп-культура ответа на свои вопросы требует немедленно. Поскольку через пять минут ответ забудется: она ведь не очень-то глубока, эта поп-культура. Хотя обладает способностью намертво заседать в голове обрывками своих слоганов. Не всегда безопасных.

Так что все эти разговоры про «пошлость» и «я больше люблю Баха» - это пена на поверхности. Среди поп-культуры немало непошлых образцов, она не так глупа, она временами просто разумна. Да, кстати, насчет пошлости: упоминавшийся уже Шнитке написал же оперу по мотивам произведения Виктора Ерофеева «Жизнь с идиотом». При всем уважении к Альфреду Гарриевичу – это так стыдно, глупо и пошло, что Фил Киркоров отдохнет. По масштабам. А ведь есть еще Монтсеррат Кабалье со стариной Фредди дуэтом, а есть еще трио куплетистов Доминго-Каррерас-Паваротти, а ведь есть еще Коля Басков, который, между прочим, по сю пору числится при нашем всем, а именно Большом театре, и Ленского, кажется, завывает. И никакая самая жопастая исполнительница r&b не переплюнет Колю Баскова. Только разве что Майкл Джексон, да и то лишь потому, что сам себе статуи ставил, так ведь это еще бабушка надвое сказала – при такой народной любви не взмахнет ли Зураб Константинович монумент Коле Баскову в ближайшее время. Прямо перед Большим. Чтобы ни один иностранец не промазал. Короче, высокие служители Муз так извалялась уже в грязи, что сипение Юрия Шевчука на этом фоне – образец приличия. Несмотря на жутчайшие тексты. Которые берутся из одного простого желания: уйти от мертвых слов. И приводят только к еще большему их количеству. Смысл, точнее, его отсутствие – вот ахиллесова пята масскульта. Однако же – увы – не только его.

Все тот же Теодор Адорно в свое время вынужден был констатировать, что элитарная музыка настолько стала вещью в себе, что у нее пропал слушатель и теперь ее понимают только сочинители и исполнители. Так что ныне оппозиция «поп-культура-высокая культура» уже давно для среднего, но тянущегося человека строится по принципу «понятно-непонятно». Все, что понятно – заведомо плохо. Все, что непонятно - хорошо. Попробуйте немузыковеда попросить растолковать вам поздние камерные опусы Шостаковича. Там будет столько мычания из серии «да если ты не чувствуешь, насколько это прекрасно, то чего я тебе тут объяснять буду, патлатый», что сразу будет ясно: человек в материале. И пойдешь ты, патлатый, понуро слушать джаз. Пошлый, примитивный и непретенциозный джаз.

>> No.70937  

>>70936
Ибо поп-культура – в принципе, штука без претензий. Невзирая на внешние шум и ярость. Тем самым она не убивает душу. Она убивает слова и способность самостоятельно мыслить, возможно, - но она не трогает душу. Ибо покуда она идет со своим куцым смыслом до души – на пути ее встают мозги. Которые – даже в случае их практически клинического сидения набекрень – автоматически выдают диагноз: «Ну про любовь еще туда-сюда, но вот насчет «Я трахал королеву» - это уже загнули ребята. Для блезиру вставили. Посыл мы поняли и приняли, но трахать эту сморщенную старуху…» И так далее. Есть, конечно, готы, сатанисты и прочие утюгом приплюснутые. Ну так вы на них дома, при маминой курице посмотрите. Милые мальчики и девочки. Самые тишайшие люди из тех, кто дает интервью – это какие-нибудь металлисты невозможные. Любят порассуждать про семью и ее ценности. Да вы на Оззи Осборна, который куриц на концертах жрал живьем, взгляните: пожилой глухой человек, которому доктора запретили пить, курить и все остальное. И осталось ему только удить рыбу в собственном пруду в компании Пола Ньюмена. Кстати, о кино: у кого-нибудь осталось в голове что-то, кроме хруста поп-корна, после просмотра «Вспомнить все», который когда-то держал рекорд по количеству экранных трупов? Да ни за что на свете. А вот от порезанного Бунюэлем с Дали бритвой глаза по сю пору блевать тянет. Причем не только физически, но и как-то нравственно. Вот вам и разница между поп- и элитарной культурой.

Ибо поп-культура, в силу ее поверхностности, покамест помнит, что человек смертен. У нее очень много песен на эту тему. Грустных песен о том, что умирать не хочется. Тогда как культура элитарная эту тему давно похерила за ненадобностью.

Хотя это, конечно, все обобщения. Везде есть свои чудовища. И свои красавицы. Разница лишь в том, что у поп–культуры эти красавицы все с большими глазами, длинными ногами и большой грудью. Пошловатые, верно. Но похожие на красавиц. Культура элитарная глаза и ноги отменила за недоказанностью. Оставив человека наедине с собой в выжженном мире уродливых конструкций «для своих». Для посвященных. Для аристократии духа. Вот послушайте:

«Шеренги одетых в черное офицеров батальона смерти, будто в медленной любовной игре, наступают на чапаевские траншеи. Они идут не за победой, а за смертью. Об этом свидетельствует назойливо повторяющийся в кадре штандарт с черепом и костями – знак Танатоса, слившегося с Эросом в мазохистском экстазе каппелевцев…» Что это, милые мои, за мысли доктора Ганнибала Лектора?

Ничего. Это всего лишь интеллектуальная киноведческая критика фильма «Чапаев».

Ну? Никто не хочет после этого послушать песню: «Я трахал твою маму, папу, я трахал мир и корову твою тоже?» В качестве мыла "Сэйфгард"?

>> No.70940  

>>70930
А чего истерим-то?

Вот тут
>>70834
>>70841
>>70851
>>70858

предостаточно обвинений в неискренности.

>>70931
Вполне о них. Речь ведь о легитимности использования "птичьего языка" в культурной журналистике и публицистике. Так почему же нельзя в качестве аргумента "за" приводить примеры использования?

>> No.70941  

>>70940

Лол.

Когда речь идет о ПРОФЕССИОНАЛЕ, то понятия "искренний" и "неискренний" являются совершенно неуместными.

>> No.70942  

>>70941

Почему? Разве профессионализм и искренность это взаимоисключающие параметры?

Майкл Джира профессионал? Или искренний? А Достоевский? Клее был профессионалом или искренне создавал свои полотна? А Родченко?
Любопытно, на чем стоит твоё утверждение.

>> No.70943  

>>70942

Не надо передергивать.

Речь идет о Рондареве. Профессиональном журналисте и специалисте по связям с общественностью.

>> No.70944  

>>70942

>Джира
>Достоевский
>Клее
>Родченко

Опять неймдроппинг попер, да что же это такое...

>> No.70946  

>>70934

>Немного товарища Артёма пятнадцатилетней давности.

Статья спорная, в ней уже видны первые признаки грядущей метаморфозы автора.

Да, но по крайней мере, ее писал живой человек!

>> No.70947  

>>70940
Легитимность тут особо не при чем. В случае Рондарева текст, изобилующий специфическими терминами, слишком явно ориентирован на читателя, который уже знает значение всех этих терминов, то есть эти тексты совершенно очевидно пишутся своим для своих, и проблема этих текстов в том, что они не остаются в пределах левацкой эхо-камеры, а выставляются на обозрение граду и миру, население которых реагирует на них вполне понятным образом: если ты хочешь мне что-то сказать, говори на понятном мне языке. Тем более что содержательная ценность высказываний товарища Артёма не так уж и высока, чтобы продираться к их смыслу через всю эту терминологию, бггг.

>> No.70948  

>>70947

Тогда получается, что такие тексты, представленные широкой публике, имеют строго обратный эффект. Не пропаганда левого дискурса, а строго наоборот.

>> No.70949  

>>70948
Ну да. Это-то и смешно.

>> No.70952  

>>70943
В смысле — передергивать?
Ладно, пойдем ближе к основам.
В чем разница между профессиональным журналистом и профессиональным кем угодно?

>> No.70953  

>>70947
Это странная позиция. Немного странная.

С одной стороны, она совершенно понятна и ничего не остается, как согласиться с ней.

Но.

Любой публичный текст — это ведь акт творения. Не суть важно, статья это, эссе, очерк, некролог. Автор в ответе за него. За форму и содержание. За тот вызов, который брошен читателю. И если с текстом во время прочтения надо работать иногда — вот тут текст только выигрывает. Пусть это даже только форма, неважно. Пусть только лишь она. Уже этим текст более ценен, нежели его братья кухонного-бытового уровня. Вот о чем толкую.

>> No.70954  

>>70953

> Любой публичный текст — это ведь акт творения

Ох уж мне эта сакрализация печатного слова. Даже Сорокин вас ничему не научил.

> с текстом во время прочтения надо работать иногда

Вообще-то с текстом надо работать во время написания. Всегда.

>> No.70955  

>>70952

Профессиональные журналисты работают в средствах массовой информации. Средствах МАССОВОЙ информации. Газеты, журналы, телевидение, радио. Раз это средства МАССОВОЙ информации, то их аудитория чрезвычайно велика, широка и разнообразна. Профессиональный журналист заинтересован в том, чтобы его тексты были понятны этой самой широкой и разообразной аудитории. Были читаемы и "цеплючи". Потому что от этого зависит его популярность и, в конце концов, заработная плата.

"Понятность", замечу, не означает примитивности, и ее границы растяжимы. Скажем, если профессиональный журналист работает в издании для водителей (например, журнале "За рулем"), то у него может быть много чисто автомобильной терминологии, которая совершенно понятна его аудитории. Но за пределами аудитории его статьи мало кому нужны. И так обстоит дело со всеми тематическими СМИ.

>> No.70956  

>>70954
А что Сорокин?

Да и не сказать, чтобы сакрализация.
Просто вот такое обоснование отношения.

>> No.70957  

>>70955
Мой вопрос был не об этом.

Но, допустим.

>Профессиональный журналист заинтересован в том, чтобы его тексты были понятны этой самой широкой и разообразной аудитории. Были читаемы и "цеплючи". Потому что от этого зависит его популярность и, в конце концов, заработная плата.

Раз уж мы заговорили о мотивации. Откуда такая информация и уверенность, что это нерушимый стандарт для всех журналистов? Те кто идут в журналистику ради славы, те да, пишут доступным языком. Но есть те, кто идет в журналистику ради правды. Например. Идейные извращенцы, которым безразлична слава и заработок. Им нужно донести до людей правду. В части культурной журналистики это тоже работает. Туда редко идут за славой и популярностью. И если правда требует точных терминов — почему же их нельзя использовать?

Возможен и другой мотив. В журналистику идут, чтобы рассказывать людям о новом, о том, что людям еще не известно — и речь не только о банальных новостях, но и о точках зрениях, людях, трактовках. Особенно в части культурной журналистики. Для того, чтобы как можно более точно и правдиво донести все это до читателя, журналист выбирает определенные слова. Так почему он должен выбирать менее точные, менее правдивые? Это нечестно по отношению к читателю.

Взять тот же пример журнала "За рулем". Допустим, есть статья о некоем "женском" автомобильчике, типа Ниссан Марч. И там в лирическом вступлении к ней журналист использует термин "эмансипация". Казалось бы, не очень уместно в таком журнале и такой статье. Не относится к теме. Но это точный, который отсылает к весьма конкретным социальным явлениям, что являет рецензируемый автомобильчик в свете правды, видимой нашему журналисту. А в заключении там еще и что нибудь о "шовинистской эмансипации" ввернет. В итоге пара сотен юнцов, впервые открывшая журнал про машины, не только узнает о выходе новой модели, но и о таком явлении, как эмансипация. Если они не совсем глупые и посмотрят значение нового слова в словаре. Им откроется контекст этих лирических вступлений и заключений, они поймут иронизацию или акцент чуть точнее.

>> No.70958  
Файл: facebook.com_2017-02-17_09-57-20.png -(26 KB, 522x366, facebook.com_2017-02-17_09-57-20.png)
26
>> No.70961  
Файл: golovanov-yaroslav-kirillovich3.jpg -(137 KB, 339x539, golovanov-yaroslav-kirillovich3.jpg)
137

>>70957

>Откуда такая информация и уверенность, что это нерушимый стандарт для всех журналистов?

Пардон, но это не "стандарт". Это элементарная профпригодность. Если ты журналист в крупном издании типа "Московского комсомольца" - ты обязан писать так, чтобы тебя читала и понимала самая разношерстная публика.

Если ты журналист в научно-популярном журнале или просто журналист, пишущий на научно-популярные темы - вот где самое сложное. Ты обязан знать то, о чем ты пишешь, пусть и не так глубоко, как ученый, но достаточно для того, чтобы объяснить это своему читателю, знакомому с тематикой чрезвычайно поверхностно. Для того, чтобы знания читателя стали чуть глубже. С этим сейчас все очень и очень печально, но оазисы типа "Химии и жизни" еще остались. Бывает, правда, обратный пример: серьезные ученые с талантом популяризатора науки. Это тоже частный случай тематической журналистики.

С музыкальной журналистикой все аналогично. И с любой другой тематической журналистикой - тоже. Ты, как журналист, должен быть в теме. Глубоко в теме. Намного глубже, чем твой читатель. Но при этом ты должен писать так, чтобы тебя понял читатель, который в теме не очень глубоко. И обязательно почерпнул что-то для себя новое или просто интересное. Это очень непросто - доходчиво писать о сложном, не скатываясь в примитив, но и не обрастая ненужной для обычного читателя заумью без попытки ее объяснения.

>> No.70964  

>>70961

> С музыкальной журналистикой все аналогично

У каждого народа есть своя ахиллесова пята - он непременно чем-то обделен. Немцам, скажем, не хватает легкости мысли, французам, напротив, некоторой усидчивости. Итальянцы обделены покоем, финны - быстротой реакции. Это все, понятно, примерные прикидки самого общего свойства. Но в целом многое объясняющие. В истории и так, на бытовом уровне. Разве ж, например, развелась бы такая банда леваков во Франции, если б у французов было бы время сесть и подумать? Точнее, не время, а достаточно тяжести в одном месте? Которым сидят, а не которым думают. Но это все - в сторону: пусть французских социалистов французский народ кормит. Не наше это дело.

Вопрос в другом: чем, если принять эту теорию за верную, обделены мы? И что из нашей недостаточности проистекает?

Сразу так и не скажешь - насчет сесть подумать один Лев Толстой чего стоит, насчет попрыгать - целый выводок Бальмонтов. Насчет несуетности стоит вспомнить Бориса Николаича, по поводу обратного - Борис Ефимыч непременно катит в глаза. Народ мы довольно универсальный. Сбалансированный, как сказали бы поклонники компьютерных игр.

Но одной вещи у нас точно нет: мы лишены слуха. Нет-нет. Для начала метафорическую сторону мы уберем: народ наш лишен самого банального музыкального слуха. И не надо тыкать в нос Чайковским и Скрябиным. Чайковского прогрессивная отечественная критика ругала за низкопоклонство перед Западом, Скрябин и вовсе был занят поисками Абсолюта, ради чего писал безмерной длины трактаты, объясняющие каждую свою ноту. То есть все какие-то немузыкальные сопутствующие элементы даже вокруг бесспорных музыкантов. И анекдот есть про Петра Ильича, что, мол, он, конечно, гомосексуалист, но любим мы его не только за это. Но - довольно: дела давно минувших дней. Далеко уведут. В конце концов, Бетховен за крестьянскими девками гонялся. Тоже тот еще был фрукт.

Возьмем наш народ в нынешнем его состоянии - состоянии полного раскрепощения вплоть до цыган в собственном бассейне и Анжелики Варум в сопровождении Эла ди Меолы. То есть, поп-культура прет как через дымоход, и никто ей не мешает. Бери да радуйся. Не тут-то было.

Вы никогда не пробовали читать отечественную музыкальную прессу? Она замечательна одним свои качеством: она не занимается описанием музыки. Она занимается ее каталогизаторством. "Этот похож на того, а у того музыка прям как у Шопена, только без рояля, а на пиле". За это музыкальную прессу принято ругать. Помилуйте - а ну как вам напишут про политональные наложения у Бриттена? Или расскажут структуру композиции "Зайка моя"? Проделайте простой мысленный эксперимент: вы в состоянии представить, закрыв глаза, звук виброфона, по-прежнему - видно, из какой-то застенчивости - в широких кругах именуемого металлофоном? Вообразите себе, что пресса вам даст не каталог с похожими именами, а такой пассаж: "Как бы то ни было, его сольный дебютный альбом - перепродюсированный китч, и лишь песня "Whistle Down The Wind" адекватна затратам из-за звуков безладового баса, сияющей медной секции и фокс-джазового аромата". В данном случае - неважно, о ком идет речь (отрывок взят наугад из первого попавшегося номера британского музыкального журнала Q). Вы в состоянии вообразить себе, что это за музыка, по такому описанию? Вы представляете себе, как звучит безладовый бас? Ну, вот то-то.

И ведь этот вышеприведенный отрывок - не для студентов джазового отделения консерватории написан. А для такой шантрапы, увидев которую у нас на улице, особо нервные люди точно начали бы прятаться. Для тамошней молодежи, короче. Которая поп-корн, Стивен Спилберг, поголовная безграмотность и никакой духовности. А вот как звучит безладовый бас - знает вся. Хоть тресни.

>> No.70965  

>>70964

Можем не лезть в такие дебри - послушайте нашу толпу на стадионе или рок-концерте и сравните ее с тамошней. Я помню, как мы в шестом классе всем классом ревели на уроках патриотизма про Союз нерушимый. Преподавательница музыки плакала и нюхала какие-то флаконы. Так вот, и до сих пор на отечественных стадионах и рок-концертах все попытки толпы слить свои сердца и голоса в сияющем хоре заканчиваются этим самым ревом солдат, идущих в штыковую. Половина не знает слов - но она даже и мычать не может правильно. Я помню - когда к нам привезли впервые фильм "Queen в Будапеште", вся наша общественность была взволнована тем, как это зал подпевает Фредди Меркьюри нота в ноту. А Будапешт - это, между прочим, не столица свободного мира. Там в то время даже генсеки еще водились.

Ладно, долой попсу: скажут еще - какие песни, такие и подпеватели. Я беседовал неоднократно с профессиональными музыковедами - и по работе, и просто так. Может, они все плохие музыковеды были, не знаю. Но одного непременно просили заткнуться, если он пытался исполнить вчера понравившийся ему в Консерватории отрывок. Иногда он даже пробовал петь Вагнера, и его за это били. Но он был из лучших. Прочие не поют: там другая беда. "Не надо трогать "Семена Котко". Там музыка прекрасная". Какая, спрашиваю я. Громкая, тихая, тональная, атональная, ариозо там, речитативы - что? "Ах, оставьте, - махали мне рукой. - Не надо разбирать музыку. Ее надо просто любить". Вообразите - человека государство учило строить дом. Чертить проект, считать его, спецификации какие-то приводить. И вот он приходит на стройку и заявляет: "Ах, не надо всей этой рутины. Вот тут мы поставим бельведер. А вот там у нас вереницей балконы пойдут, балконы! И подземный гараж под этой красотой нароем!" Причем стоит он, надо заметить по его подошвам, на песке и кроме балконов больше ни о чем слышать не желает. Будут такого архитектора держать хоть в одной конторе? То-то и оно. А музыковедов держат. Эту старую школу, которая считала, что фразы "Красота спасет мир" и "Красота - это страшная сила" являются единственным эстетическим критерием происходящего, и музыку надо слушать сердцем, а уж никак не ушами и ни, упаси Боже, головой.

Потом, есть еще отдельное стадо под названием "Настоящие Русские Рок-Музыканты". У этих - своя беда: ни один из них не слышит, что музыку, которую он сочиняет, уже давно перестали играть во всем мире потому, что за эти три аккорда, как за рубль когда-то, уже в морду дают. Ни один из них попутно не слышит, что такую же музыку играют все его коллеги по Настоящему Русскому Року. Ну просто один в один. Не стоит обвинять никого в плагиате: они реально НЕ СЛЫШАТ. Это не шутка. Это правда. Такая же чугунная, как и сам Настоящий Русский Рок.

Мы не умеем петь, не умеем подпевать. Русская посиделка с песнями способна убить любого немца безо всякой водки. Особенно страшно хоровое пение: кажется, что дирижирует русским народом Вий. Причем с закрытыми глазами, чтобы самому не видеть этот ужас. Хорошо если какой хохол в компании попадется, а если нет?

Тут, собственно, вариантов два: либо смириться и особенно не переживать, либо вместо полового воспитания и предмета "Москвоведение" имени Зураба Константиновича вводить обязательные уроки музыки. И не те, что каждый из нас помнит по школе, а настоящие, чтоб линейкой по пальцам и вообще все как в английских фильмах про закрытые частные школы.

>> No.70967  

>>70964>>70965

Написано человеком и для людей.

Беда в том, что самолюбованием товарищ Артём страдал, точнее наслаждался, уже тогда. Но это не мешало ему писать по-человечески и для людей! Куда что подевалось?

>> No.70970  

>>70967
Товарищ Артём просто вышел на тропу войны с нормативностью. Со стилистической — в том числе. Поскольку красота, включая и красоту текста — это социальный конструкт, который придумали белые цисгендерные хуемрази, чтобы угнетать всех, кто не вписывается в их комформные представления о мире, постольку культурный марксист на данной ему линованной бумаге обязан писать поперёк, совершенно не волнуясь насчёт того, что строчки разъезжаются и читать написанное оказывается сложнее. Даёшь текстопозитив, короче, по аналогии с бодипозитивом: все слова одинаково хороши, а функциональные стили, экспрессивная окраска и прочая филологическая шелуха вплоть до орфографии в панк-государстве будет упразднена в целях эмансипации языка.

>> No.70971  

>>70957

> В итоге пара сотен юнцов, впервые открывшая журнал про машины, не только узнает о выходе новой модели, но и о таком явлении, как эмансипация. Если они не совсем глупые и посмотрят значение нового слова в словаре.

Не посмотрят. И дело тут не в уме или глупости, а в психологии чтения. Никто не будет отвлекаться от чтения на поход к словарю за словом, незнание которого не мешает пониманию основного содержания текста, а к концу чтения то, что где-то в начале текста было что-то непонятное, просто забудется — опять же потому, что суть текста всё равно была понята, а на чуть более точные акценты наплевать, поскольку в тексте о женском автомобильчике читателю важна объективная информация об этом автомобильчике, его технические характеристики и всё такое, а не авторское отношение к ним.

Рондарев же через свои термины не своё субъективное отношение к некой излагаемой им объективной информации передаёт, а саму информацию, которую хочет донести до читателя, так что без знания используемого им воляпюка его тексты становятся, так сказать, герметичными и малопонятными. Читать их — всё равно что читать текст на иностранном, обладая маленьким словарным запасом: чтобы понять смысл, действительно приходится искать каждое незнакомое слово, и это постоянное отвлечение от текста только раздражает.

>> No.70972  

>>70967

> самолюбованием товарищ Артём страдал, точнее наслаждался, уже тогда

А в чём это самолюбование у него выражается вообще?

>> No.70973  

Вот говорят «массовая культура, массовая культура! Убивают! Где мой Шенберг! Почему вместо него Майкл Джексон!»

Еще вот так можно: «Джаз подчеркивает конформистское постоянство, поскольку благодаря ему индивидуальное сознание исчезает в некоем массовом самогипнозе. Индивидуальная воля подчиняется в джазе коллективной, и индивиды, которые в этом деле участвуют, не только одинаковы, но и виртуально даже неразличимы». Красиво, непонятно и на «твою мать» похоже. Интеллектуальная критика массовой культуры. Автор – любимый эксперт по джазу любимого эксперта леваков по «серьезной музыке» Теодора Адорно - нью-йоркский журналист Уинторп Сарджент. Который, впрочем, после сочинений книг о джазе, полных такой вот, с позволения сказать, высокопарной херни, принялся за переводы Бхагават-гиты как более прибыльные, а, кроме того, о предмете имел весьма смутное представление. Предполагал, что если негров с детства учить в музыкальных школах, а не совать им с пяти лет «клистирные трубки», как именовали саксофон Ильф с Петровым, – то негры бросят свой визг к егодам и начнут лабать Бетховена через один. Натурально, так и писал в газете. На что добрейшей души Дюк Эллингтон заметил, что, может, оно и правда, то, что масса сказал, только приличному человеку стыдно такие вещи вслух произносить. Впрочем, даже по приведенному здесь пассажу виден профессионализм: если для человека в биг-бэнде, в который метил Сарджент, «виртуально неразличимы» и «одинаковы» индивидуумы, то одно из двух – либо у человека уши виртуальные, либо на них гопак плясало стадо медведей.

Увы, критика массовой культуры со стороны записных интеллектуалов всегда грешила полным незнанием предмета – в самом деле, не будет же интеллектуал слушать Мадонну, а критиковать ее надо, так мы это… тово… спросим у дочери, а там - кривая вывезет. Не первый раз словеса плести. Сказанное, впрочем, в равной степени относится к похвале массовой культуре со стороны «серьезной науки»: когда профессор Кнаббе расписал историю поп-музыки, восславив ее как феномен не помню чего, то даже незамутненный образованием поклонник группы «Король и шут» нашел бы там бездну каких-то дыр, странных выводов и подозрительных генетических связей.

Короче, тупик. Образованные люди масс-культуру не знают, ибо брезгуют, а необразованные на то и необразованные, чтобы молчать в тряпочку. В результате раздаются только вопли неодобрения либо шулерские, как это теперь говорится, «разводки». Далекие от поп-культуры люди находят в ней корень всего, вплоть до развала СССР и ранней беременности внучки, близкие же, если наделены даром речи, либо занимаются каталогизаторством из серии «это похоже на то, а то похоже на вон то, а уж вон то – вылитый Чайковский, только задом наперед», либо срубают на ней большие деньги, дуря почтеннейшую публику рассуждениями о смерти культуры вообще, читанутыми в послесловии к «Имени розы».

Меж тем, в массовой культуре масса полезного. Это такой срединный путь между Пушкиным и водкой. И хоть помянутый уже Шенберг говаривал, что только срединный путь не ведет в Рим, хочется все же спросить: зачем же непременно каждый раз в Рим-то? Неужто нельзя дома посидеть или там просто в садик выйти – а он весной цветущий такой, садик-то, солнце сквозь деревья светит, на ум романс какой просится. Вот вы не задумывались над тем, что романсы – это не «ого-го», а поп-культура в чистом виде? Не задумывались, потому что их Лемешев пел? А вы слова, слова послушайте. А что до Лемешева, то играет «Кронос-квартет» Хендрикса в очередь со Стравинским, и ничего: подают им руку, а не два пальца. Тем паче, что среди них – девушка красоты неземной. Так что, ей-богу, можно и без Рима, если не хочется. Волочь человека силком и тыкать харей в «Черный квадрат» либо в серийную технику – вот уж где тоталитаризм-то. Кстати сказать, нигде нет такого количества императивов, как в речах производителей «серьезной» культуры. Иногда возникает ощущение, что если ты их слушать не будешь – тебя сейчас на съезжую отправят. Я мог бы и еще поцитировать – от Ницше до Рихтера – но это в другой раз. Когда книгу напишу. Чем я хуже Уинторпа Сарджента. Тоже журналист.

>> No.70974  

>>70973
Самое распространенное сетование, во всяком случае, у нас – что молодежь ни фига не ходит на «Декабрьские вечера», а так и норовит завернуть на Горбушку, где какой-то богомерзкий металлист орет дурным голосом богомерзкие тексты. Меж тем, всякий, кто пытался хоть раз попасть на «Декабрьские вечера», знает, что проще попасть на прием к покойному Леониду Ильичу, чем туда. Да чего там: когда приезжала Монтсеррат Кабалье, я аккурат заведовал отделом культуры в одном издании. И видел это безумие: этих тетушек бальзаковского возраста, которые выковыривали из чулка заначенные на новые ботинки для подлеца-сына, который непременно хочет «гриндерсы», доллары и совали их в углу верному человеку, знавшему, как и где приобрести по цене хорошего кухонного гарнитура билеты на диву, которой, между прочим, когда-то, как говорят, «не впадлу» было с Фреди Меркьюри пластинки записывать. Девушку Чечилию Бартоли, которую любит теперь даже поклонник русского шансона, сразу раскручивали как звезду для концертных залов – вы ее дискографию посмотрите – и раскрутили до того, что билет на ее гастроль в Москве стоил, если я не ошибаюсь, в районе десяти тысяч рублей. На хорошее место, разумеется – за пару тыщ можно было на люстре повисеть, наверно. Вы желаете молодежи при этом? Я вот помню, приезжал к нам поп-идол Дэвид Боуи. Так на него билет двадцать баксов стоил. И то это считалось «западло», и на концерте сидели одни красношеие быки, а прогрессивная молодежная журналистика упражнялась в злословии по этому поводу.

Ну ладно. Цену можно обсуждать – если ты тянешься к культуре, то можешь и поголодать полгода. Но билетов-то даже при наличии пачки денег нету. Верный человек нужен. Никто не слышал о театральной мафии? Которая билеты скупает? Нет, не на концерты Ника Кейва, не волнуйтесь. Она шевелится, когда к нам едет очередной футбольный тенор грудью колыхать, когда у нас Ростропович что-нибудь ставит и т.д. Короче, сами не маленькие, чего я вам расписываю.

В общем, по мере наблюдений складывается твердое впечатление, что «серьезная культура» - это тоталитаризм плюс какая-нибудь мафия под боком плюс круговая порука, про которую я вам рассказывать не буду, ибо сие недоказуемо. И потому, когда дирижер Спиваков убивается за молодежь, хочется попросить его о нескольких вещах.

Во-первых, расстрелять всю банду билетчиков. Расчистить, так сказать, подходы к нему молодежи.

Во-вторых, не рассуждать прилюдно о том, чего не понимаешь. Сказать просто на все вопросы: не знаю я, кто такой «битлз». А не сетовать на упрощения и опошления. Потому что все одно маханешь где-нибудь. А молодежь – она чуткая. Не любит, когда ей врут. Об этом тонны книжек написаны.

В-третьих – ну ей-богу, убрать эту мину с лица. По которой понятно, кто единственно важным делом занят, а кто мерзостью всякой бесполезной. Поп-культура – она, конечно, мерзость. Но многим нравится. И эта мина все робкие попытки сходить на чужую территорию убивает напрочь. Это я своими глазами наблюдал – ах, значит, моя любимая группа «Некрокиллдозер» - говно? Так и ваш Моцарт тогда – такое же говно. Дух противоречия. Тоже известный психологический феномен.

>> No.70975  

>>70974
Это все по форме. По сути - в другой раз. Тоже в книге. Материя долгая. Но и форма уже показательна. Мало какой любитель «Сплина» будет по каждому удобному случаю объяснять, какая гадость этот ваш Бетховен. Адепты же Бетховена заняты этим в адрес «Сплина» сплошь и рядом. Получается, что предмет, призванный пробуждать в людях чувства добрые, на деле пробуждает исключительно антисемитизм на все, что не требует разъяснения на двадцати листах. Почему это происходит - вопрос сложный. Но подозрения кое-какие есть.

Дело в том, что никакой культуры, кроме поп-культуры, у нашего среднего человека в голове не имеется. Убили ее большевики. Давно и с контрольным выстрелом. И потому, если средний человек решил предаться упоению сложными материями, – по бескультурию своему на прочих он будет смотреть как на приматов. Такой вот парадокс. Тем более поразительный, когда он верен не только для среднего человека, а и для самого что ни на есть носителя сложных материй. То есть, прямо в нос шибает. Возникает ощущение, что носитель сейчас отложит кисть или смычок, наденет малиновый пиджак и пойдет в ресторан жрать икру ложками. Смешно, но часто так и происходит. Разве без малиновых пиджаков обходится.

Потом уже и не смешно. Потому что пропасть все ширится. Это Спиваков верно говорил. Одна знакомая журналистка недавно, собираясь на интервью с Банионисом и получая вводную на предмет того, что только что Содерберг снял римейк «Соляриса» и неплохо бы Баниониса спросить об этом, поинтересовалась, окончательно запутавшись в двух «Солярисах»: «Так мне что, с Тарковским тоже интервью делать?» Только вот причины этой пропасти часто – точнее, почти всегда – указываются некорректно. Не по тому адресу.

Вышел у меня как-то примечательный разговор с человеком, торгующим станками, но понимающим во всем. На предмет джаза и Шенберга. И человек этот сказал примерно следующее: да знаешь ли ты, глупый, что хорошая культура не предназначена для всех. А только для тех, которые в райских кущах. Которые избранные. Которые с детства все имеют. Он не сказал – «аристократия духа». А мог бы. Бедный Достоевский. Знал бы он, в какой кистень превратят версиловскую утопию.

Вот так. А вы говорите – молодежь на Шнитке плюет. Чего ж ей не плевать-то, когда адепты большой культуры, учителя жизни, люди, которым вроде на голову не гукались тяжелые предметы и которые не страдают падучей, утверждают, что, коли ты родился в дерьме – то там тебе и оставаться до самой смерти?

В конце концов, тем самым разрешение от интеллектуалов плевать на Шнитке молодежь получает каждый день.

>> No.70976  

>>70972

Вечное "все пидорасы, а я д'Артаньян", выражаемое в любой доступной форме. В принципе, ничего совсем страшного в этом нет. Простительно, как и любая другая человеческая слабость. Пока автор писал по-человечески и пока дешевенькое самоутверждение за чужой счет не стало самоцелью.

>> No.70977  
Файл: 14856896104070.jpg -(152 KB, 1024x768, 14856896104070.jpg)
152

>>70975

Что-то как-то уже совсем шизой завоняло. Откровенной такой.

>> No.70978  

>>70977
Да не, просто этот текст явно писался как реакция на некое событие (судя по всему — как ответ на какое-то громкое высказывание Спивакова о молодёжной музыке), и сейчас, вне своего исторического контекста, выглядит несколько шизофазным, потому что ход мысли от абзаца к абзацу подчиняется логике не столько монолога, сколько диалога, а реплика, на которую этот текст отвечает, читателю уже неизвестна.

Тут другое смешно: то, что раньше Рондарев говорил о критиках поп-культуры, сейчас в полной мере можно сказать о нём самом: его теперешние тексты — это точно такая же красивая, непонятная и на «твою мать» похожая высокопарная хрень, за которую он ругал леваков в 2002 году.

>> No.71017  
Файл: 17016830_1251073561596076_18827189619324(...).jpg -(172 KB, 1080x1440, 17016830_1251073561596076_18827189619324(...).jpg)
172

>>70970

> функциональные стили, экспрессивная окраска и прочая филологическая шелуха вплоть до орфографии в панк-государстве будет упразднена в целях эмансипации языка
> В нашем панк-государстве всех граммарнаци, всех, кого оскорбляют уменьшительные суффиксы, неправильно употребленные падежи, всех, кто ставит диагноз по "лингвистической экспертизе", - словом, всех, кто сражается за властную привилегию, которую дает звание "грамотного человека", - мы, безусловно, будем настоятельно просить принять участие в общественно-полезной деятельности по подметанию двора.
>> No.71018  

>>71017

Что-то он совсем плохо выглядит. Резко постарел и похудел.

>> No.71711  
Файл: 19983865_322279251551397_719858970089734(...).jpg -(202 KB, 1536x2048, 19983865_322279251551397_719858970089734(...).jpg)
202

С упоением наблюдаю за эволюцией представления нашим медийным пространством журналиста Горохова.

Месяц назад Слон презентовал его как «русского философа»

Сегодня Кольта презентует его как «русского религиозного мыслителя».

Самое же упоительное тут то, с какой стабильной последовательностью Горохов выступает под этими презентациями. Он участвует во всех опросах, по любому поводу, всегда присылая совершенно стереотипный текст примерно такого содержания «Вы вот сейчас чо за хуйню меня спросили? вы слышали когда-нибудь пение пожилых мадагаскарских рыбаков? Нет? так идите в жопу».

Причем тут надо понимать, что пожилыми мадагаскарскими рыбаками лоха можно было пугать десять лет назад, сейчас все они лежат в интернете. Но, как известно, признак мастера - стабильность.

Соответственно, этот цирк продолжается уже почти двадцать лет. Журналист Горохов отличился тем, что еще не сумел сказать ни одного членораздельного факта (я, разумеется, не называю фактами утверждения типа «Крафтверк говно, Булез хуй»).

Некоторое время назад, когда ко мне с Гороховым пристал один неглупый человек, я честно сделал попытку найти генезис его популярности. И честно в итоге признался себе, что мне это не удалось. Все, что было произведено этим человеком вслух или письменно, предоставляло из себя поток имен и названий, сопровожденный довольно малоосмысленной бранью с изобилием местоимения «я». Из этого потока можно было вычленить, что журналист Горохов прослушал очень много разной музыки, но что с того? Музыкальный автомат слышал ее еще больше, однако в Кольту его писать не зовут.

Зато теперь я, кажется, понимаю целиком всю бизнес-схему. Со стороны Горохова она не очень сложна: просто обычный самоуверенный человек, довольно никудышный мыслитель и аналитик, зато незаурядный хам, умудрился попасть в ритм времени; то есть, такой Угол-шоу оба-на, который оседлал тему, близкую мажорам и хипстерью, и тем продлил себе творческую жизнь. А поскольку это есть самая обычная схема нахождения в социальном фокусе практически всех наших публичных персон, не выключая и людей во власти, то было бы удивительно, напротив, если бы дело обошлось без какого-нибудь Горохова. Тут как бы даже никакой субъектности особой нет, все само собой.

Зато вот это вот «религиозный мыслитель», судя по всему, подводит итог всей долгой рецепции этого человека профессиональным сообществом. А итог этот примерно такой: сидят в кружок журналисты Кольты и думают - чуваки, вот великий Горохов. Вот вы помните, сколько мы от него говна сожрали? Вот зачем это мы сделали?

Чешут репу всем миром.

Наверное, потому что он великий, робко говорит один, а великих нужно терпеть.

Великий кто? уточняют остальные. Да хуй его знает, отвечает первый.

И тогда они решают записать его как религиозного мыслителя. Потому что это именно и означает, в переводе с интеллигентного языка, «Да хуй его знает». А просто отказаться от Горохова уже нельзя: ведь, в самом деле, в этом случае получится, что люди даром от него говно ели.

PS На всякий случай, предупреждая вероятную аналогию – с Троицким ситуация другая. Более в каком-то смысле интересная.

>> No.71712  

Наткнувшись на очередную хип-хоп-пластинку с названием «Сучки, бабло, стволы», я подумал вот о чем: этот самый хип-хоп, видимо, для толерантного мира является самой трудной и в каком-то смысле наиболее существенной иерархической проблемой.

Смысл, само собой, вот в чем: хип-хоп – это насквозь мизогиническая культура, хуже только шариат. Тем не менее, ничего, кроме унылого бормотания интеллигентных людей вроде Эберта на предмет его «антиженскости» западный мир особо не произвёл. Для сравнения можно попробовать себе представить, что вышло бы, если бы такой патриарх и даже представитель привилегированного народа, как Боб Дилан, спел бы любовную песню со словами «Ты моя тупая жирная сучка, тебя бы только пиздить и ебать». Можно попробовать сделать ставки на то, через какое время его карьера бы закончилась – сразу после концерта или все-таки через пару дней.

Но тут на сцену выходят нацмены. Потомки рабов. Угнетенный народ. И так далее. Мужчины, по преимуществу, разумеется, потому что обиженный мужчина сто очков даст вперед любой телке по части того, как жалобить и нагибать остальной мир. Люди, на которых толерантный человек даже помыслить не может, чтобы взбрыкнуть. Они открывают полные золота рты и начинают лирику: «Сукаблядь, тупая телка, выебу и вышибу мозги!»

И все кругом такие «Оооо! Какой флоу! Какое деливери! Какой респект! Сколько ума, вкуса и души в этом отчаянном крике свободы!»

И решительно ни у кого из аудитории в голове не щелкает, что все они только что пришли с сайта, на котором дебатировалась необходимость принимать женщин без экзаменов на должность судей, президентов и космолетчиков, и все согласились, что это просто необходимо, так как женщины же, их же нельзя обижать.

Более того, в толерантном обществе обязательно есть уникальная дисциплина, которая называется «Женщины за неискаженное насилие». Нет, это не БДСМ. Это когда профессорши богословия и культурологии (все феминистки как одна) объясняют, что слова пророка, который прямо велел бить непокорных жен, или же рассуждение преподобного Рона Хаббарда о том, что общество, позволившее женщине заниматься чем-либо помимо дома и семьи, неминуемо погибнет – буквально, цитирую, «подверглись позднейшей интерпретации мизогинистов». Тогда как на самом деле в оригинале ничо вообще такого нет. Ну просто пророк велел бить баб. Только и всего, никакой мизогинии.

В связи чем, по-видимому, следует ожидать (оно, может, уже есть, но я пока не нашел) апологии рэпа с точки зрения «сучки», когда какая-нибудь профессорша культурологии напишет: «Тонкая поэтическая метафора из песни великого, безвременно ушедшего от нас эмси Биг Лил Дерти Фифти Доллара, в которой поется «Бей сучку до смерти, пока не отсосет», подверглась впоследствии всевозможным шовинистическим интерпретациям».

Потому что на негра, пророка и Рона Хаббарда не прыгнешь. А прыгнуть хочется. Стало быть, кто виноват? Вестимо, интерпретаторы.

Собственно, основная проблема западной цивилизации сейчас заключается в том, что объем людей и предметов, на которые можно прыгать безопасно, неуклонно сокращается год от года. Вон уже индейцы велели убрать все перья с трусов и головных уборов в видеоклипах и на модных показах. Сказали – индейцы вам не шутки, белые люди, а угнетенный народ. Скоро запретят вестерны, надо полагать.

А потом с западным человеком пингвины драться в ответ начнут. Ну или рэп ему читать. Чего с ним, западным человеком, церемониться? Негры рэп ему читают, а мы, пингвины, чем негров хуже?

А женщины-культурологи будут прилежно писать: образ мужественного мускулистого пингвина подвергся впоследствии мизогинической интерпретации.

Потому что если они напишут правду, то есть то, что «пингвины, эти пидоры и бляди, немузыкально бормочут под стук палки по ведру какие-то свинские вещи, которых приличный человек даже в сортире, наедине с собой, не должен произносить» – то пингвины придут и дадут им в ебло ногой. А это больно, неприятно и несексуально. Такая революция нам не нужна.

В общем, у фразы про красоту в глазах смотрящего, как оказалось, есть масса побочных эффектов.

>> No.71713  
Файл: 14990232340360.jpg -(66 KB, 1280x720, 14990232340360.jpg)
66

А вот интересно, вот этот шепелявый девичий язык, которым у нас пишет абсолютно вся музыкальная пресса, и девушки, и мальчики, и который в первую очередь характеризуется наличием сюрреалистических составных эпитетов «щемяще-тонкий», «акустически-белый» и «промозгло-скомороший» - это, видимо, попытка изобразить единство и борьбу противоположностей хипстерскими средствами.

Непонятно, правда, почему она производится именно в области музыкальной поп-журналистики. То есть, я ее видел и в книжной, и в художественной, но реже.

Вероятно, что это работает по-хипстерски понимаемый закон подобия: о такой не выразимой словами хуйне, как музыка, люди пишут подобающими ей, симпатически изображающими невыразимую хуйню словами. Своего рода каллиграмма.

Вообще, интересно, что нужно сделать с людьми, чтобы они, наконец, увидели разницу между речью и глоссолалией? ну или хотя бы – что нужно сделать с мальчиками, чтобы они не писали как девочки? Девочки – пускай, что уж. Но хотя бы мальчики-то?

Вопрос, конечно, риторический. Если им перестать платить за глоссолалию деньги – то завтра же все вспомнят, что у слов есть значения. Например, такие щемяще-безнадежные и акустически-окончательные слова, как «Сколько стоит» или «Я не могу себе этого позволить» - очень быстро станут штукой весьма осмысленной.

Я это не в том смысле, чтобы приставить всех очкариков к лопате. Нет, просто нужно не платить вот именно за это. За то, например, смысл чего сам автор различить и проанализировать не в состоянии.

Вот, например, засылает такой автор текст, а там стоит фраза «акустически-нежная вторая пластинка». И тут ты такой хопа: стой, девочка! Что значит «акустически-нежный»? чем это отличается от «акустически-дерзкого», «электрически-душевного» или «металлически-брутального»? не можешь сказать, гадина? А пишешь? Вот же тебе штрафом по морде, не хлопай глазами, из-за тебя у нас журналистику почитают за дело даже более позорное, нежели съемка в гей-порно!

И даже если она надменно-дерзко решится отвечать, что «акустически-нежный» означает, что там сексуальные мальчики тонкими пальцами пимкают струны неподключенной гитары - то все равно можно огорошить вопросом, почему же именно так и не написать, и вообще нахуя вот это все? Конечно, вопрос «нахуя вот это все», в принципе, полностью решает указанную проблему, но все-таки воспитанный человек не должен им злоупотреблять точно так же, как сильное государство не всегда должно кидать на слабые атомную бомбу. А то в одиночестве можно очень быстро остаться.

Мне на эту тему как-то возражали, что мол, язык это человек, запретить человеку говорить так, как он привык – это хуже пытки «слоник», Хайдеггер не велит и все такое. Не знаю, что сказал бы Хайдеггер, а у меня свой опыт есть.

Когда я недолго был начальником небольшого, но уютного женского отдела культуры, то огласил там свои условия качества. Они были простые: любой текст, в котором встречаются слова «тусовка», «Дмитрий Быков» (это не потому, что я так не люблю Диму, это просто у нас работала его тогдашняя баба, пришлось превентивно предохраниться от напора влюбленной женщины) и «крутой», отправляется в корзину.

Так вот, назавтра же эти слова исчезли изо всех текстов.

Правда, через полгода, когда я уволился, женщины моего отдела напились на радостях так, что стали вешаться мне на шею в коридоре: они явно принимали меня за кого-то другого, потому что пытались рассказать мне, от власти какого подонка и тирана им удалось избавиться.

Но все-таки мы полгода прожили без слов «тусовка», «крутой» и «Дима Быков». Горжусь.

PS Прошу прощения, если я эту историю уже рассказывал – она самое светлое, что было у меня в жизни.

>> No.71714  
Файл: 18740321_1438046889588775_15639950398150(...).jpg -(48 KB, 960x720, 18740321_1438046889588775_15639950398150(...).jpg)
48

Мне иногда кажется, что вот эти бесконечные рассуждения в поп-музыкальной прессе о том, как сильно повлияла группа the Beatles на то, се, пятое и десятое – они являются разновидностью упражнения в альтернативной истории. То есть, в сущности, все эти люди задаются одним и тем же вопросом: как могла бы звучать группа the Beatles, если бы ее участники, вдобавок к своему безусловному таланту, обладали бы еще и темпераментом, отличным от того сангвинического делирия, в силу которого Ринго Старра до сих пор в рецензиях называют «клоуном», причем, что самое ужасное – с положительной коннотацией.

Я это все подумал, когда слушал пластинку Джонни Марра, которую так сильно ждали, что спиздили за неделю до официального релиза и выложили на все трекеры, откуда она очень быстро выпиливалась отрядами летучих копирастов.

Пластинка отличная, стопроцентная такая британская гитарная унца-унца, очень бодрая и очень, что удивительно, свежая.

Так вот, там местами Марр натурально поет как сэр Пол Маккартни на фенотропиле, то есть, втюхать это за подпольные записи, которые сэр Пол делал втихаря от товарищей по Квартету – и скрипел зубами оттого, что нужно возвращаться и блажить про леди Мадонну - как нечего делать. Немного изговнять запись только, подкинуть винилового треска – и можно будет торговать в детсадах и начальных классах школ.

Тем не менее, от Марра в сон не тянет, как от сэра Пола, хотя сказать, что сэр Пол совсем уже петь, играть и отжигать не умеет, совесть не позволит. То есть, изложенная нотками, музыка его, вполне вероятно, покажется куда более изощрённой, нежели марровская.

Собственно, в этом и дело.

Основной исторический вред Битлз – в том, что вся их музыка сыграна как по нотам: именно этим объясняется такая любовь начинающих барабанщиков к партиям Ринго – их все можно заучить за пять минут и при этом звучать как взрослый. Я сам кормил драм-машину партиями Ринго, я это точно знаю. То есть, тот элемент спонтанного действия, который именно и выделил джаз, блюз и рок-н-ролл из сонма ставших доступными народных музык – эти парни уничтожили напрочь , заменив его вполне интеллектуальными (при всем очевидном антиинтеллектуализме авторов) упражнениями на внесение в четко рассчитанный продукт не менее четко просчитанных элементов случайности, вроде исполнения текстов афиш. То есть, та неоднократно высказанная мысль, что Битлз сделали из рок-н-ролла искусство – она, в общем, вполне справедлива, только тут надо понимать, что речь идет о белом интеллектуальном искусстве западного образца, в котором контроль за процессом – и рефлексия контроля - полагается едва ли не главным условием творчества (недаром в рок-н-ролле в отличие от того же джаза, такое место получила профессия продюсера и менеджера, то есть именно людей, осуществляющих контроль). То есть, в случае с рок-н-роллом, коннотация к фразе «сделали искусство» сугубо отрицательная. По большому счету, работа Битлз по отношению к рок-н-роллу – это аналог этнографических экспедиций, когда студентки записывают за старухой с трясущейся головой нотки, пытаясь передать средствами нотной записи весь этот песий вой, вся сила которого – единственно в его неконтролируемой, спонтанной, незаученной эмоциональной экспрессии, которая едва-едва, на чисто интуитивном уровне только, подчиняется каким-то совсем общим и далеким представлениям о каноне. Группа Битлз – это, в сущности, очень талантливые мелодии, на которые потом навернуты дизайнерские трюки, не меняющие содержания и легко заменяющиеся на аналоги - в этом смысле очень показательно, что кавера песен Битлз обычно получаются естественнее и свободнее оригиналов (вот Лайбах, например). И только песня про Элеонору Ригби, это очевидное академическое упражнение, лучше всего получилась у авторов. Просто потому, что авторская версия - это единственное возможное исполнение данной песни. Ровно так, как записано в нотах; все прочее будет вариациями на тему Паганини.

>> No.71715  

>>71714
(Очень, кстати, характерно так же и то, что игра «как по нотам» немедленно стала отличительной чертой такого амбициозного предприятия, как британский психоделический и прогрессивный рок 60-х – ею грешат и Soft Machine (при всем уважении к пламенному Уайатту), и Gong, и особенно две первые пластинки King Crimson, где Джайлс, который оркестровал почти все песни на In the Court, прописал, как на аптекарских весах взвесил – каждый звук каждого куска железа на своей установке (на Moonchild это особенно заметно). Собственно, это было всего лишь продолжение той логики «сделали поп-музыку искусством», только уже с существенно большим размахом– в конечном итоге именно данный подход произвел на свет характерную ноющую интонацию убежденных «прогеров» о том, что музыка их кумиров ни шиша не проще моцартовской, как будто Моцарт – это именно то, с чем рок-н-ролл пришел в сей мир состязаться – вот за подобное целеполагание и следует в первую очередь сказать спасибо Квартету).

Меж тем, музыка - одно из самых холистических и синергических природных явлений, в ней части заведомо меньше целого, и работает она только как целое, а не как совокупность частей. Любой, кто хоть раз теребил струну гитары, представляет себе, какой качественный скачок происходит тогда, когда три струны звучат вместе. Сродни этому только стишки в рифму, когда из самых банальных слов вдруг происходит чудо, и банальность замыкается в целое – это единственный способ современному, затюканному офисному работнику почувствовать себя творцом, вот почему нынешний городской житель, имеющий выход в сеть – почти непременно графоман: человек не может жить без того, чтобы не попытаться создать что-нибудь целое; и те, у кого нет таланта строгать табуретки, натурально, строгают рифмы. Разница с музыкой тут, однако, в том, что плохая рифма – она и есть плохая рифма, тогда как плохого мажорного трезвучия не бывает – и, таким образом, любой лох может прикоснуться к чуду, когда его дрожащие пальцы производят на свет полное – и внеположенное частному человеку – совершенство. Которое, причем, неизменно – и не подвержено критическому остракизму – со времен Орфея и Пифагора.

Соответственно, когда в музыке начинает декларироваться особенное внимание к деталям, к «нюансировке», как любят писать женщины, чьей профессией является хождение на премьеры постановок Гергиева, – тогда результат делается плачевным. Есть известное соображение Гардинера о том, что оркестровки Глюка, будучи разобранными на части, поражают воображение своей практически школьной примитивностью; а результат – тем не менее. То есть, тут надо понимать, что это не призыв к опрощению и отказу от наковальни в опере Вагнера «Зигфрид» – нет, это всего лишь констатация того, что каждый музыкант может писать примитивно, а может – усердно, с выписыванием всех деталей и всобачиванием инверсированного хорала "Von Gott will ich nicht lassen"в репризу своего скерцо. Все равно результат сотрет эти различия, и слушателю будет не важно, что клавир оперы «Орфей и Эвридика» можно сыграть бухим и четырьмя пальцами, а на клавир «Парсифаля» и четырех рук не хватит.

>> No.71716  
Файл: anarchy-united-kingdom.jpg -(19 KB, 585x641, anarchy-united-kingdom.jpg)
19

>>71715
Сказанное справедливо для академической музыки с оговорками; но для рок-н-ролла это справедливо безоговорочно: для рок-н-ролла, где упоение от того, что ты сам, своими руками собачишь до мажорное трезвучие – оно, по сути , составляет весь основной драйв этой музыки: е-мае, пацаны, я тоже умею - значит, я тоже человек!

Но тут приходят Артисты и принимаются совать тебе в рожу этот самый аккорд до мажор со словами: «Вот гляди, какой хороший, годный, красивый, блестящий аккорд до мажор, это мы его тебе принесли, люби нас и уважай». Таким образом имплицитно миру навязывается представление о том, что вот эта уникальная доступность акта творения – она ложна, и есть люди, чей до мажор это настоящий до мажор, а есть те, кто играет только лоховскими до мажорами.

Вот именно на этом предположении и стоит вся музыка Битлз. Которая, в общем, в техническом плане не представляет из себя ничего вызывающе сложного. Зато какой пиар. В наш простой, чумазый, пролетарский рок-н-ролл вдруг вторглась фигура Творцов, любовно мусолящих детали своего продукта - что ж удивляться, что дело кончилось списками журнала Роллинг Стоун «Сто лучших бас-гитаристов от Нерона до наших дней».

Потом, разумеется, приходят панки и говорят – нет, знаете что, идите-ка вы нахуй с вашим аристократическим до мажором, верните музыку массам, массы не хотят плясать под ваш вылизанный языком буржуазный саунд, в котором каждый звук светится как яичко – в нем жизни нет и уж тем более нет никакой пролетарской революции. Мы будем звучать как говно, на наших записях будет не разобрать, где барабаны, а где вокал – но это будет наше, говняное, от души; это будет наше коллективное действо, а не ваш Творческий Акт.

Что, в общем, тоже крайность, только прямо обратного порядка.

И только пройдя через эту диалектическую вилку, встряхнувшись и опять научившись видеть за деталями целое, музыка принимается думать: а что было бы, ежели бы в группе Битлз было побольше эмоций и поменьше Искусства? Может, тогда бы и панк не понадобился?

Вот на этом простом допущении и рождается бритпоп. Со всеми его плюсами и минусами.

Так вот, возвращаясь к Марру - Марр делает музыку в той самой точке, откуда она элементарно раздувается до размеров, например, ELO или редуцируется до размеров, например, a-ha. То есть, он в каком-то смысле начинает оттуда, откуда начала группа Битлз, только уже с пониманием того, чего в этом случае делать не следует. И, стало быть, если искать ответ на приведённый выше вопрос – то Марр тут лучшая кандидатура: он делает музыку простую, цельную и очевидно не заточенную под вдумчивый анализ фанатами на пониженной скорости воспроизведения – из его песен не составишь опус в википедии с упоминанием, кто тут дергал за ручку сливного бачка, а кто в этот день проспал репетицию – потому что эти все частности решительно к музыке Марра никакого отношения не имеют.

А что до того, что пластинка звучит «уныло» и «по-британски» - то другого острова у нас для вас нет.

>> No.71717  

Я тут внезапно вспомнил, что когда-то очень любил группу Morphine. Потом они меня стали слегка раздражать, и я перестал их слушать. А тут вдруг вытащил, сдул пыль, переслушал. То есть, не то, чтобы они стали меня раздражать идеологически, я просто от них немного устал. Так-то, на уровне идеи и впечатления, они мне всегда были очень симпатичны, особенно сам Сэндмен. Во-первых, он был таксистом и пролетарием с университетским дипломом, а это, по-моему, лучшее применение для университетского диплома, во-вторых, он был стар для всего этого дерьма: он организовал Morphine в 36, все остальные кругом него были моложе лет на десять, и он, судя по всему, комплексовал на сей счет – то есть, он был такой старпер в тридцать шесть лет, что, по-моему, жутко смешно. Ну и в-третьих – он умер, так сказать, постмодернистски-рок-н-рольной смертью – в 46, прямо на сцене, при этом будучи совершенно здоров (он, если я правильно помню, за пару дней до того прошел диспансеризацию). В общем, если кому не лень – то можно прочитать биографию в Википедии.

Музыка Morphine, будучи, с одной стороны, сентиментальной, а с другой, имеющая все бесспорные признаки «взрослости», провоцирует нашего брата журналиста на экзерсисы в жанре «записок пожилых юношей», отточенном до блеска публицистами Холмогоровым и Ольшанским, но и среди так называемых «музыкальных журналистов» наших пользующемся изрядной популярностью, – чтобы не быть голословным, привожу отрывок из биографии, напечатанной в «Афише», которая висит на раздаче в ру-трекере: «Марк Сэндмен перебирал басовые струны, будто пальцы случайной знакомой. Билли Конвей стучал по пластику, будто нетерпеливо барабанил пальцами по стойке в процессе многозначительного разговора. Дана Коллей дул в саксофон, будто сочиняя саундтрек для полуночной эротики на общедоступном канале». (Попытавшись узнать, кто автор сей жеманной хуйни, я обнаружил, что написавший эти фразы мальчик в каком-то публичном сетевом разговоре назвал меня «самодовольным напыщенным индюком», так что, пользуясь случаем, передаю ему привет и заодно сообщаю, что фамилия саксофониста – Колли). Наблюдение, впрочем, которое этот парень там делает – что бас и саксофон «близки по частотному диапазону» – оно невероятной мощи, что называется – а Колтрейн-то с Мингусом не знали, – но оно очень характерно. Парень понял, что в музыке Morphine «чего-то нет», и объяснил себе это отсутствие в меру собственных сил.

>> No.71718  

>>71717
Официально-оригинальных студийных пластинок у них пять, потом Сэндмен умер, и оставшиеся традиционно что-то еще подсобрали и записали трибьюты. Третий альбом считается лучшим, но это ерунда: он просто наиболее цельный изо всех. Лучший у них самый первый, потом это все по склону выпуклой параболы спускается вниз – второй и третий еще почти вровень, а потом идет обрыв: посредственный, в том смысле что «совсем обыкновенный» Like Swimming и уже совсем не показательный, так как собран был посмертно, The Night – тоже, в общем, так себе, но с парой безусловных шедевров, так что не совсем парабола, да.

Так вот, в чем смысл этой истории? Там, если послушать пластинки подряд, то станет очевидно, на чем они подломились, и это, собственно, то, с чего я начал нынешние свои размышления – мысль нехитрая, но ее отчего-то часто игнорируют.

Двадцатый век отчетливо показал, что музыка – это в первую очередь результат самоограничения в процессе творчества. Очень долго, пока инструменты, менеджмент и, собственно, аудитория линейно увеличивались в объеме и силе, это было совсем не очевидно, но уже над Вагнером и Брукнером довольно сильно посмеивались, а когда Малер загнал больше тысячи человек на исполнение симфонии – экстенсивная логика развития рухнула. То есть, оказалось, что вообразить, как оркестр подобающих размеров оглушает собой целый мир – можно, это не тот факт, который представляется полностью фантастическим; поэтому в какой-то момент объем теряет смысл – не марсианам же, в конце концов, сигналы посылать. В академической музыке из этого дофига чего вытекло, и то, что вытекло, средний человек сейчас слушать совсем не хочет, полагая, что композиторы все спятили и нарочно придумывают сумбур вместо музыки: нет, это неправда, просто тональная музыка уперлась в некий предел объема, за которым развитие полностью прекращается и начинается одна только Вавилонская башня с предсказуемым результатом.

Прелесть, однако, в том, что и поп-музыка, в конспективном виде повторив большую историю, пришла к тому же осознанию – панк как реакция на мегаломанские проекты глэма и арт-рока, все понятно. Тем не менее, у панк-рока есть очевидное ограничение – это классический формат гитара-бас-ударные, то есть, на развитие он совсем не похож, скорее, это реституция. Тут как раз на рынок выкинули относительно доступные обалдуям сэмплеры, синтезаторы и секвенсоры, а потому вся уважающая себя пролетарская интеллигенция кинулась делать «электронную музыку» и, как когда-то говорила бессмертная Капа Деловая, «давать заряд толчка» - это, в общем, эксплицитно было заявлено как выход и даже отчасти им стало – по крайней мере, для людей, серьезно занятых электронной музыкой, очевидно, что главным в их работе является не накопление материала и даже не его развитие, а отбор, то есть самоограничение (это, кстати, именно то, чего не понимают у нас, так как в наших электронных проектах (за редкими исключениями) есть все, кроме отбора, на них прямо слышно, как люди себе говорят «Пока этот компьютер не сдохнет - я буду его кормить»; и компьютер так к этому отношению привыкает, что в итоге сам начинает петь женским голосом «Дай мне транс, дай мне транс»). Однако электронная сцена это уже не совсем рок-н-ролл, а то, что там все еще рок-н-ролл - это в лучшем случае Депеш Мод, а в худшем, прошу прощения, группа Эйр, а с рок-н-роллом все равно надо что-то делать, чтобы не все в нем было группой Лимпц Бицкит, а то ведь и жить незачем.

>> No.71719  

>>71718
Так вот, этот самый Сэндмен. Иногда, если ты не понимаешь, как себя ограничить, так сказать, идейно – имеет смысл сделать это чисто механически, то есть, что называется, привязать к телу правую руку (это именно то, что пытался объяснить товарищам, на удивление косноязычно, Довлатов, когда решил, что у него слова не должны начинаться на одну букву; ему это, впрочем, не помогло). В таком случае изъятие двух инструментов, составляющих основу ритм-секции, то есть, в сущности, единственно необходимых – а именно гитары и клавишных – идеальное решение. В рок-н-ролле полно историй о такого сорта makeshift-решениях, самой известной из которых, вероятно, является рассказ о том, как Дэйв Дэвис для записи песни «You really got me» разрезал бритвой динамик спикера, с которого снимался звук гитары, и получил эффект, который теперь называется словом «фузз». Или, точнее будет сказать, что весь сам по себе рок-н-ролл это одно makeshift-решение, история о том, как из жанров и стилей, несравненное более в техническом плане изощренных, была сделана примитивная, играемая гопниками на лопатах симфония, так сказать, молодости и здравого смысла; а потом туда набились ливерпульские четверки, Ричи Блекмор и группа, прощу прощения, «Йес», и все это опять обрело обрюзгший вид мюзик-холльных представлений в гей-клубах для пожилых капиталистов и прочего эндиуорхолла.

Так вот, этот самый Сэндмен. Я положительно уверен, что гитару он заменил на бас только с целью самоограничения, а не затем, чтобы звучать «сексуально» и исторгать какой-то концепт. Потому что в предыдущем коллективе, где он играл, в отличной банде Treat Her Right, все было уже то же самое. Она, в общем, совсем не хуже Morphine. Просто там, в силу традиционного набора инструментов, не очень хорошо слышно главное.

А главное, по моим представлениям, в музыке Morphine то, что она отчетливо дает понять: сила рок-н-ролла в лаконизме, рок-н-ролл это очень простая музыка, в ней проще эффекта добиться исключением возможностей, а не их использованием, и все, что в нем было сделано хорошего – сделано с помощью именно исключения. Причем в техническом плане это исключение может делаться очень сложно, как в случае с ритмической стороной Led Zeppelin: но и там нужно понимать, что люди не насаживают один ритмический рисунок на другой, а именно что постоянно исключают из наличной сетки часть ее ячеек.

То есть, идея в том, чтобы взять за основу некую «традиционную аранжировку», а после выбросить из нее часть деталей. Не «отсечь лишнее», нет, это другой прием: выбросить именно «необходимое», то, что диктует традиция. И поглядеть, что останется. И до какого момента оставшееся будет музыкой. Музыку можно представлять как череду звуков, а можно – как череду пауз между звуками (это в основе своей романтическая идея); вот рок-н-ролл – он, в силу своей изначально примитивной структуры - скорее о втором, нежели о первом. Вот это сделала группа Morphine. И до поры у них все шло хорошо, но потом, к четвертой пластинке, они вдруг обнаружили, что у них нету гитары. И поняли, что с этим что-то нужно делать. То, что в этом-то первоначально и был смысл – видимо, уже забылось.

>> No.71720  

>>71719
Это там очень хорошо слышно – как люди сражаются с отсутствием гитары. Саксофон там ритмично жамкает, местами звук его идет аккурат через помянутый «фузз» (на самом деле, он и прежде через него шел, но у них хватало понимания ситуации, чтобы это не показывать). Кое-где саксофон жамкает даже кварты и квинты; более того, сам Сэндмен жамкает кварты и квинты на клавишах. Причем это все тоже, на самом деле, звучит клево и здорово – но уже оттого, что парни дико талантливые, а не в силу какой-то «идеи», и поэтому – не вполне понятно, зачем. То есть, Like Swimming – это Текиладжаззз. Только без гитары и не такой скучный. Отсутствие традиционной ритм-секции тут сразу выглядит избыточным: все то же самое можно было делать с меньшими затратами труда, если не выпендриваться. Упущенная идея, заметно отсутствующая идея всегда оборачивается своей противоположностью, и из результата начинает переть нарочитая концептуальность. Если ты поднимаешь штангу – то зачем у тебя привязана правая рука? Ты Геракл или Иван Поддубный, что ли? ты в цирке? Ну и так далее. Полезно это понимать. К пятой пластинке они и поняли, и там уже просто местами тупо вписана гитара. Что, парадоксальным образом, показывает всю степень саморефлексии людей, все их отчетливое представление о смысле наложенных на себя ограничений, все их совершенно рациональное представление о происходящем. Они молодцы, что уж там.

Причем тут надо сразу оговориться, что «как нужно было сделать правильно» - я не знаю, не понимаю и даже не уверен, что правильный выход вообще был – возможно, то, что они исчерпали список возможных ходов так быстро, было неизбежным в их случае. Тем не менее.

Тем не менее, если рок-н-рол еще хочет получить шанс – он должен понять, что в нем еще такого есть, что он может из себя выкинуть. Не добавить, нет – выкинуть. Как выкинул панк-рок, как выкинул гранж, как выкинула группа Morphine. Только так можно надеяться на какую-то новую революцию. В противном случае группа Radiohead так и останется последним светлым моментом человечества.

В общем, переслушал я все у группы Morphine заново и нашел, что это очень хорошо. Такая вот элегия.

>> No.71721  

Вспомнил, отыскал и прослушал пластинку «Обман зрения». Что хочу сказать.

Группа Сплин уже лет, по моим наблюдениям, девять, показывает, что на русском языке и на русской почве – можно. И можно хорошо. И, что самое важное, – можно естественно.

Потому что, несмотря на внешнюю традиционность приемов и аранжировок, они сделали то, что создает любое большое явление, – их музыка узнается не по темам, гармониям и мотивам – а по суммарному облику звука. Их можно разложить на приемы (и довольно легко), но сумма, как всегда, будет больше частей. В этом смысл группы Сплин. В этом вообще смысл. Группу Кино очень легко троллить, раскладывая ее (действительно очень нехитрую) музыку на детали: деталей будет мало, это смешно. Но целое оказывается несоизмеримо больше деталей, настолько несоизмеримо, что число деталей в каждом конкретном случае вообще не важно. И поэтому Кино – очень большое явление, а те, кто его троллит аналитическим, так сказать, путем – просто не очень понимают в том, как и из чего делается музыка. Со Сплином история та же.

Между трагедией и позой в наше время дистанция очень короткая; не перейти ее может помочь только очень хороший поэтический слух (да и то не всегда). Васильев, человек с заметно трагическим мировоззрением, очень много понимает в поэзии: то, например, что слов не должно быть много (это он, к сожалению, понимает не всегда), то, что порядок слов принципиально важен, и оттого элементарная инверсия полностью меняет акустический смысл высказывания, то, что песенные рифмы определяются не столько консонансами, сколько очертаниями слов, то, что тексты песни, наконец, не только не должны быть похожи на стихи, а, скорее, максимально должны быть на них не похожи (и тоже он это понимает не всегда). Еще он понимает, что смысл поэтического высказывания существенно больше рационального смысла, что приводит иногда к немного нелепой ситуации, которую можно описать фразой «не понял, в чем там дело, но безмерно сочувствую всем участникам» - именно так слушают поклонники песни БГ, что, в общем, тоже вариант.

В принципе, я даже доволен тем, что, как и прежде, на пластинке почти половина песен – в мусор (есть и пара совсем монструозных опусов): это нормальная выработка Сплина, это значит, что люди не прыгали выше головы, а делали ровно то, что им привычно – и, стало быть, стоит говорить о системе, а не о «редкой удаче», как это привычно в случае с нашей местной продукцией.

>> No.71722  

>>71721
Но особенно меня тронул один момент, эндемичный именно современному мировоззрению, который для меня отчего-то особенно ценен. В Васильеве со временем стала обнаруживаться неподдельная любовь (именно любовь) к неодушевленным предметам (в частности – к автомобилям), которая является одним из немногих способов преодоления отчуждения человека и машины в «расколдованном», по Веберу, мире. Суть ее в одушевлении машины, придании ей эмоциональной и экзистенциальной автономии и установлении эмпатической связи с ней. У этого способа есть неприятное следствие в виде девочек, называющих свои машины «мафынками»: но любовь в любых условиях ходит с пошлостью и девочками рука об руку, с этим нужно просто мириться. На «Сигнале из космоса» была песня «Без тормозов» - идеальная история об экзистенции; тут есть тоже вполне эсхатологический номер, прямо именуемый «Черная Волга» - про «Волгу», которая, натурально, упала в Каспийское море. Сделана песня, кстати, довольно изящно – там монотонно гоняется одна и та же, очень характерная и заметная, генетически фанковая басовая фраза - так, как это делается в трип-хопе или хип-хопе, например; в подобном механицизме можно при желании накопать массу смыслов, хотя понятно, что все это будут чистые спекуляции – достаточно того, что это работает на, как принято говорить в дискуссиях о капитализме и рекламах двадцать пятого кадра, «суггестивном» и «сублиминальном» уровне. В конечном итоге это – как и электронная музыка, как и компьютерные игры – рассказывает одну очень важную (и во многом кьеркегоровскую) историю о том, что любовь, будучи самоценной, способна пересоздать мир, своею волей введя в него новые субъекты, даже в ситуации, когда исчерпаны, казалось бы, все поводы что бы то ни было не то, чтобы любить – а хотя бы благословлять.

(В сети, меж тем, болтается официальный видео, прощу прощения, клип на песню с пластинки, представляющий из себя пример, как бы это сказать, диаметрального непонимания того, в чем смысл песен группы Сплин (я не удивлюсь, если сюжет его придумал Васильев, он умеет сам себя не понимать). Как бы то ни было, по этому клипу можно составить себе представление о том, за что (и каким образом) любят группу Сплин девочки. В некотором смысле поучительное зрелище, но насколько мудацкое, что я его тут вставлять не буду).

В общем, надо отдавать себе отчет, что Сплин - это, натурально, как писали прежде, «глубоко национальный продукт». Лично для меня это особенно важно по той причине, что давным-давно, еще когда меня спрашивали советы наши здешние музыканты – делать им бы жизнь с кого? – я обычно советовал забить на покорение мира и ориентироваться на внутренний рынок. Как Ларс Холлмер или Адриано Челентано.

Ну вот наглядный результат именно такой стратегии. Не знаю уж, насколько он осознанный – но очевидный. А другого способа жить нет и не будет. Все остальное было, есть и будет группой «Горьки пак» и диском «Радио Сайленс», то есть попыткой отрастить небольшой американский хер и помахивать им на мировых сценах в пятом эшелоне на разогреве.

Причем тут надо понимать, что это не призыв смириться со своей второсортностью. Нет никакой второсортности в том, чтобы признать, что миру от нас нужны только Толстой с Достоевским, да и то мир читает из них совсем не то, что мы. Изоляционизм – вовсе не зло в культуре: разумный изоляционизм в культуре противостоит универсальной шкале, которой вообще-то нет и никогда не будет – оттого, что люди говорят на разных языках, в первую очередь: и странно ждать, чтобы из этого не было никаких следствий, чтобы люди с разной длины словами все одинаково легко втискивались в одну и ту же метрическую и смысловую сетку. Нет и не будет русского репа и русского блюза, и хватит уже тянуть на себя этот носок. Хотите жить в системе – признавайте ее границы и работайте внутри них. Если же не хотите – то, как говорилось на одной картинке, it’s better in Somalia! Только нужно хорошо понимать, что вне системы – или же (что в данном случае то же самое) при попытках насадить на себя чужую систему - получаться будет всегда именно Сомали, а не Карнеги-холл, и что в упорных попытках это Сомали у себя завести – а не в чем-либо другом, - и заключается, собственно, второсортность.

>> No.71723  
Файл: Prosvinator.jpg -(30 KB, 700x400, Prosvinator.jpg)
30

Как же товарищ Артём себя любит. Обожает! До безумия!

Музыку - ту не любит от слова "вообще", а вот себя - оооо... это другое дело. Что ни статейка - то настоящий сеанс эксгибиционизма с мастурбацией и выплескивание своего концентрированного самолюбования прямо читателю в мозг. Апофеоз культурологического порно!

Мне он все больше и больше напоминает другого персонажа, помоложе. Вот этого.

>> No.71724  

Вообще, человеком левых убеждений в современном либерально-буржуазном обществе быть достаточно сложно именно оттого, что к ним в нагрузку со времен как минимум Маркузе идет весь этот разношёрстный сброд из радикальных феминисток, трансгендеров и современных художников. Назвался левым? Будь добр ратовать за яйца на брусчатке и необходимость ввода в официальные документы пяти вариантов ответа в графе «пол». Из-за чего мэйнстримная левая идея обретает во внешнем мире неуловимые черты в лучшем случае подпольного порнографического фильма, в худшем же – цирка уродов на гонораре у той же самой буржуазии.

В связи с этим, надо полагать, большую услугу левой движухе окажет серьезный, уважаемый социальный мыслитель, который, наконец, со всей ясностью продемонстрирует, что радикальный феминизм, современные художники и прочая милейшая публика, - это, по большому счету, содержанки капитализма, сидящие на грантах и дотациях и радикализирующие дискурс единственно с той целью, чтоб получать еще больше дотаций и грантов. Что, в общем, вещь очевидная для любого, кто дал себе труд приглядеться к этим феноменам повнимательнее, но настолько уже надоевшая, что на любого, кто возьмется с данной темой работать, станут махать руками и кричать: «О нет, только не опять про современных художников!»

Поэтому вместо серьезного мыслителя мы имеем Прилепина, который, в силу своего посредственного образования и природных мачо-наклонностей озвучивает под соусом левой идеи вполне себе дремучий тоталитарный миф с не менее тоталитарными идеалами: женщин на кухню, искусство должно быть понятно и так далее. Ловкость, с которой он при этом назвался «левым», восхищает, конечно, однако не вполне понятно, каким образом этот его патриархальный фундаментализм умудряется проканать за левую идею в обществе людей, которые прочли хотя бы две книжки. Ну или, точнее, совершенно понятно, как: общество, осатаневшее оттого, что под красным флагом постоянно прыгает какое-то безумное количество невменяемых людей, требующих «запретить запрещать», вдруг радуется, что вот же под красным флагом тусуется еще и настоящий мужик, который запрещает разрешать. Свежесть, новизна.

То, что левая идея вообще ни про то и ни про другое – как-то все время выпускается из виду.

Так и живем.

>> No.71725  

Вашему вниманию предлагается вся правда про БГ и хиппе. Кто убил русский рокенролл? Шок, сенсация. Идите читайте, пока ресурс не прикрыли по доносу либерально-правозащитной гниды.

(Друзья мои, убедительна просьба – если вам не дадуд это прочитать нахаляву – не приходите и не рассказывайте мне, что вы не желаете платить деньги. Я весь с ваме заранее)

http://sputnikipogrom.com/culture/22072/bg/

>> No.71726  

Вот я помню, как в мое время все смеялись над поклонниками группы ELO. Все, от любителей ужасающих коллективов типа мотликрю до фанатов квин и уж тем паче дипапл, считали поклонников группы ELO придурками, слушающими второсортную музыку.

И даже если кто-то полагал, что группа ELO – ничего себе группа, то он все же отдавал себе отчот в том, что группа ELO это нечто второсортное. Примерно как поэт Рубцов, наверное.

А вот я щас наткнулся на очередную свежую песню певца Бека и подумал, что главная проблема рок-музыки 2000-х годов состоит в том, что в ней прочно победили идеалы группы ELO. Этот ихний анемический оптимизм, эти ихние пышные, как византийский фасад, аранжировки и даже – по мелочи – этот ихний невыносимо, как хорошо высушенная доска, бухающий снэр.

Между тем, что главное в группе ELO? В группе ELO главное – что парни там чистые романтики. Билет на Луну, то-се. Романтизм же – он как? Романтизм полагал, что ежели душу художника раздирают высокие чувства – то весь мир, и в первую очередь мир художественный – необходимо привести к масштабу переживаний художника. Мелочиться незачем, наш путь экстенсивен, чем больше мы посадим придурков со скрипкаме – тем концептуально глубже выйдет произведение. Романтизм вообще был очень прогрессистским течением: все, что придумывала буржуазия, от новых технологий до новых способов собирать вместе большие массы людей, – он все пускал в дело.

При этом, однако, романтизм про слушателя не забывал. То есть, он делал все, чтобы слушателю было неудобно, потому что слушатель перед художником – вошь и тля, – но при этом старался, чтобы слушатель из зала в ужасе не бежал: аккуратно пилил свои вещи на части, части эти если и раздувал, то только под конец, когда уже зритель понимает, что десять часов он просидел, как лох, и не уходить же теперь, нужно пережить последние двадцать минут, а потом можно будет выползти из зала и выпить пива. Хамства на то, чтобы пренебрегать этим правилами и злоупотреблять терпением зрителя, хватало только у Вагнера, но, во-первых, у Вагнера – пели, это развлекает, а во-вторых, с Вагнером была другая проблема, о ней ниже. Единственного человека, который решил в натуре порушить конвенции и дать слушателю по мозгам – Брукнера – эта публика травила именно за что бы вы думали? – за безразмерность его вещей. Половину его симфоний покоцали доброхоты. Все только чтобы слушатель не сбежал.

Ну и теперь эта вот группа ELO: их же вообще поначалу было сорок человек, двадцать на синтезаторах, еще восемнадцать на скрипках и один ушлепок на барабанах.

Все их аранжировки, весь ихний, гм, мелос, - это старательная попытка впихнуть в радиоформат КАК МОЖНО БОЛЬШЕ ЗВУКОВ.

Причем заметьте разницу: они ведь не как те честные типа Брукнера или пинфлой. Которые уж ежели решили что поведать миру – то будут делать это так долго, пока последний слушатель не сдохнет. На радио, - то есть, на коммерцию, - пинфлоям, в общем, было плевать, это потом оказалось, что стадионы продаются еще лучше.

А ELO – нет. Они были буржуазны, как и подобает романтикам.

Потом, ихние гармонии и мелодии. Это ведь тупорылые квадраты, просто украшенные рюшечками. Ни о каких экспериментах, ни о каких там джазах, атональности, краут-роке, сорокаминутных соляках зубами по струнам и прочем колочении палкой по ведру они и слышать не хотели. Нет, все очень ровненько и красиво.

Вот и в академической музыке сперва понадобилось убить романтизм, а уж только потом предпринимать технические и идеологические революции. Потому что Вагнер, конечно, геней, но и он считал, что композитор, не умеющий написать «хорошую мелодию», - не композитор вовсе. Типичный такой буржуазный подход (недаром его возненавидел Ницше, едва только спятил: потому что, только спятив, он увидел всю буржуазную мелочность романтизма).

Ну и вот, эта группа ELO. Пять минуток позитивной музыки, чтобы в радиоформат попасть. Но зато во сколько слоев наложены синтезаторы!

Потом их отменили, и только на периферии гарцевала какая-то эпигонская публика типа Traveling Wilburys, да Том Петти отдельно давал немного того же самого.

А потом, в 2000-х, вылезли лохматые вроде Бека – и устроили реванш ровно вот этого. Реванш аккуратного, очень изощренного, но при этом не забывающего об радиоформате уютного буржуазного романтизма.

(О том же, что группа ELO – это самые верные восприемники идеалов группы битлус, я тут не буду, а то до утра не кончу)

Ну и вот. Всмотритесь в эти счастливые лица.

>> No.71727  

Итак, Элвис Пресли приезжает на тачке к Сэму Филипсу, склеивает вместе хилбилли, аренби и буги и получает рок-н-ролл (рокабилли, но неважно).

Потом Элвис уходит в армию, Бадди Холли неудачно летит на концерт, Чак Берри неудачно спит с девочкой. На этом рок-н-ролл американский заканчивается и едет в Британию

Что происходит дальше?

В Британии делают:

  • мерсибит
  • допиленный аренби
  • псишеделик
  • хард/метал
  • блюз-рок
  • прог
  • глэм
  • панк (особенно обидно американцам, из-под носа стянули)
  • пост-панк/альтернативу/готеку
  • нью-вейв

Что в это время делают в Америке? Клепают диско, быстро отдают его на откуп Аббе и мучительно сосут.

И только в середине 80-х приходят хип-хоперы, детройтские диджеи и сиэттлские наркоманы и кое-как поправляют картину; да и то – хип-хоп с техно рок-н-роллом можно назвать только под дулом пистолета.

Словом, идея-то прежняя: белые люди забрали рокенролл у черных, а затем другие, более белые люди из Старого света забрали его себе и довели до ума.

Рок-н-ролл – белая европейская интеллектуальная музыка. Вот, собственно, и все, что требовалось доказать.

>> No.71728  

Вот, кстати, попутно: отчего у нас настолько очевидно неталантливая панк-сцена, которая во всем мире являлась и является генератором идей и талантов?

Опустим покамест разговоры про «русский рок». Тем не менее, варианты новой волны, альтернативы и даже рокси-мьюзиковского слащавого арт-рока у нас кое-как произведены. А в панк-роке сплошной и беспросветный Наив.

Видимо, проблема в том, что в 90-е годы у нас очень быстро, средствами официальной и неофициальной пропаганды, а также просто в силу прискорбных условий жизни, в населении было уничтожено классовое сознание. То, что мальчики в школе хотели быть бандитами, а девочки проститутками – это, по сути, констатация того, что все то поколение жило системой ценностей победившего низколевельного купеческого класса; и среди той питательной среды, которая по всем параметрам должна была составлять пролетариат, идеология «жизнь плоха, если нет лоха» была ничуть не меньше развита, нежели среди мажоров, например. То есть, идея в том, что панк, выживающий исключительно на противопоставлении господствующей смысловой гегемонии своего набора смыслов для социальных знаков и практик, у нас в стране был невозможен именно оттого, что у тех, кто им собрался заниматься, - не было никакого (рационального или интуитивного) имманентного оппозиционного сопротивления господствующей идеологии. И, таким образом, в панк просто-напросто пошли хиппи, которые не смогли выучить на гитаре даже три аккорда и решили, что гребень им поможет обойтись двумя. Ровно та самая хипповская идеология (то есть, в основе своей буржуазная американская идеология детей среднего класса) - умеренного противопоставления себя социуму с полным принятием, на самом деле, всех конституирующих этот социум ценностей – от индивидуализма до частонопредпринимательской этики, - и составляет, по большому счету, основу содержательной стороны того, что у нас по недоразумению называется панком; именно она и диктует ту вполне умеренную фронду в рок-н-ролле, которая не поднимается в вопросах эстетического бунта выше конформных шнуровских матюгов в тексте.

Соответственно, идея состоит в том, что наш панк-рок настолько убог оттого, что в нем нет панк-субъекта, а вместо него трясет головами и мотней публика, лишенная какой-либо идеологической опоры, могущей позволить – и мотивировать – делать нечто принципиально иное, нежели мэйнстрим. Лишенная конфликта, если уж совсем просто.

(Да, я тоже был поклонником группы «Чудо-юдо», я был знаком с Ником Рок-н-роллом, не нужно мне рассказывать про исключения, любое рок-н-рольное движение тогда только движение, когда оно массовое).

(И не тащите, пожалуйста, сюда Летова, я не выдержу).

>> No.71729  

Надо будет, кстати, составить антологию «Самые тупые песни в истории рок-н-ролла». Только над критерием поработать. Потому что вот песня братьев Рамонов «Я хочу понюхать клей» туда определенно пойдет, а вот песня группы Урия Гип «Июльское утро», несмотря на всю свою беспредельную тупость, - нет: во-первых, слишком в ней много искусства, а во-вторых, любовную лирику вообще нужно будет исключить из подборки, на эту тему все песни тупые.

>> No.71730  

Кстати, хорошим упражнением музыкальному журналисту был бы подвиг написания рецензий без единой ссылки на то, что это как Дип Папл встречается с Металликой в компании Рода Стюарта. То есть, запретить себя употреблять названия групп и исполнителей в принципе. Представить себе, что вам нужно написать рецензию на Баха. Вы же не будете писать «Это как Гендель, только круче», верно? Или будете?

Аналогии вообще дурное дело, с их помощью можно возить километры текста, ни на сантиметр не приближаясь к содержанию явления. «Зима это как лето, только со снегом» и все в таком духе.

Ну и поглядеть – будет чо сказать или нет. Если нет – вон из профессии, разумеется.

(Само собой, я прекрасно отдаю себе отчет, как выйдет из этого положения среднестатистический наш брат журналист: он начнет писать про томно-прыгающие ритмы и сексуально-стервозные звуки барабанов, которые звучат как призыв к девушке отдаться на столе в прокуренном ночном клубе «У ГоголяЪ». Но есть шанс, что навозив такого говна три абзаца, человек столкнется все-таки с тем, что он покамест ничего не сказал о том, как это все звучит, и девушки, любящие отдаваться на столе под музыку Вивальди, например, купив порекомендованную пластинку, могут с неприятным удивлением обнаружить, что на ней играет адовый панк. И после того, как они выдернут за свои бездарно потраченные деньги на журналисте все волосья, у того, возможно, начнется мыслительный процесс).

(Вы прослушали очередной фрагмент подпольной стенограммы съезда леворадикальной творческой молодежи, прошедшего под лозунгом «Как перестать быть журналистом, завести друзей и начать жить»).

>> No.71732  

Джаз, к слову, пробившись в полуакадемический истеблишмент, во многом от этого только пострадал. Что хорошо видно по качеству сопутствующей литературы, например. С литературой по академической музыке все как бы ясно, там тонны и километры на любой вкус; с другой стороны, по поп-музыке существует огромное количество (особенно британской) семиотики, культурологии, социологии, да и просто хорошей журналистики. А вот при всем внешнем изобилии литературы по джазу там тебе преимущественно толкают в нос биографии Сатчмо и Эллингтона, историко-архивные труды типа «Все о джазе Нового Орлеана с фотографиями Бадди Болдена и Фредди Кеппарда» (повторяющие один другой уже давно почти дословно), словари аккордов джаза и «Битлз для джазовой гитары». Такое впечатление, как говорил герой Довлатова, что коммунизм для джазовых музыкантов и музыковедов уже наступил, и проблем у них нет.

На самом деле, я полагаю, нет у них, именно в силу промежуточного положения джаза на линейке условного интеллектуально-социального престижа, сугубо собственных проблем. Академическую проблематику его – сиречь вопросы звуковысотных отношений, тембров, оркестровок и так далее – ему и обеспечивает академия, у которой для этого давно уже все инструменты есть, поп-составляющую (или, если угодно, субкультурную составляющую) этого явления разбирают штудии по, собственно, поп-культуре, куда по наследству перешли исследования субкультур и вопрос восприятия массовой культуры средним потребителем. То есть, джаз в силу своей приобретенной со временем благонамеренности лишился собственной проблематики.

Что, кстати, очень легко, в два хода отвечает на вопрос, который там волозят уже двадцать лет: почему джаз с конца 70-х пребывает в состоянии перманентной стагнации?

Так это вполне понятно. Ручек нет – нет и мороженого. Нет проблем – нет и способов решения. Одни только каталоги названий, ровно как в советском марксоведении. Ну или как в биографии Армстронга, который прошел ровно весь тот путь, которой прошел и остальной джаз, и стал в итоге настолько благонамеренным, что слушать его поздние записи невозможно – от счастья и покоя, которые льются из колонок, уши склеиваются.

>> No.71733  

>>71725
Я тут, споря в фейсбуке о Просвирнине, испытал внезапно дежавю вот какого сорта.

В свое время я размышлял над вопросом о том, почему панки у нас не пошли, а от хиппи было не протолкнуться. Я полагаю, это оттого, что идеология хиппи лучше всего соответствует нашему нынешнему национальному характеру.

Что характеризует идеологию хиппи? В первую очередь социальный мистицизм. Хиппи верит в то, что весь мир управляется злыми и темными силами, не вдаваясь в социальный анализ: Силы просто есть, и все. Внешнее проявление деятельности этих сил для хиппи заключается в той коррупции, которую они с собой несут – в среде хиппи особенно популярны были разговоры о том, какие певцы, музыканты и даже свои собственные товарищи по движухе «продались», а какие нет. Все эстетическая, этическая и прочая деятельность этого мира сводилась к этой нехитрой оппозиции: если человек начинал вести себя странно – или, наоборот, очень последовательно, - то это был верный знак, что он либо уже продался, либо готовился это сделать. Только так, больше никак.

Все это, однако, само по себе не могло бы работать без очень характерного фактора: хиппи были в творческом и деятельном плане абсолютными импотентами (не нужно мне опять рассказывать про группу Jefferson Airplane; все, что им удалось выдавить сугубо из себя, было мюзиклом Hair). Поэтому любой, кто начинал делать что-либо на более-менее профессиональном уровне, для хиппи сразу этим выдавал – да, вы угадали, свою продажность.

Нетрудно заметить, что вся наша блогирская модель строится ровно по этим двум осям координат: на одной отложена степень могущества Темных сил, на другой – степень продажности тех, кто им противостоит. Степень продажности прямо пропорциональна степени социальной успешности человека: чем она выше, тем – ну вы понели. Под успешностью я, разумеется, понимаю не то же, что мотивационные семинары, – это просто мера социальной заметности, только и всего.

То есть, идея в том, что постсоветский человек обладает психологией мистического нахлебника: мир для него определяется тою возможностью инерции, которую он предоставляет обычному человеку. Если можно сидеть на жопе ровно – то с миром все в порядке, если нет – значит, загудели Темные Силы. Все, кто не сидит на жопе ровно, воспринимаются как возмутители нормального порядка вещей; однако, в силу имманентного мистицизма такого мировоззрения, их мотивация не может быть объяснена только внутренними причинами: какой же идиот будет сам по себе гоношиться, если можно не гоношиться? Соответственно, включается механизм внешнего воздействия. Ну да, Темные Силы. Они «дали денег», они «проплатили», они «написали Тихий Дон».

Не хочется разводить традиционный в этой ситуации бытовой психологизм и писать про синдром выученной беспомощности, хотя это он и есть. Тут, скорее, интересно другое: наиболее социально инертным классом является средний класс. Соответственно, по этому параметру он у нас не просто есть – он у нас доминирует. И все эти разговоры о том, что у нас никак он не зародится, берутся не оттого, что он отсутствует, а, напротив, оттого, что он есть повсеместно и он наблюдателям не нравится. Одно дело читать Макса Вебера, и другое – наблюдать его у себя перед носом (а то и в зеркале), со всеми его прелестями, включая и социальный фатализм и мистицизм.

Ну и, разумеется, в данной парадигме Просвирнин, который вдруг начинает себя вести рационально, последовательно и талантливо – он что? правильно, продался Темным Силам! Белковский, Кремль. Сотона – все водят рукой Просвирнина.

А если бы он не продался – то сидел бы на жопе ровно, как и все мы.

Общество хиппи.

>> No.71734  

Я, кстати, читая тут книжки по электронной музыке, понял, кажется, откуда берутся аудиофилы.

В каждой такой книжке автор принимается заново объяснять основы аналоговой и цифровой записи. И вот, рано или поздно, он доходит до графической репрезентации этого мероприятия, и что человек с чистой душой видит?

Человек с чистой душой видит, что в ящик под названием ADC входит такая плавная, сексуальная, округлая как женская нога аналоговая волна (ее обычно рисуют квази-синусоидой). А из ящика она выходит, в схематичном изображении – да, изуродованная цифрой, покрытая мелкими зазубринами и похожая на шашечки такси. Если пользоваться приведенной выше (сомнительной) аналогией – то это как увидеть на округлой ноге любимой женщины целлюлит.

Понятно, что чистый человек в этот момент ломается, мир его рушится, и он просто ушами, буквально сразу, начинает слышать, как на него из колонок несутся вот эти вот испорченные, зазубренные, целлюлитные звуки, которые подсунуло ему общество потребления вместо округлых, сексуальных как женская нога (без целлюлита) Аналоговых Волн.

Ну и все, пропал парень, стал жертвой красоты. На следующий день он берет пять кредитов в банке, покупает ламповый усилитель и закрывает двери на замок, чтобы никакие целлюлитные волны не ворвались в его тёплый аналоговый мир. Потом он, понятно, умирает от голода, или его убивают коллекторы банка, усилитель кто-то брезгливо несет на свалку, и только товарищи его (еще пока живые, но тоже уже с пятью кредитами) ночами пьют на его могиле за теплый ламповый звук.

А все дело, точно вам говорю, в графической репрезентации. Очень много в мире эстетов просто.

Надо бы с этим что-то сделать. Запретить, например. Ведь графическая репрезентация цифровой волны убивает наших детей. Делает из них аудиофилов. А это ведь куда хуже чем гомосексуализм.

>> No.71735  

Электронная музыка – наименее, так сказать, «пифагорейское» явление изо всех музыкальных форм, так как носителем информации, главным героем и единственным по сути, смысловым медиумом в ней является не последовательность звуков или созвучие, то есть – не тема, не мелодия и не гармония и, таким образом, (имплицитно) числовые соотношения между звуками, а непосредственно сам звук – или, если пользоваться терминологией Шеффера, «звуковой объект»: то есть штука, апеллирующая не к интеллекту (и не к его социальной имплементации под названием «эмоции»), а, в обход интеллекта, - прямо к биологии (и, очевидно, антропологии).

Поелику же именно пифагорейский взгляд на музыку как на сочетание «осмысленных» интервалов звуков в итоге, через известную (и довольно длинную) цепочку передач создал западноевропейское представление о музыке как о жесткой логической системе онтологически рациональных высказываний, - очевидно, что электронная музыка это как бы наиболее чуждое западноевропейской музыкальной традиции явление. То есть, потенциал к тому, чтобы, как это говорится, transcend ограничения аналитической, рациональной парадигмы западноевропейской музыки, уйти от языка логических высказываний, отвлечься от неизбежной в рамках западноевропейского представления об назначении искусства социальной функции «еще одного коммуникативного медиума» или «еще одного социального комментатора», - он тут явно самый большой. Ни джаз, ни рок-н-ролл, ни, тем паче, современный, в духе какого-нибудь Ксенакиса (тоже, по иронии, «электронного» композитора), математико-аналитический академизм таким большим потенциалом не обладают.

Именно поэтому электронная музыка, которая пытается изобразить красиво, танцевально, трендово, джазово, напевно и как у негров в хип-хопе, которая разводит кругом себя чисто социальную «дэнс-калчу» со всеми пороками западноевропейского социального образования – то есть конвенциями чисто рационального (и, если угодно, капиталистического), рекреационно-телеологического («танцевальная музыка нужна для того, чтобы танцевать») толка - производит такое, как бы сказать, сугубо, эпистемологически удручающее впечатление. Это как человек с руками штангиста, который садится к роялю и бумсает Лунную сонату. Ну, допустим, неплохо бумсает, на уровне второго курса консы. Но понятно, что это его потолок и что, сидя за роялем, он манкирует спортзалом.

И, что особенно важно, решил он предаться игре на рояли исключительно из тех соображений, что здесь, в зале со сценой, елочкой и духовностью, в силу определенных социально-эстетических конвенций есть красивые девушки, а там, в качалке, с ними напряженка.

Не хочет страдать ради искусства, в общем.

>> No.71736  

В английской статье википедии по поводу Super Audio CD (SACD) уже в шапке указано, что исследования не показывают сколько-нибудь значительного увеличения качества записи, и указано, что формат был признан провальным (я когда работал рецензентом – не было большей муки, чем возиться с SACD: репертуар на них был чудовищный, компьютер их выплевывал, приходилось, матерясь, разогревать специальный плеер под них, так что я только рад).

В рупедии по поводу супер-аудио CD одни только восторги, длинный рассказ (с заметным слюноотделением) о процессе дельта-сигма модуляции, указания на то, что формат позволяет добиваться невиданных по сравнению с обычным CD высот звука и, естественно, под статьей, в разделе «См. также», ссылка на статью «виниловая пластинка» .

Все-таки понятно, почему у нас так популярны все эти бутики с дикими ценами. Говорят, что цены дикие из-за аренды, но это все фуфло: наш русский человек будет платить любые деньги за цацку, лишь бы она блестела, отличалась от повседневных предметов и выглядела «эксклюзивно». Поэтому почему бы с него деньги не драть. Вся наша аудиофилия – результат этой папуасски-наивной натуры нашего человека. Все, все, что имеет наклеечку «сделано по сложной технологии и очень задорого», будет сразу заставлять дрожать руки здешнего коллекционера – от «японских дисков» и винила, требующего миллионных вложений, до галстука, который здесь за тыщу баксов, а за углом еще дороже. То, что на западе - развлечение для богатых и скучающих – здесь, у нас, душевная болезнь любого маленького человека, который в десять лет услышал на бобине старшего брата группу пинфлой и с тех пор жизнь его никогда уже не была прежней.

Вот к чему приводит хроническое отставание от цивилизации.

>> No.71737  

Вот у нас печатают новость:

«Винил продолжает победное шествие по планете. Статистика ушедшего года показала: за 2013 год в США продано более 6 миллионов пластинок

Одновременно наблюдается продолжающееся и стремительное падение продаж CD - они снизились на 14,5% за год, а так же стагнация на рынке цифровых продаж. Этот феномен связан с повсеместным распространением стриминговых сервисов Spotify и Pandora, которые снимают необходимость в покупке цифровых треков для невзыскательных слушателей».

А вот оригинал:

«The LP continued its unlikely comeback in 2013, with vinyl album sales in the United States reaching 6 million units! As opposed to CD sales which declined 14.5 percent and digital album sales which stagnated, LP sales grew by 32 percent from 4.55 million units in 2012. Last year's music sales have likely been negatively affected by the growing adoption of streaming services such as Spotify and Pandora».

Обратите внимание на отсутствие в оригинале слов «победное шествие» и «невзыскательные слушатели».

Затем, впрочем, в обоих случаях поклонники винила вынуждены в итоге сквозь зубы сообщить, что объем продаж винила в общей картине – 2 процента, то есть механизм его победного шествия описан еще Довлатовым в той истории, когда на концерте сперва было немного народу, но потом пришел герой и его жена, и народу стало в два раза больше.

Я думаю, что ад для русских аудиофилов выглядит так: комната с коврами для поглощения четных гармоник, играющий CD-проигрыватель и стулья, на которых корежит привязанных поклонников винила, вынужденных слушать отвратительную, не-теплую, бездушную цифру день за днем, год за годом и целую вечность вперед.

Вообще же, судя по таким примерам, поклонение теплому звуку – это такая бюджетная разновидность фоменковщины: если тебе неохота читать Ключевского, но хочется иметь интеллигентный бзик, чтобы натягивать по любому поводу сову на глобус и видеть в отклонениях сотых долей процента признаки надвигающейся бури и сигналы того, что весь остальной мир крупно неправ, – то аудиофилия твой выбор, пацан.

(Вы прослушали двенадцатый выпуск радиоэпопеи «Digital Rapture, или Да придет цифровой спаситель!» на волнах панк-радиостанции «Грудью дорогу». Наши позывные стопроцентно цифровые!)

>> No.71738  

>>71735

>имплицитно
>имплицитно
>имплицитно

АХХХАХАХАХАХАХАХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ!!!!!!!!111111111111111111111111111111

>> No.71741  

>>71738
Кстати о феминизме (а то давно чото не было, да?). Опять мне в каментах подогнали "феминистическую"статью, опять задумалсо: среди разного рода культурологии, особенно той, что сильно замешана на социальных вопросах, культурология условно «феминистская» особенно и сразу отличается этим специфическим «аддитивным» языком, в котором предложения строятся по принципу паззла – к одному фиксированному понятию и группе понятий присобачивается другое фиксированное понятие и группа понятий, которые вместе собираются в целое примерно такого толка «Лаканианская рецепция нарративного дискурса эмерджентной дискурсивности детерминирует нарратив эссенциалистских дискурсов в отношении жертв маскулинной дискурсивности».

По моим представлениям, происходит это вот по какой причине: хороший термин – это шорткат: он произносится тогда, когда нужно ужать смысл высказывания, прибегнув к понятию, которое исчерпывает какую-то часть этого высказывания и при этом является стандартизированным и, в идеале, кодифицированным, с тем, чтобы люди, знакомые со специфическим профессиональным словарем, сразу понимали, о чем идет речь, и не тратили время на осмысливание описательной метафорики. Соответственно, тут надо понимать, что ничего подлинно нового такой термин сам по себе сообщить не может, ибо кодифицируются обычно вещи уже устоявшиеся, то есть – старые, бывшие. Именно поэтому философия мучается все время, изобретая жуткие понятия типа «не-бывшее» и «как бы бывшее» - ибо, работая на передовом крае смысла, она еще не имеет словаря, на который можно сослаться. То есть, изобилие технических "словарных"терминов – это всегда знак того, что в тексте содержится нечто уже пережеванное.

Соответственно, чем более заформализован чей-либо язык - тем сильнее он сигнализирует о стагнации смысла в рамках, гм, дискурса, из которого высказывание совершается. Исключения есть, но редко и обычно они принадлежат конкретным людям, а не идеям (тот же Адорно, тот же Лиотар). Соответственно, феминизм, постоянно скатывающийся на подобную заформализованность, видимо, просто уже очень давно лишен, собственно, живого и эволюционирующего предмета исследования, а деньги за исследования все равно плочены. Так почему бы и не насвинячить еще одну статью про нарратив эмерджентного дискурса, в самом-то деле?

>> No.71742  

Поскольку слово «либерал» в нашем языке и социальном дискурсе стало уже очевидным пейоративом, остается, видимо, дождаться, когда начнется reclaim этого понятия. Когда, то есть, либералы, как до них панки и ниггеры, с гордостью наденут на себя это имя и станут им тыкать во всех остальных людей. Типа – да, скифы мы, да, либералы мы.

Появится либеральный блэк-метал. Айдер Муждабаев и писатель Глуховский на вокале. Айдер так гроулингом «Йа либерааааал!» А Глуховский так скримингом «Патриоты, идите в жопу!» Айдер так опять «Йа либераааал!» Глуховский в ответ «Мы не Азия, а Евроооопа!»

Либералы станут ставить себе на голове гребни пивом. Йуля Латынина будет отличаться особенно высоким гребнем.

Появятся специальные либеральные клубы. Пускать туда будут только тех, кто читал Адама Смита и помнит, хоть не без греха, из Карла Поппера по два стиха. Там, естественно, будет играть либеральный блэк-метал и либеральное техно в исполнении ди-джея Шехтмана, с сэмплами из Псаки.

Естественно, словом «либерал» тогда уже можно будет пользоваться только самим либералам. Всякий посторонний человек, назвавший кого-то либералом, будет причинять ему тяжкое оскорбление, за которое будет следовать удар в рогобан. Появится либеральный рэп, его будет читать Дима Быков. «Йоу, либер, мазафака, гоу! Гет рич ор дай траин’!»

Затем определенно встанет вопрос компенсаций за годы угнетения либерализма. Либералы будут показывать язвы на руках и говорить, что патриоты и белые люди веками угнетали их братьев, поэтому теперь они могут не работать, сидеть на велфере и есть пармезан бесплатно. Появится, наверное, понятие грязной патриотической шовинистической свиньи. Таких людей будут требовать подвергнуть химической кастрации. Требовать также будут и позитивной дискриминации: при прочих равных при приеме на работу необходимо будет брать либерала. На работодателей, у которых в коллективе нет ни одного либерала, будут подавать в Гаагу. Женщины-либералы станут забрасывать офисы таких людей лифчиками и трусаме.

Быть либералом станет модно, но не каждому дано. Либеральная молодежь станет вечерами тусить на Гоголях и мочить местных гопников.

Наконец, из среды юных либералов воссияет новый БГ. Он сочинит гимн нового поколения, и престарелый поэт Дмитрий Быков объявит его постпинкфлойдом.

Вот это будет жизнь.

>> No.71743  

Напрасно, кстати, считается, что мэйнстримная попса – это мероприятие только для девочек со скобками на зубах.

Вот, например, Лана Дель Рей.

Я столько встречал восхищенных отзывов о ней от суровых мужских мужчин, которые в обычной ситуации слушают только нойз и брутальный метал, что этот вопрос стал меня занимать. Причем – добро бы, кабы вся сеть была увешана домашними видео ее секса с Эминемом – так нет.

Ну, не то, чтобы это какой-то очень сложный феномен. Но все равно смешно.

Смысл в том, что формат Кайли Миноуг, то есть надувной куклы для взрослых состоявшихся мужчин, никогда не выходит из моды. Люди, которые слушают в обычной жизни нойз и брутальные металлические запилы, тут вдруг теряют всю волю, обливаются слюнями и принимаются постить картинки с героиней, возлежащей на капоте Ягуара.

Причем сам проект делается с четким расчетом – девушка Лана в интервью говорит, что, пока она пела своим тоненьким девчачьим голоском, ее никто не принимал всерьез, зато когда она понизила голос, то сразу стала большой певицей.

Положим, понизив голос, она немногое в ситуации изменила – вместо того, чтобы звучать как школьница с чупа-чупсом, она стала звучать как школьница с сигаретой. Но этого, как выясняется, достаточно.

Взрослые, серьезные люди, у которых уже есть не по одной собственной дочери, вдруг вспоминают, что в школе у них была королева класса, которая им не дала, и принимаются, значит, эмоционально дрочить. Лана Дель Рей добавляет, называет себя «гангста Нэнси Синатрой», что, в общем, ставит всю ситуацию в совершенно определенный контекст. А именно в тот, которым так удачно поживился Тарантино. Человек, который – оставляя в стороне его безусловный талант – сделал вещь очень простую: он взял все игрушки взрослого мужчины, то есть тачки, пестики и развороченные еблеты, довел их до состояния чистого эмоционального абсурда и выдал за большое постмодернистское искусство.

С тех пор солидные состоявшиеся мужчины дрочат без особого зазрения совести – потому что искусство же. А шоу-бизнес время от времени подвозит им новую резиновую куклу.

>> No.71744  
Файл: I_Talkoff.jpg -(142 KB, 482x900, I_Talkoff.jpg)
142

Я тут вычитал, что идет конкурс на памятник Талькову, и опять задумался о том, что решительно не понимаю, отчего он до сих пор остается Светочем Народным.

Все те запросы, что он удовлетворял своей музыкой, сейчас полностью исчерпываются шансоном, Высоцким и группой Любэ. С той, однако, поправкой, что все перечисленное до сих пор есть (включая и Высоцкого, как ни парадоксально), а вот Талькова уже давно нет.

Записи все его звучат как говно, с тех пор патриотическая общественность далеко продвинулась в области наруливания патриотического саунда. Никакого особенного программного апокалипсиса в духе там Кожинова он не создал, в памяти должен ассоциироваться с каким-то диким зомбитрэшем и ushankami типа общества Память и певицы Азизы. То есть, нет ну ни единой причины, по которой Наследие Игоря должно было пережить хотя бы исторический российский дефолт. А вот поди ты. Нахуя, собственно, и почему? Ведь если сейчас ебнут, к примеру, Стаса Михайлова – можно спорить, что через год о нем слезинку сронят только самые прочные духом, и памятник ему едва ли взлабнут. А ведь Стас по сравнению с Игорем – Моцарт, Карузо и историк Ключевский в одном флаконе. Михаила Круга не предлагать, это принципиально другая тема: в свое время это был реально самый популярный певец в нашей стране, а после смерти он воплотил в себе все лучшие черты Русского Вора, до чего Игорю Талькову как до Китая жопой вперед.

Вздор какой-то необъяснимый.

«Московский художник Валерий Балабанов создал картину «Тальково поле», на которой Игорь Тальков изображён с поднятой вверх рукой. Над ним белый сокол в схватке побеждает чёрного ворона, звенят колокола, а на фоне двигается воинская рать».

«В 2006 году в издательстве ООО «Преподавание истории в школе» вышла книга Людмилы Даниловцевой «Великий сын униженной России». Книга содержит воспоминания о концертах, которые проводились в память об Игоре Талькове, интервью с людьми, которые участвовали в этих концертах».

Пиздец просто. Загадочная русская душа в чистом виде.

Ну или просто он закрыл собой разнарядку на Православного Патриота, Умученного Жидами. Больше мне ничего в голову не идет.

PS Ну и вот вам сама картина, собственно. Простите, если что.

>> No.71747  
>Так почему бы и не насвинячить еще одну статью про нарратив эмерджентного дискурса, в самом-то деле?

kekekekekekekeke

И ведь взял - и насвинячил! И свинячит, и свинячит, и никак не может остановиться. Тов. Артём "Зонтичный Пейоратив" Рондарев стал тем, что критиковал. "Ты есть то, что ты критикуешь".

>> No.71749  

https://www.youtube.com/watch?v=zNDvHjf3S_Q

>> No.71750  

>>71749

Охуеть! Артём "Эмерджентный Дискурс" Рондарев ебашит лук!

>> No.71751  

Ну что, продолжим наши лекцыи о попсе. Зайдем сегодня с концептуальной стороны.

Концептуально идея мэйнстримной поп-музыки состоит в том, чтобы сделать жизнь среднего, мало интересующегося музыкой, но тянущегося к прекрасному человека, максимально комфортной. Для этого там используются привычные в повседневности слова, привычные образы, привычные мущщины и женщины, наконец. Выходит такая некрасивая толстожопенькая Селин Дион с кривыми зубками, поет про любовь поверх гладко изгибающейся музыки, девушки сорока лет смотрят на нее и понимают, что жизнь еще не потеряна. Или, наоборот, выходит Мортен Харкет в белих щтанах, на голове волосы как из тюбика с кремом наложены, глаза с поволокой, и поет, значит, про то, что любов уносит его далеко-далеко, и, опять-таки, девушки двенадцати и сорока лет смотрят на него и понимают, что жизнь вся еще впереди (да, средняя мэйнстримная поп-музыка пишется для девушек сорока лет, так как это самая чувствительная, тянущаяся к прекрасному и заодно платёжеспособная аудитория, проблемы которой наиболее удобно ложатся на гладкие изгибы нормальной поп-песни).

Может показаться, что поп-музыка, которую делают негры системы Бионс, плохо попадает в это описание, так как такие негры имеют привычку одеваться как чучела, трясти жопами и блестеть под светом софитов как намазанные салом. Но не нужно все-таки забывать, что первоначальной целевой аудиторией чёрной поп-музыки были черные женщины сорока лет, причем не из какого-нибудь там гетто, а из самого что ни на есть миддл-класса (Гарлем 30-х годов был кварталом, в котором жил черный миддл-класс, а не эти вот фифтисенты, о которых нам теперь поют певцы репа). Соответственно, черная поп-музыка унаследовала представления этой целевой аудитории о прекрасном, а вы как хотели? То, что теперь это представление о прекрасном разделяют белые люди – проблема белых людей. Тем не менее, если вы обратите внимание на тематику ихних песен, то обнаружите там все то же, что и у Селин Дион, разве что криком: я Женщина, мне нужен Мущщина, я сурвайва, потому что у меня есть Мужчина, и так далее.

Итак, что в рамках этого представления мы видим в нашей попсе?

В нашей попсе в рамках этого представления мы видим полное непопадание в концепт. Для начала, исполнители нашей попсы одеваются именно так, чтобы среднему зрителю было их видеть некомфортно: в-первых, очень пышно, а во-вторых, с очень сильным уклоном в гомосексуализм. Ни то, ни другое для нашего рядового человека в повседневной жизни неприемлемо, а вот тут поди-ка.

>> No.71752  

>>71751
Затем, они поют отнюдь не о том, о чем мечтают девушки средних лет. Они не поют о хорошей простой любви и не о том, что любов уносит их далеко-далеко. Точнее, поют, но преимущественно маргиналы типа Жасмин, которые с такими говнопеснями остаются на периферии нашего поп-искусства всю жизнь. В то время как настоящие хардкорные певцы и певицы, типа Аллы, Фелипа, Газманыча, Верки Сердючки поют про что угодно – про цыган, про рыбку и пальчик, про голубую луну, про неполадки с сантехникой и ментов, про господ офицеров, - но только не про то, что по-настоящему, глубоко волнует каждую уважающую себя сорокалетнюю девушку.

Парадокс это разрешается очень просто: наша попса, в отличие от попсы западной, навязывается нашему народу в виде подлинного искусства. То есть такого искусства, которое имеет право поднимать любую проблематику, даже самую дикую, вроде однополых браков у марсиан, потому что оно – Искусство, и предела ему класть не моги.

Мне доводилось переводить и читать интервью западных поп-звезд. Они там рассказывают о том, как трудно маме-певице растить троих детей, о любимых местах прогулок и о том, что Джизус помогает им на их жизненном пути. Практически ни одной сволочи тамошней не пришло в голову порассуждать о том, что она звезда, а не простой смертный, и о живительном и глубоко онтологическом значении собственного искусства (тем паче что кичение своею значимостью вообще на Западе переносится людьми очень плохо, и вот это та самая вещь, которую бы нам неплохо бы оттуда перенять).

У нас это сплошь и рядом: я Артист, я Художник, я Звезда, мои песни помогают людям смотреть в будущее, находить мужей и проникать в глубины подсознания. То есть, у людей в голове сидит Миссия, и они этой Миссией ебут мозги всем окружающим. Они не понимают, что они – обслуживающий персонал на уровне метрдотелей, а то и официанток. Они – Артисты, они несут Правду.

Вот именно поэтому, вот именно в силу того, что примитивным инструментам комфорта приписывается онтологический, эстетический и философский смысл, вот именно в силу несовпадения в восприятии производителей и потребителей попсы формы бытия этой дряни с ее смыслом, - и происходит это ощущение постоянной парвенюшной неловкости и неуместности подобного сорта продукции. Чтобы за примером далеко не ходить – наша попса это Божена Рынска: вульгарная, глупая, некрасивая баба, которая играет женщину высшего света.

Ну а по Божене, в общем, хорошо видно, чем этакий диссонанс грозит, причем как самому носителю этого диссонанса, так и тем, кто с ним сталкивается.

>> No.71753  

>>71750
Умных книжек он почитал, ага.

>> No.71755  

>>71753

Препод же. Вузовский.

Дайте мне другой глобус...

>> No.71758  

>>71755

> Препод же. Вузовский.

А што, до наших вузов тоже добралась вся эта хня с гендерными штудиями, сейф-спейсами и диверсити? У нас же вектор совсем в другую сторону направлен: теология, традиционализм, вот это всё, так что товарищу Артёму надо было бы вот эту мысль развивать уже в позитивном ключе:

Вот еще что подумал, в рамках заявленного некогда разговора о смысле в музыке: в принципе, «воцерковление» нашего отечественного, гм, интеллектуального дискурса оказало отечественному музыковедению огромную услугу. Основной проблемой нашей музыковедческой школы – как досоветской, так и советской – была ее дикая сентиментальность: при всей ее глубине (без иронии), она вечно упиралась в один и тот же, по сути своей, вырастающий из идеологической деконцептуализации нашего музыковедения, такой онтологический вопрос: а зачем, собственно, мы это анализируем? То есть, в вопрос имманентной ценности музыкального сообщения, по большому счету. Она замечательно умеет разбирать музыкальное произведение, видеть его исторические связи и так далее; но когда она проходит этап разбора – то упирается в вопрос «зачем», и тут уже у нее несется вся эта птица-тройка – «полноводье чувств», «народность», «отображение жизни», «взволнованность» и так далее.

И тут ей, значит, вернули Бога. И сразу все встало на место: музыка оказалась приведена к пиетическому (а то и средневековому) идеалу, и можно было говорить, что вот это вот все, что мы только что разобрали, - оно для того, чтобы созерцать, чувствовать и понимать Бога. По Юрию Николаевичу Холопову это очень хорошо заметно, в поздних его работах к этому знаменателю многое приведено, хотя он, конечно, глубже почти всех и только этим не ограничивается.

То есть, идея как бы в том, что модернизм и постмодернизм ругать можно сколько угодно – но сделал он вещь очень важную: а именно утвердил представление о самоценности музыкального высказывания и его системной содержательности, которую можно было обнаруживать, исходя из внутримузыкальных аспектов. Наша же школа, успешно это проигнорировав, уперлась именно в отсутствие концептуальной проблематики, с которым ничего поделать не смогла и в итоге прибегла к Богу, который все спишет, конечно.

Именно поэтому наше музыковедение, при всей его замечательности, так тяжело читать, в сравнении с западным, которое концептуально много сложнее: очень трудно пробираться постоянно через абзацы вздохов и восклицаний, не несущих никакой информации, всех этих «Во взволованных пассажах первых тактов слушатель слышит». Это навязывание того, что слушатель слышит, совершенно неизбежное в ситуации, когда суверенность музыкального высказывания не очевидна никому, - она, кстати, и есть первая основа всякого тоталитаризма: проблема тоталитаризма не в том, что он, гм, туп и тоталитарен, а в том, что он генерализует частные чувства, создает как бы словарь чувств и весьма неуклюже объективирует его, не умея (и не желая очень часто) разобраться с более тонкой настройкой.

(То есть, проблема тоталитаризма в том, что он неизбежно антиинтеллектуален, конечно, все прочее следствия).

>> No.71760  

>>71758

>То есть, проблема тоталитаризма в том, что он неизбежно антиинтеллектуален, конечно, все прочее следствия

Забавно, что товариш Артём не довел мысль до конца. Не написал, что тоталитаризм не только антиинтеллектуален. Он еще и антимузыкален.

>> No.71762  

>>71760

Так ему насрать на музыку - вот и не написал. Ему вообще похуй всё на свете, кроме своей обожаемой персоны. В этом смысле он не уникален - все "критики" такие, не обязательно музыкальные.

>> No.71763  

Обнаружил в сети «труд про рокенролл» на русском языке, который рекламируется следующим образом:

«Книга – фундаментальный труд, где выстраивается нетрадиционная концепция рок-н-ролльного развития в Англии, США, на Ямайке».

Я, естественно, сразу запал на слова «фундаментальный» и «конь цепция» и побежал его смотреть. Вот как там начинается глава про Слая Стоуна:

«Слай Стоун был героем эпохи хиппи, магом в разноцветных одеждах, ворвавшимся в музыку со своим уникальным замесом соул, рока, психоделии и фанка. Его музыка конца 60-х (лучшее — альбом Stand! 1969) вулканировала искрящимся весельем, звоном меди и гоготаньем труб».

И такого там 456 страниц.

Отечественная музыкальная поп-журналистика – это подразделение русской фантастики. И даже не потому, что там пишут возмутительный и, я бы сказал, нелинейный вздор: нет, это следствие.

А причина – она вот какая: как в русскую фантастику, так и в музыкальную журналистику идут люди без гуманитарного образования (или хотя бы самообразования). Люди, которые считают, что теорию гармонии, стиховедение и текстуальный анализ придумали жиды и очкарики, а нормальному человеку ничо этого не нужно, так как искусство нужно понимать Душой, периодически прибегая к интегралу.

Человек, который закончил станкостроительный институт или медакадемию, чувствует себя полностью готовым к тому, чтобы сочинять саги про космолетчика Дронова или же писать музыковедческие труды про гоготание труб Слая Стоуна. Он бы, может быть, и в Пушкина бы полез со всем этим, понятно, но в Пушкина ему не дадут очкастые подонки и сразу начнут спрашивать про ямб с хореем. А вот в загоне для космолетчиков с гогочущими трубами никто ничего спрашивать не будет – очкастые подонки им как-то исторически пренебрегли. И вот именно там человек с техническим или естественнонаучным образованием может реализовать все те томления по изящному, что скапливаются в его груди. Раньше он еще мог взять гитару и заблажить про солнышко лесное, но сейчас там, насколько я понял, стагнация, и это место потихоньку занимает гуманитарная интеллигенция. А вот космодромы и рок-н-ролл пока она еще не успела обсесть и загадить своими категорическими императивами. Там покамест можно.

Это, разумеется, не наш эксклюзив, Лестер Бэнгс тоже по интеллектуальному развитию недалеко от шофера грузовика ушел. Но на западе есть все-таки довольно большая академическая традиция, которая с лестерами бэнгсами никогда не пересекается. У нас ее нет, и поэтому «фундаментальные труды» у нас пишут те же, кто строчит в журналах рецензии на новый дисок дипапл. Со всеми родовыми пятнами человека без профильного образования: дикими метафорами и ураганными сравнениями, которые заменяют человеку анализ и эстетическую оценку. Душа же потому что.

Ну и, думается, рецепт исправления этой ситуации один, его в свое время озвучила не помню какая наша патриотическая хип-хоп группа. Звучит он так: «Не читал Бальзака – по ебалу на-ка!»

А больше, увы, никак. Судя по тому, что тут у меня в ленте даже интеллигентные люди пишут: «Зачем нужно стиховедение, искусство же душой понимать надо!»

>> No.71764  

>>71763

Интересно, а сам т-щ Артём может написать если и не энциклопедию, то хотя бы краткую историю поп-музыки, начиная где-то с конца 50-х и заканчивая нулевыми?

То есть вот Горохов попытался. Вышла полная хуйня. Потому что у Горохова нет ни знания теории музыки, ни знания истории музыки, и т. д. Ну не учился он на это, нет у него академической базы, он вообще по точнонаучной и программерской части образован. А у т-ща Артёма они есть, и явно превосходят культурологический багаж Горохова. Так почему же он до сих пор не написал ничего подобного? Или я чего-то не знаю, и он все-таки пишет?

>> No.71765  

>>71764
Если он её напишет, то там будет ехать гендер через дискурс, эксплицитно погоняя элиминацией интериоризированной нормативности, и на фиг оно такое надо.

>> No.71769  

>>71765

Если бы его сегодняшнего, да бэкапнуть лет пятнадцать назад...

>> No.71771  

Владимир Маяковский
ГИМН КРИТИКУ

От страсти извозчика и разговорчивой прачки
невзрачный детеныш в результате вытек.
Мальчик — не мусор, не вывезешь на тачке.
Мать поплакала и назвала его: критик.

Отец, в разговорах вспоминая родословные,
любил поспорить о правах материнства.
Такое воспитание, светское и салонное,
оберегало мальчика от уклона в свинство.

Как роется дворником к кухарке сапа,
щебетала мамаша и кальсоны мыла;
от мамаши мальчик унаследовал запах
и способность вникать легко и без мыла.

Когда он вырос приблизительно с полено
и веснушки рассыпались, как рыжики на блюде,
его изящным ударом колена
провели на улицу, чтобы вышел в люди.

Много ль человеку нужно? — Клочок —
небольшие штаны и что-нибудь из хлеба.
Он носом, хорошеньким, как построчный пятачок,
обнюхал приятное газетное небо.

И какой-то обладатель какого-то имени
нежнейший в двери услыхал стук.
И скоро критик из и́мениного вымени
выдоил и брюки, и булку, и галстук.

Легко смотреть ему, обутому и одетому,
молодых искателей изысканные игры
и думать: хорошо — ну, хотя бы этому
потрогать зубенками шальные икры.

Но если просочится в газетной сети
о том, как велик был Пушкин или Дант,
кажется, будто разлагается в газете
громадный и жирный официант.

И когда вы, наконец, в столетний юбилей
продерете глазки в кадильной гари,
имя его первое, голубицы белей,
чисто засияет на поднесенном портсигаре.

Писатели, нас много. Собирайте миллион.
И богадельню критикам построим в Ницце.
Вы думаете — легко им наше белье
ежедневно прополаскивать в газетной странице!

<1915>

>> No.71774  

Тут, в связи с грядущими гастролями Рsychic TV, я опять задумался над странным обаянием, которым для нашей публики обладает вся эта, так сказать, модельная линейка, начиная от Throbbing Gristle.

По моим представлениям, вся эта, так сказать, модельная линейка представляет из себя один-единственный сантимент: а именно попытку некоторого числа умеренно-бесталанных людей обойти необходимость наличия хоть какого-то таланта и профессионализма и создать, как бы это сказать, «течение», в рамках которого – и в силу его, течения, определённой институализованости – отдельная неталантливость каждого ее члена не будет заметна или же станет восприниматься как, натурально, особенный талант. Что называется – если не можешь обрести талант, создай среду, в которой талант будет не нужен, и это будет твоим талантом.

(Надо отметить, что это вообще очень характерный modus operandi стрит-арта и всякого прочего Флуксуса, он называется – «Давим массой» или же «Если не можешь изменить себя (вариант – «Если тебе лень менять себя») - измени общество». Я когда-то ходил в сквот Петлюры, там меня поражала именно что масса людей не очень талантливых и, что особенно важно, – совсем плохо образованных, которые своей массой, своим компактным проживанием, своей, так сказать, плотностью фриков на квадратный метр как бы взывали к тому, чтобы это все было объявлено имеющим хоть какой-то смысл – по аналогии с логической ошибкой под названием begging the question. Я, в общем, понимаю, что за этим стоит: идея та же, что и у долбоеба Лири, хотевшего вылить ЛСД в водопроводную систему, – «Если мы сведем с ума всех людей, никто не заметит, какие мы идиоты»; мертвый лист надо прятать в осеннем лесу, свою собственную никчемность – в обществе никчёмных людей, в этом смысле идея вполне, что называется, рабочая).

Соответственно, в случае с Throbbing Gristle на этой, весьма примитивной стратегии, выстраивается целое художественное течение, невыносимо плодовитое (это вообще норма для графомании) и имеющее весьма отчётливый отпечаток обмана и все признаки харизматической секты.

Ну то есть ОК, в Coil еще есть обаяние «приема радикализации приема»: приемы там весьма простые, но фиксация на них – она, допустим, создает некоторый новый смысл; хотя лично у меня впечатление, что более всего это все напоминает борьбу за легализацию героина в обществе, в котором героин продается в булочных, то есть, в любом случае, - впечатление какого-то не очень дорогого обмана. Но ежели у них отставить в сторону весь этот напыщенный концептуализм – то там можно найти вещи, исполненные такого своеобразного обаяния хоррор-эстетики. Все равно, на мой взгляд, маловато для серьезной славы, но для «культового статуса» - сойдет. Есть у них вещи и просто хорошие. Среди гор шлака, конечно, но есть.

Но вот этот ваш Дженезис?

Человек занят, в сущности, очень простой вещью: все видят перед собой очень неприятного, одетого в женские одежды, будем называть вещи своими именами, пожилого педераста (неважно, кто он на самом деле). Чего ждет обычный человек от вызывающе одетого пожилого педераста? Он ждет, что тот будет петь плохим бабьим голосом простенькие песенки в плохих пластиковых аранжировках. Бори Моисеева он ждет, будем называть вещи своими именами.

И Дженезис is happy to oblige. Он, натурально, плохим бабьим мужским голосом поет простенькие, некрасивые поп-песни.

Мне кажется, именно это публика принимает в нем за концепт. Публика, воспитанная на постмодернизме, всегда ждет, что совы – не то, чем они кажутся. А тут приходит сова, которая выглядит как сова и ведет себя как сова. «Ультрапостмодернизм!» - смекает публика.

Ну и тут еще добавляется то, что это ваш Дженезис внешне производит очень отталкивающее впечатление. А ведь еще панки научили человечество, что это есть хорошо. Ну и все, готова хипстерская икона.

То есть, я как бы не могу сказать, что это именно Дженезис обманывает публику. Нет, очевидно, что публика обманывает себя сама, глядя на него, - а он только пользуется. Но к нему, собственно, вопросов и нет – все вопросы к публике.

>> No.71775  

Мой скромный опус про Coil и прочих произвел, что очень характерно, некоторое локальное возмущение в вербятнике – там нарисовалась целая серия каментов и постов с классической аргументацией «Этот мудак обосрался, потому что даже не знает, что стиль Psychic TV называется «индастриал»!»

(Я, помню, на заре туманной юности обругал Мэрилин Монро в газете, и мне пришло письмо примерно следующего содержания: «Автар видимо невкурсе, что Мэрилин Монро междупрочим, звали Норма Джин Бейкер!»; я эту модель критики очень люблю с тех пор, она как раз чрезвычайно присуща поклонникам сходных с Монро явлений).

Это все к прежнему разговору про поп-авангард, поскольку вербятник – это такая наша соцсеть для поп-элиты, то есть людей, которых обретение фамилии «Штокхаузен» некогда ввергло в состояние перманентной просветленности, откуда они выходят только для того, чтобы плюнуть этим самым Штокхаузеном, как заклинанием, в какого-нибудь лоха и, будучи уверенным, что от такого безупречного хода все кругом оцепенели, опять присесть в позу лотоса.

Причин у этого явления много, однако одна из главных, видимо, - это системный изъян всякого технического и естественнонаучного образования, которое по самому первому условию своего существования – а именно в качестве знания, которое в современном позитивистском обществе признано как знание «главное» или вообще «единственно верное», - обречено плодить культурных луддитов.

Схема появления на свет культурного луддита с условно «техническим» образованием проста до чрезвычайности: во-первых, парадигма естественнонаучного знания предполагает, что любое знание делится на, так сказать, правильное и неправильное – первое надо изучить, второе избегать; с этим формульным аршином обладатель подобного представления сразу прет в гуманитарную сферу, где вообще ничего подобного нет, только он-то этого не знает и полагает, что ежели заучить правильные названия и фамилии, типа «индастриал»-«Штокхаузен» - то как бы гуманитарное знание будет лежать перед ним, доступное, как дева, жаждущая любви. Во-вторых, такой человек, с одной стороны, без культуры совсем обходиться, как и всякий человек, не может, а с другой – познать ее системно у него нет времени, аппарата и желания, зато есть апломб человека, уже обладающего «подлинным знанием». При этом, как нетрудно заметить, такой человек находится в рамках самой примитивной традиционной аксиологии, в пределах которой знание культурных артефактов представляет из себя безусловную ценность; просто культурный луддит знает их немного и обращается с ними суеверно, как и всякий дикарь, сумевший урвать блестящую вещь, - то есть, холит и лелеет эти немногие артефакты и распугивает ими призраков «гуманитарности», полагая, что они рассосутся сразу же при громовых звуках правильной, «формульной» фамилии; более того, точно так же, как дикарь, он полагает, что такого артефакта, как у него, больше ни у кого нет, и оттого способен с замечательным апломбом произносить всем набившие уже оскомину имена и понятия так, словно это эзотерический и очень сильный аргумент - вот как раз по модели «Нормы Джин Бейкер». Типа – «а слыхал ли ты такую фамилию Сонни Роллинз, лошара?»

>> No.71776  

>>71775
Это приводит нас к тому парадоксальному наблюдению, что техническое и естественнонаучное мировоззрение за пределами сферы своего профессионального приложения очень часто являет из себя эталон сознания мистического. Естественнонаучного склада ума человек обладает совершенно фантастическими воззрениями на культуру, социум и гуманитарную сферу – во-первых, он считает, что сферы эти до примитивного просты, а всякая бюджетная сволочь намеренно их затемняет длинными ненужными словами, а во-вторых, он полагает, что все главные проблемы этого знания представляют из себя те же проблемы, что и в сфере знания естественнонаучного, только изложенные неправильным, непонятным способом; так, например, он уверен, что гуманитарная сфера до сих пор занята выяснением устройства и описанием физического мира (года три назад эту точку зрения озвучил, например, Хокинг), причем, я полагаю, спроси у Хокинга – где он эту бредятину взял – тот не сообразит и сам; не сообразит это и любой рядовой, заражённый сциентизмом «естественник», оказавшись, таким образом, в одной упряжке с бабками и дьяком Кураевым, которые всюду видят геев и их пропаганду, хотя на прямой вопрос, где эта пропаганда находится, принимаются только хлопать глазами или ссылаться на показания достоверного человека, чье имя еще не пришло время разглашать.

Финалом этой схемы является своего рода культурная реконкиста: вооруженный апломбом и фамилией «Штокхаузен» человек с техническим образованием выходит на большую дрогу и принимается этим самым «Штокхаузеном» пытаться глушить мимоидущих «гуманитариев» с тем, чтобы отнять у них право называть те культурные артефакты, которые наш технический человек отчего-то полюбил, - своими. «Не друг ты мне, гнида очкастая, ложь взад мой Битлз, мой индастриал, мои космические звездолеты и мои FM-синтезаторы».

Вот из такой публики и складываются поп-элиты, которые засиживают концерты поп-авангардистов, считают Бог весть какими сложными явлениями группы наподобие Yes и кинкримсон и крутят ручки FM-синтезатора, полагая, что знание основ FM-синтеза – это, собственно, все, что нужно человеку, чтобы производить культурный продукт.

(Поверхностное гуманитарное знание, со своей стороны, тоже порождает чудовищ того смутно-левацкого толка, которых особенно много среди «современных художников», но это уже отдельная история. Во всяком случае, с настоящими хардкорными естественниками им состязаться трудно, так как они обладают более-менее развитой рефлексией и объявлять авангардом совсем уже детские вещи не в состоянии; а вот отрецензированный мной вчера Бычков-Звездохуй – физик-теоретик, между прочим, что чрезвычайно характерно).

>> No.71777  

Опять-таки, что еще: вот этот распространённый сантимент так называемых «технарей» о том, что гуманитарные сферы устарели, культура не нужна, физика завтра все объяснит.

Это хорошее мнение, имеет право на существование, и в нем даже было бы благородство, если бы не одно «но»: на деле люди, его исповедующие, все равно имеют дело с культурой и даже поклоняются ей. Они читают какую-то унылую, дичайшего вида фантастику и слушают какой-нибудь дичайший нойз (или, если судить по тому, как до сих пор трясет тифаретник после моего скромного выступления по поводу Coil – «продвинутую электронику» и «типа индастриал»).

То есть, на поверку оказывается, что пафос отрицания гуманитарной сферы у этих людей – он даже не луддитский, а, как бы сказать, - с задней парты. Вот сидит на задней парте хулиган, третирует учительницу, матом ругается, уроков не учит. Вроде бы он совсем болван и обезьяна: однако, приглядевшись, выясняешь, что у него есть свой любимый певец, Миха Новгородский, у него есть свои представления об эталоне красоты, он даже пару стихотворений Есенина знает наизусть. То есть, у него не просто есть ценности – у него, по большому счету, ценности-то те же, что и у ботанов в классе, просто редуцированные до уровня синопсиса для более быстрого и ненапряжнго усвоения.

То есть, как бы вот этот вот азартный вопль с той стороны баррикад о том, что вы тут физику ругаете, а попробуйте без нее прожить! – его можно и в обратную сторону развернуть.

Ну вот не будет у тебя, технический работник, книжек с говнофантастикой, пластинок с дабстепом и картин, например, покойного Гигера – куда ты пойдешь? в футбол, в бордель или на речку с удочкой?

Или ты думаешь, что дабстеп физика пишет?

То есть, конечно, идея вывести говнофантастику за рамки понятия культуры – хорошая, годная идея, говнофантастика в культуре, в общем, на птичьих правах. Но ведь тут же сразу начинаются обидки: вы нашего великого писателя Николая Климовича Сапогова, автора цикла «странных романов» про недалекое будущее планеты Шелезяка, называли не-культурой? Ах вы очкарики, блядь, я вам ща покажу не культуру.

И, отстояв свое право называть Николая Климовича Сапогова культурой, тот же человек бежит обратно в сеть и начинает там увлечено писать, что все гуманитарии это топливо для биореактора.

>> No.71778  

Пластинка называется Classical Brubeck. Четырехлетней давности. Дед Дэйв и три его подельника в окружении толпы суровых мужчин и женщин с лужеными глотками и опасно выглядящими инструментами.
Года два или три я ее обходил стороной. Инстинктивно. Однако мудацкая привычка слушать все, что валяется по столам и под столами, в итоге взяла свое. Два часа десять минут. Я запасся двумя пачками сигарет. По пачке на пластинку.
Реальность оказалась не такой пугающей. Дед Брубек, ученик Мило, хорошо знающий как свои возможности, так и свои ограничения. Голливудские кинокомпозиторы, решившие выебнуться и показать свою образованность, не в пример мерзее. Во-первых, у них хвост обычно к голове хуево приставлен, и через пять минут ты напрочь забываешь, с чего началось это батальное полотно. А во-вторых, ничего умнее, чем пиздить у Прокофьева, все равно из них никто до сих пор не придумал. Для меня загадка, как они отличают свои опусы от чужих. Хотя кто знает? если взять их за жопу и посадить на blindfold-тест, то они, может, и облажаются. Впрочем, хуй с ними. Вернемся к деду.
Поскольку релиз был теларковский, в буклете до хера чего было написано. И все регалии, и построчный разбор каждого опуса, и неизбежные похваления синтезу и борьбе противоположностей. И то, и другое, как нетрудно догадаться, осуществлялось через взаимодействие дедовского квартета и помянутой выше демонстрации силы. На слух как синтез, так и антитезис воспринимались как очень большое количество посторонних людей, мешающих Брубеку и его ребятам заниматься делом. В те редкие минуты, когда толпа с дудками и скрипками угомонивалась, дед с ребятами играл на редкость чудесно. Можно, конечно, решить, что это мне так показалось по контрасту, но ни шиша. Поскольку и дед, и оркестр писались вживую, Брубеку, видно, придавало дополнительных сил сознание экстатичности его трудов, поелику среди них не было ни одного секулярного: все больше комиссии каких-то религиозных кружков и общин. И дед с ребятами старались соответствовать.
Я прикинул, можно ли вырезать в редакторе номера с ребятами и послать к аллаху всю прочую толпу - вышло, что наберется треков на сингл, что не так уж плохо. Кроме того, в одном месте ребята и толпа за ними умудрились найти общий язык и отыграли чудесный хорал с "джазовым ударником", как раздраженно именовал такие опыты покойный А.В.Михайлов. То есть, не то, чтоб это было откровение, но тянуло на добрую киномузыку (опять-таки, без того помпезного говна, что даже на своем законном месте производит голливудский кинокомпозитор). Словом, я собрался закругляться и убирать на место непочатую пачку сигарет, отслушав лишь последний номер, имеющий человеколюбивую восьмиминутную протяженность.
Так вот, этот трек назывался Regret. Для струнных и фортепиано. На деле, впрочем, струнные с фортепиано вели себя предельно политесно, то есть в чужую работу не вмешивались вовсе. Сперва четыре минуты одних струнных, потом сольно дед на рояле, потом кода струнных. И тут я подумал, что сейчас заплачу.

>> No.71779  

>>71778
Понимаете ли, дед, сочиняя этот опус, забылся. Забылся и забыл, что он родом из двадцатого века, что играть в диатонику сейчас хуже, чем прослыть пидором, что Сэмюэл Барбер уже написал за сто лет до него свое "Адажио для струнных". Он все это на хер забыл, а помнил только, что ему восемьдесят два (на момент сочинения) года, что он родился через год после того, как была сделана первая джазовая запись, что все, с кем он начинал играть, уже давно умерли, что в жизни было много возможностей, и часть из них он реализовал, но остались и другие, несделанные выборы, которые уже не вернешь и не сделаешь, и которых большинство - то есть, настолько большинство, что они, как кажется в восемдесят два года, и составляли все прошедшую жизнь. Что почти всего, что было - уже больше не будет.
И, вспомнив все это, дед не запаниковал. Он посмотрел на то, что с ним не случилось и больше уже не случится, и увидел, что все это хорошо. И стало ему грустно. И он пустил простейшие фразы в нисходящем движении, и взял несколько аккордов. Да, и приписал коду, как учил его Мило.
И вот, понимаете ли, изо всей это простой механики взялась вещь, от которой мне захотелось заплакать.
И еще мне захотелось, чтобы дед Брубек простудился на моих похоронах. Не в том смысле, что я собрался завтра же помереть. А совсем напротив, как вы понимаете. Мне это было бы приятно по двум причинам: во-первых, на моих похоронах побывал бы сам дед, а во-вторых - таким образом я мог бы быть уверен, что проживу всю свою еще долгую жизнь, зная и слыша, что дед где-то неподалеку, что он по-прежнему не паникует, и что, стало быть, и мне ссать и бояться - грех.
Вот примерно так. Я уже упоминал, что пьеса называется Regret? ОК. Дед Дэйв Брубек, Regret. Имейте в виду, если что.

>> No.71780  

Пластинка называется "Cobra", переиздание записей 1985-86 годов гоп-компании п/у Великого Джона Зорна. Валялась... по мудацкой привычке... короче, см. предыдущий выпуск.
Тут важно понять, где стоит ударение в заголовке поста. Оно стоит на первом слове. Теперь я расскажу, как.
Первые двадцать минут я прилежно обчитывал обложку, испещренную мудреными письменами, где поминались Демократия, Джон Кейдж, Принципиально Новый Подход к Нотации, а также, по заведенной привычке, рассказывалось, каким образом я должен слушать Революционную пластинку.
Уяснив, каким именно, я приступил. Поскольку до этого из колонок на меня несся довольно ровный шум, я не счел, что что-то принципиальное за время чтения пропустил. Дальнейшие полтора часа я прилежно настраивался на волну, подсказанную Умным Человеком, писавшим текст на обложку. Когда то, что доносилось из колонок, закончилось, у меня в голове возникла сама собой фраза "Стенобитная хуйня".
Вы можете решить, что это мне музыкой навеяло, и ошибетесь. Потому что музыки-то на двух часах Интеллектуального Релиза не было ни хуя. То, что там было, в конце концов оформилось у меня в почти кинематографическую картину: более всего Новый Подход Великого Джона Зорна к взаимоотношению композитора и музыкантов напомнил мне то, что обычно происходит на кухне общественной столовой. Кто-то хуячит на плиту огромную оловянную кастрюлю, кто-то шинкует картофель, двадцать пять учеников повара моют общественные тарелки... а вот двадцать шестой, мудак и раззява, ебанул стопку тарелок об пол, и сейчас его будут научать заушинами. Словом, некое разнообразие в картине имелось, однако же не до такой степени, чтобы называть сменяющиеся треки сильными словами типа Maestoso Meccanico и Cappriccio con gusto, а также тащить в них по десять музыкантов, среди которых была и каждой бочке затычка Билл Фризелл, и Эллиот Шарп, играющий не на какой-нибудь хуйне, а на сопрано-гитаре.
Один добрейший человек в здешней богадельне как-то назвал меня очень мило - "Гоповатый лошок". Мне сие прозвание очень понравилось. Я теперь всегда, слушая, как два часа моют тарелки в общественной столовой или же насилуют енотом кошку, сижу и думаю: "Гоповатый ты лошок, Рондарев, и не петришь ни хуя в Новых Подходах и Горизонтах".
Я, понятно, сейчас звучу как классический Мудак на выставке Современного Искусства, который спрашивает, где искусство-то. Разница моя с классическим Мудаком, впрочем, следующего порядка: я не спрашиваю. Я точно знаю, что искусство - тут. А вот кто не тут, так это я. Потому что в Умных Буклетах все написано про Искусство, и ни хера - про меня. А ведь ныне существует только то, что объяснено. Всех прочих просьба отвалить на свалку.
Вы, может быть, спросите, где мораль. А я вас спрошу в ответ - какая такая мораль? это кто сейчас, в эпоху "постоянных и шокирующих смещений в текстурах, времени и темперации" (конец цитаты, посильный перевод мой) говорит о морали? Мораль давно упразднили, если вы не в курсе. Теперь вместо морали - Игра.
Разумеется, это-то слово и стояло последним в Умном Тексте, предваряющем и объясняющем то, что наколбасила гоп-компания п/у Великого Джона Зорна.
То есть, технически последним там стояло слово "музыка", но это очевидная наебка, в чем каждый может убедиться, приобретя данный релиз. А посему мы его изымаем и переходим-таки к предпоследнему, о коем я вам уже и доложил.

>> No.71781  
Файл: tauromachia.jpg -(53 KB, 809x520, tauromachia.jpg)
53

Божечки, какой же он мудак.

КАКОЙ. ЖЕ. ОН. МУДАК.

Эталонный мудак из палаты мер и весов.

Сферический мудак в вакууме!

Причем даже тогда, когда он говорит, казалось бы, совершенно правильные слова - все равно он делает это КАК МУДАК. Он принципиально не может без агрессивной демонстрации собственного статуса, не может без дешевого самоутверждения за счет читателя, не может быть корректным, доброжелательным и благодарным, даже рассказывая о том, что ему понравилось.

На этом фоне даже то, что он стал работать на Свиногитлера (что шло в разрез с якобы его, т-ща Артёма, левачеством), выглядит всего лишь очередным мудачеством в числе огромного количества прочих мудачеств, не более того. То есть это тоже одно из проявлений все того же милого сочетания уныния, гордыни и эстетической слепоты т-ща Артёма. Когда сноб не замечает, что, Вещая С Трибуны, стоит при этом по щиколотку в свинячьем говне. Ну его дело, чо. Но лучше бы отойти подальше. Пахнет, сука! И вообще крайне антиэстетичное зрелище.

Ебануться. Горохов, при всех его минусах, при всей его хуевости как музкритика, чисто по-человечески куда порядочнее этого самодовольного надутого мудака.

>> No.71782  

Поскольку слово «либерал» в нашем языке и социальном дискурсе стало уже очевидным пейоративом, остается, видимо, дождаться, когда начнется reclaim этого понятия. Когда, то есть, либералы, как до них панки и ниггеры, с гордостью наденут на себя это имя и станут им тыкать во всех остальных людей. Типа – да, скифы мы, да, либералы мы.

Появится либеральный блэк-метал. Айдер Муждабаев и писатель Глуховский на вокале. Айдер так гроулингом «Йа либерааааал!» А Глуховский так скримингом «Патриоты, идите в жопу!» Айдер так опять «Йа либераааал!» Глуховский в ответ «Мы не Азия, а Евроооопа!»

Либералы станут ставить себе на голове гребни пивом. Йуля Латынина будет отличаться особенно высоким гребнем.

Появятся специальные либеральные клубы. Пускать туда будут только тех, кто читал Адама Смита и помнит, хоть не без греха, из Карла Поппера по два стиха. Там, естественно, будет играть либеральный блэк-метал и либеральное техно в исполнении ди-джея Шехтмана, с сэмплами из Псаки.

Естественно, словом «либерал» тогда уже можно будет пользоваться только самим либералам. Всякий посторонний человек, назвавший кого-то либералом, будет причинять ему тяжкое оскорбление, за которое будет следовать удар в рогобан. Появится либеральный рэп, его будет читать Дима Быков. «Йоу, либер, мазафака, гоу! Гет рич ор дай траин’!»

Затем определенно встанет вопрос компенсаций за годы угнетения либерализма. Либералы будут показывать язвы на руках и говорить, что патриоты и белые люди веками угнетали их братьев, поэтому теперь они могут не работать, сидеть на велфере и есть пармезан бесплатно. Появится, наверное, понятие грязной патриотической шовинистической свиньи. Таких людей будут требовать подвергнуть химической кастрации. Требовать также будут и позитивной дискриминации: при прочих равных при приеме на работу необходимо будет брать либерала. На работодателей, у которых в коллективе нет ни одного либерала, будут подавать в Гаагу. Женщины-либералы станут забрасывать офисы таких людей лифчиками и трусаме.

Быть либералом станет модно, но не каждому дано. Либеральная молодежь станет вечерами тусить на Гоголях и мочить местных гопников.

Наконец, из среды юных либералов воссияет новый БГ. Он сочинит гимн нового поколения, и престарелый поэт Дмитрий Быков объявит его постпинкфлойдом.

Вот это будет жизнь.

>> No.71783  

Учебник по истории русской музыки. 10 томов, не хухры-мухры. Самый полный на сегодняшний день.

Вот написано там:

«Мы встречаем здесь и поэтичный Ноктюрн с украшающими тему изящными шопеновскими фиоритурками, и задумчивую Баркаролу, в которой тепло звучащая в среднем "теноровом"регистре певучая мелодия сопровождается плавно колышущейся ровной фигурацией. Искренним задушевным лиризмом и какой-то особой доверительностью, интимностью выражения пленяет небольшая и несложная пьеса "Незабудка".

Удивительно ли, что после этого ученики и студенты ненавидят русскую музыку лютой ненавистью? Вы бы стали в восемнадцать лет любить нечто, «украшенное шопеновскими фиоритурками», и тем паче нечто, «пленяющее задушевным лиризмом»?

Это одна сторона.

Другая сторона состоит в том, что лично я не вижу принципиальной разницы между этим текстом и стандартной рецензией в митолическом журнале о том, что «Косой на пятом трэке исполнил ураганный рифф, а УдавЪ зарубил под конец мощнейший соляк в духе папл». Ни по информационной насыщенности, ни по, так сказать, онтологии описанного процесса не вижу разницы.

С учетом того, что средним поклонником Аренского является точно такой же фоннад, что и в случае музыки Косого с УдавомЪ, то есть человек, не отличающий квинту от кванта, - то различие между поклонниками «высокой» и «низкой» музыки определенно будет состоять лишь в возрасте и (скорее всего) в гендере. Ну и плюс социальный снобизм, конечно.

То есть, по-русски: содержательной разницы никакой, только ботинки чище.

Проблема советского (и во многом постсоветского) музыковедения состоит в том, что оно – как и поклонники митола, - совершенно не интересуется содержанием музыки, полагая его заранее установленным. Как поклонник митола уверен, что его любимая музыка – это «угар», так и советский стандартный музыковед, при всем его глубоком владении техническим инструментами предмета, был уверен, что музыка – это «отражение». Ну и там оставалось спорить на предмет мелочей вроде того, сразу ли она «отражает» душу народа или же опосредованно, отражая не саму душу, а стремления этой души, например.

Это вот такое общее представление, которое свойственно почти всей нашей школе, за вычетом ряда людей типа Асафьева (у которого все это тоже, впрочем, встречается), Друскина или Холопова. Результатом этого представления явилось то, что советское музыковедение, обладая заранее установленной (причем не им) истиной на предмет содержания музыкального высказывания, делалось не в состоянии проблематизировать каждое конкретное высказывание, дифференцировать его от других, - и вместо этого прямо переходило к декларациям (которые, в скобках заметим, в общем и целом позволено было делать только людям очень пожилым, откуда на свет вылезал весь этот беспомощный трусливый ужас про «задушевный лиризм»). Вещь вообще очень характерная для любой проблематики, которая существует в рамках догмы.

Ну тут уже все приготовились кричать про проклятых большевиков и наследие социалистического режима

Ан шиш.

Если вы почитаете рецензии и критику Стасова, Серова, Кюи, того же Каратыгина (уж не говоря об Одоевском, который вообще был мистик) и мелюзги рангом поменьше, то обнаружите там все то же самое, только разве что чуть более бесцеремонным тоном.

>> No.71784  

То есть, непопулярная ныне идея о том, что социалистическая эстетика (и в том числе соцреализм) была отнюдь не отрицанием, а прямым продолжением дореволюционной русской идеологии, - она напрасно непопулярна: любой, кто дал себе труд хотя бы немого посопоставлять, вам эту прямую связь подтвердит.
Связь эта, по моим представлениям, выстраивается через принципиальную антиинтеллектуальность русской культуры девятнадцатого века. Под антиинтелектуальностью я не разумею тупость: я имею в виду, что в русской культуре девятнадцатого века любой интеллектуализм ставился на свое двадцать шестое место соображениями «более высшего порядка» В первую очередь - этическими и социально-этическими (потом символисты вкорячили на это место религиозную мистику).

Таким образом, нашей музыкальной тогдашней критике было важно выявить не то, что высказано в музыка, а то, как это высказано и каким образом соотносится с той или иной идеологией. Взгляд тамошнего музыкального критика скользил по поверхности музыки, потому что содержание музыки либо было заранее определено («музыка есть душа народа», например) или было заведомо менее важно, нежели ее поверхность и производимое поверхностью впечатление. То есть, форма была первична, содержание же либо подгонялось под форму, либо считалось не слишком познаваемым, либо – самый распространенный вариант – полагалось уже заранее познанным и определенным. Таким образом, музыка существовала в узких нормативных рамках, в которых на слух определялись только «изощренность» и «филигранность письма», а также «секстовые взмахи», «задержания» и «вводнотоновость» (то есть вопросы формы), а затем к произведению прикладывалось заранее изготовленное лекало, которое по форме выясняло содержание. Если форма волнообразная – то это печаль или лиризм; если форма круто и невысоко восходящая – то это драма, если восходящая полого и высоко – то патетика. Дальше же все уже было просто: если патетика – то это про народ, если лиризм – то про образ русской женщины скорее всего или про народную душу и так далее. Список интерпретаций продиктованного формой содержания был не очень большим, поэтому с задушевным лиризмом приходилось сталкиваться не раз, не два и даже не десять.

Ну и чего нового сюда внес соцреализм? Да ровным счетом ничего, просто переписал всю эту схему под ценности текущего момента.

То есть, прежде чем тарахтеть про большевиков, которые все поломали, - неплохо бы себе уяснить, насколько советская эстетика была неизбежным, прямым, очевидным продолжением догматической, эмоциональной, «этической» и, by extension, антирациональной (во многом – антипушкинской в этом смысле) эстетики русской культуры девятнадцатого века.

Вот такой вот детерминизм.

>> No.71785  

Покопавшись там и сям, почитав то и се, сложив вместе впечатления, приходишь к выводу, что самые свирепые религиозные фанатики от музыки окопались не среди поклонников «Битлз», не между любителей Баха, вагнерианцев или брамсовиков. И уж тем более в жопе Моцарт с Гайдном: один слишком быстро писал, другой вообще деревня и злоупотреблял диатоникой.
Самые страшные идолопоклонники ошиваются около Бетховена. Но если вы, как и всякий лох, думаете, что Бетховен воопще велик, то сильно ошибаетесь. Его сонатки и симфонийки тоже – так себе музыка.
Зато он написал Поздние Квартеты.
И вот это настоящий пиздец.
Среди рецензентов, ебанувшихся умом на поздних квартетах Бетховена, умеренность не ночевала – за умеренность из Позднеквартетников справляют сразу на кладбище со смычком в глазу. Или в заднице. Но тогда – раскаленным. В горне праведного религиозного гнева, само собой.
Порядочный Позднеквартетник оперирует понятиями «Небесный», «божественный» и «немыслимый» примерно с тою же легкостью и с тем же упорством, с которыми Юрий Михайлович Лужков вот уже второе десятилетие обещает из Москвы сделать город-сад.
В лучшем случае Поздние Квартеты признаются величайшими квартетами все времен и народов (для особливо любопытных сообщаем, что наиболее наибольшим среди них почти всегда называется квартет до-диез-минор, опус 131, под звуки которого помер Шуберт. Шуберт, правда, успел сказать, что ничего круче он не слышал, однако ж – помер. Это так, для сведения). В худшем случае они объявлены величайшим изо всего, написанного Бетховеном, а то, что Бетховен написал Все Самое Охуительное, не обсуждается. В наиболее клиническом случае Поздние Квартеты названы просто и без обиняков – Самой Величайшей из музык в природе.
Больше всего достается исполнителям. Фраза «играют почти безупречно, но в случае с Поздними Квартетами «почти» makes all the difference» - самый традиционный кастет, которым приголублены все известные в природе лабухи, имевшие глупость собраться на четверых и достать партитуры Гения. Есть группа рецензентов, уверенно заявляющая, что удовлетворительного исполнения сей великой музыки еще не было сделано в принципе. Словом, слюни летят как у самих Позднеквартетников, так и у тех, кто сдуру полез на их территорию. Правда, есть разница: если у первых они пенные, то у вторых – веселого розового цвета.
Парадоксальным образом вся эта праведная свистопляска охоту слушать Поздние Квартеты отбивает напрочь. На хуя я буду втыкать в седьмую часть квартета cis-moll, ежели доподлинно известно и всюду распубликовано, что вот на этой самой записи, на двадцать пятой ее минуте, один из четырех кретинов полсекунды ведет смычок с недостаточным трепетом? я уж лучше тогда Хендрикса – тот половину нот мазал, и никого это не ебало. И меня не будет.

>> No.71786  

>>71785
Чтобы противостоять напору Позднеквартетников и все-таки заставить слушать себя эту ебаную Величайшую Музыку, надобно иметь немало мужества и здравого смысла. Потому что нездравый смысл сразу подсказывает послать всю академическую критику туда же, куда она посылает остальных. Однако сие есть перекос и перегиб. Эта блядская академическая критика потому и академическая, что академии заканчивала и кое-что таки о предмете знает и рассказать сможет. Нужно только держать под рукой салфетки, чтобы стирать с себя налетевшую слюну, и все ОК.
Однако ж это обидно: я, допустим, не имею привычки читать, держа под рукой салфетки. Я обычно читаю с сигаретой в зубах, а ведь сигарета от слюней потухнет как пить дать. А мне сигарета думать помогает.
Хохма в том, что музыкально-религиозное сознание очень не любит именно глагол «думать». Потому что если бы оно хоть раз подумало, что за хуйню оно несет, ему бы стыдно стало. Ну, я на это надеюсь, во всяком случае. Стало бы стыдно хотя б за то, что оно себе ведет как те самые девочки-поклонницы Майкла Джексона, что обещались лично меня приезжать и пиздить столько же раз, сколько я писал про Майкла Джексона. Потому что он – Бог и Гений.
С другой стороны, академическую критику понять можно: ныне, когда всякий академизм упразднен на хуй, и на повестке дня Дэн Браун, интеграция всех стилей и жанров в одно большое помойное ведро и Эстетизм, очень хочется урвать где-нибудь для себя угол, где можно не слышать расспросов про то, правда ли, что Христос был женщиной. Соответственно, угол этот надо защищать, потому что Эстетизм и Дэн Браун имеют проникающую силу рентгеновского излучения. А как упасешься от рентгеновского излучения? только одним способом – ебошить камнями в любую приближающуюся личность, на лице которой нет явственных признаков остервенелого академического обскурантизма. В роли камней, соответственно, и выступают Поздние Квартеты. Типа – не изучавший геометрию да не входи в эту дверь.
Проблема в том, что так проблему не решить. Дэн Браун, Интеграция и Эстетизм, вне всяких сомнений, заебали, но попытки составить им альтернативу с помощью религиозных конвульсий и заламывания рук заведомо обречены на провал, так как предлагают постороннему вольномысленному человеку банальным образом влиться в секту, а уж потом вякать; а на поле создания сект и посильнее игроки есть. Кроме того, посторонний вольномысленный человек, во-первых, как правило, не видит, что за польза ему будет от надевания вериг и еженедельных собраний партийного кружка с повесткой типа «Какое сакральное значение имеет знак диеза в двести пятом такте»; во-вторых, этот же человек такоже не видит разницы между подобными собраниями и дискотеками имени Modern Talking, что в соседнем клубе, где за перевирание слов песни «ё-май-харт» тоже можно в репу получить вполне по-взрослому. Именно этих двух банальных вещей не понимает публика, что с придыханием рассказывает, как на рихтеровские вечера попадали «только избранные». И еще эта публика не понимает, что более всех для процветания Дэна Брауна сделало не повсеместное образование и реклама пива «Сокол», а непосредственно она. Каким образом? а вы проведите эксперимент – попробуйте перед каждым вашим словом ставить прилагательное «гениальный» и засеките, через сколько минут вас уебенят табуретом по голове.
Словом, ситуация страсть как печальная. Описанная схема – тупик, а ответственный за этот тупик народ сего факта в упор не видит. И никогда не увидит.
Потому что как увидеть, когда глядеть надо не перед собой, а За Облака, откуда некогда на землю слетела Невероятная, Исключительная, Божественная и так далее?

Да, и чтоб не было недоразумений: писано под Поздние Квартеты. Непосредственно вот под это блядское «Der schwer gefa te Entschlu », в котором лабухи лажают не по-детски. То есть, я-то этого не слышу, и мне, стыдно признаться, даже нравится, как они играют, но я читал у рецензентов-Позднеквартетников, что вот эти самые лабухи лажают просто в каждой ноте. Что они, собственно, играют не Поздний Квартет, не эту Небесно-Божественную Музыку Из Музык, а какую-то польку-бабочку на ее месте.

>> No.71787  

Надья Tolokno пересказывает в Гардиан содержание песни пуси райот Putin zassal:

«Why would Putin – who just conquered Crimea, who proclaimed himself the unifier of the former land of Russia under the USSR, and who maintains (according to state opinion polls) the support of more than 80% of Russian citizens – be unable to tolerate a little trivial competition (a pair of independent opposition politicians) in even a local election? The answer is simple, and Lyaskin and Yankauskas know it: Putin is afraid of them, just like Putin was afraid of Pussy Riot».

Я вот, живя при кровавом путинском режиме уже пьятнадцат льет, помню, что каждый месяц, каждая неделя и каждый день не проходят без того, чтобы кто-нибудь из оппозиции (преимущественно из-за рубежа) не написал, что Путин его боится.

Я себе представляю, как начинается день гаранта: он высовывает голову из-под одеяла и спрашивает помощников «Тут нет нигде Нади? А Каспарова? А Немцова? Точно? Везде смотрели? А в сортире? А под подушкой? Ну хорошо, я встаю».

И так робко тянет из-под одеяла волосатую ногу.

А вы спрашиваете - почему у нас с экономикой и медициной швах. До того ли.

>> No.71788  

>>71782 Было: >>71742

>>71782
Было совсем недавно же.

Обещания надо выполнять, а потому я тут расскажу кое-что об умных рецензентах. Но прежде несколько общих моментов.

Я пообещал сказать, где их брать: так вот, я обманул. Я не знаю. Они попадаются – это все, что я могу сказать. Смысл в том, чтобы иметь привычку к поиску в тех местах, где подобные экземпляры могут водиться: на порталах, в газетах, журналах и даже жежешечке. Это, конечно, кажется лишним трудом, но, опять-таки, прелесть хорошего рецензента в том, что его просто интересно читать: а потому его стоит найти уже только за одним этим удовольствием.

Сложнее определиться с тем, насколько умен тот или иной человек – всяк из нас утирал нос оппонентам, всего лишь проведя пять минут в Гугле, и знает, как нетрудно в наш век показаться умным. И хотя основные параметры хорошего рецензента общеизвестны, иногда сложно уловить, насколько тот или иной субъект ими обладает. Параметры эти простые, их даже называть не надо, но так, для порядка, я их перечислю: хороший рецензент должен быть умным, образованным, разбираться в предмете и знать его контекст, причем не только современный, но и исторический. То есть, по нынешним временам это все равно, что искать святого, но в той или иной степени такими качествами наделено немало людей, и некоторые из них-таки попадают в профессию.

Однако это необходимая база, человек же интересен акциденциями, а потому ниже я приведу список тех вторичных признаков, по которым сам отличаю хорошего рецензента от плохого. Не то, чтобы я проделывал работу по подставлению этих признаков под каждый текст сознательно: это, скорее, я сейчас сел и подумал, что именно меня привлекает, а что отталкивает в критике, даже если я не провожу сознательного анализа. Опять же, найти человека, отвечающего всем приведенным критериям, мне еще не удавалось – в действительности надо смотреть, в какие химические соединения вступают те или иные параграфы и насколько положительное перевешивает отрицательное. Словом, попробуем разобраться. Итак:

  • Хороший рецензент не должен иметь Любимого Артиста, которого он будет пиарить в любом своем тексте. Приятно, конечно, убедиться, что рецензент – человек неравнодушный и очень любит группу Битлз: но когда, как в помянутом уже журнале Ровесник, под Битлз чистились все, кто не-Битлз, и в итоге получали почетный орден «Не Битлз», то проку от такого анализа было немного. В конце концов, то, что Мик Джаггер не Леннон, очевидно без лишних констатаций и, в общем, можно даже сказать, что любим мы его именно за это. То же самое верно и в отношении стиля, жанра и т.д. Если человек, любящий звездолеты, страдает от их отсутствия в романах Достоевского, то ему лучше все-таки заниматься чем-то, более близким к предмету его увлечения, нежели литературная критика.
  • Хороший рецензент не должен быть убежденным поклонником трэша и угара. Трэш и угар вещи интимные, от популяризации они ничего не выигрывают; сравнение же Шекспира с Эдом Вудом будет грешить тем же отношением к логике, что и известный математический пример «дважды два – стеариновая свечка». Сейчас, впрочем, любовь к трэшу немного поутихла, но до сих пор можно налететь на мнение о том, что данный фильм такая дрянь, что его должны посмотреть все образованные люди. Это вот совсем неочевидный вывод.
  • Хороший рецензент не должен иметь личных претензий к мирозданию. Так, женщины, которые прилюдно страдают от мужского шовинизма, вряд ли будут хорошими экспертами по литературе, написанной мужчинами, так же как и мужчины, уверенные, что все бабы бляди – по литературе, написанной женщинами.
>> No.71789  

>>71788

  • Хороший рецензент должен хоть иногда что-нибудь хвалить. Другу моему Горелову принадлежит фраза «Обсирать веселее»; вся наша поп-критика 90-х жила по этому лозунгу – результат мы имели тот, что имели: шквал каких-то анекдотов, поговорок и матерных слов, который был направлен только на то, чтобы вызвать к предмету обсуждения ироническое отношение. За чужой счет удобно самоутверждаться; Бетховен и Марвин Гей уже умерли, они не ответят. А только какое отношение самоутверждение имеет к критике?
  • Хороший рецензент не должен полагать, что рецензируемая продукция имеет какое-то отношение к стилю жизни. Вся глянцевая критика основывает свои рассуждения на том, что кошерно и что некошерно смотреть, читать и слушать порядочному молодому человеку; в результате этого, например, журнал Афиша в конце концов превратился в гайд по тому, что не надо слушать, читать и смотреть – то есть, ровно то, что журнал Афиша настоятельно рекомендовал к тому, другому и третьему. Тут надо разделять, впрочем, два выглядящих почти идентично постулата: если фраза «образованный человек не может не…» еще имеет иногда под собой основания, то фраза «приличный человек не может не..» в области искусства лишена всяких оснований: приличному человеку довольно иметь мытую шею и не хамить в трамвае, чтобы слыть приличным; чтение книг не входит в список приличий.
  • Хороший рецензент не должен считать себя умнее того, что он рецензирует, и тем более умнее тех ребят, которые налабали рецензируемый продукт. Советы рецензента о том, как следовало правильно написать книгу, сочинить музыку или снять фильм, ничего, кроме законного раздражения, не вызывают: если ты такой умный, иди пиши книги сам, а лучше, конечно, не пиши. Вообще ничего. Наслаждайся своим умом в тишине.
  • Хороший рецензент должен обладать хорошим слогом. Нет ничего хуже, чем огромный текст, напичканный правильными мыслями и верными наблюдениями, которые все изложены унылым языком инструкции по пользованию холодильником. В конце концов, дело рецензента – увлечь читателя: а увлекательную инструкцию я читал в своей жизни только одну, и она была написана на русском языке каким-то выпускником Токийского университета, а потому звучала примерно как «Только хороший человек купит наш нагревательный агрегат».
  • Хороший рецензент должен иметь системное мышление. Всякая культура иерархична, в ней есть первое, второе и третье, этим она отличается от серверов национальной поэзии. Если рецензент не умеет увидеть главное и второстепенное в рецензируемой продукции, он непременно скатится к умилению фокусами и искренностью и довольно упорно будет талдычить, что ежели музыкантов перло на записи, то запись непременно замечательная, даже если она убита как проезжий тракт, а прущийся вокалист решительно не попадает от избытка чувств в ноты.
  • И, наконец, хороший рецензент должен уметь отдыхать от своей работы. Когда тексты одного человека встречаются по десяти раз на дню в самых разных местах, то можно быть практически уверенным, что там как минимум халтура, а, скоре всего, еще и фактическая лажа. Аристотель умер давно; с тех пор нет человека, умеющего держать в голове всю человеческую культуру; а на работу со справочниками время нужно. И силы. Которые необходимо восстанавливать.

Вот примерно так. Я полагаю, впрочем, что у каждого есть свой набор каких-то примет и особенностей, по которому он проводит сходный с вышеприведенным анализ. А потому все сказанное сказано вовсе не для того, чтобы наставить кого-то на путь истины, а только лишь из желания поделиться наблюдениями.

>> No.71790  

Кстати, о Надье: у фразы «политическая проституция» появляется какое-то новое измерение, по-моему.

**«Мария Алехина и Надежда Толоконникова - отсидевшие свой срок члены панк-рок группы Pussy Riot - украшают обложку нового фотоальбома. История этой фотосессии весьм а пикантна.

Этот необычный фотоальбом, в который вошли 26 цветных фотографий и 21 - черно-белая, - детище крупного голландского предпринимателя Берта Фервелиуса (Bert Verwelius).

Строительный магнат и фотограф-любитель снимает почти исключительно обнаженную натуру. <…>

Так или иначе, но фотосессию с Pussy Riot провести удалось. А сейчас вышел альбом с достаточно двусмысленным названием "Pussy Riot Unmasked", то есть - "без маски", "истинные", "разоблаченные". "Разоблачить"девочек любителю фотоэротики не удалось, и он решил изобразить их как заключенных в колонии. "Весьма странно"изобразил, как заметил комментатор одного из немецких телеканалов. Напряженные, неестественные позы, искусственные мизансцены, чистенькая одежда, беленькие косыночки, модные, явно неношеные "мартинсы"... Если судить по этим фотографиям, то в российской тюрьме заключенным живется очень даже неплохо.

10 тысяч евро заплатил Надежде и Марии голландский магнат за эту фотосессию. Для одного из самых богатых людей Нидерландов - ничтожная сумма. Фервелиус рассказал, что девочки спросили его, не хочет ли он принять участие в их протестном движении (видимо, не лично, а деньгами). "Но я с политикой дела не имею и, конечно же, никогда не буду финансировать революцию в России", - ответил Фервелиус».**

Это пишет Дойче Велле, по-моему, они там сами мальца фшоке. Я фотографии видел, вешать их тут не буду, потому что мне немножко хочется плакать от стыда за человечество, панк-рок и много чего еще сразу. Так феерически красиво, как девушки торгуют телами и идеалами, по-моему, даже наркотики не толкают.

>> No.71791  

Тут друг мой Шумилов попенял, что, мол, русский рок всяк норовит лягнуть, а русский шансон, который из каждого утюга, никто не трогает.
Так вот. Что называется, по просьбе. Кое-какие мысли.

Мне кажется, нет никого хуже людей, чьи эстетические запросы ограничиваются правдой жизни.

Во-первых, потому, что это, как правило, те же самые люди, которые заодно знают, где жиды прячут награбленное русское добро, кто стоит за возвышением Путина, кто убил Влада Листьева и какими снарядами стреляет психотронная пушка. Кроме того, этим людям ведомо, сколько ЦРУ платит каждому продажному журналисту этой страны. Помимо этого, каждый из них, как правило, знает одного-двух Честных журналистов (тема близкая, да, поэтому о ней так подробно).
Во-вторых, правда, как известно, штука простая. А потому чающие правды люди предпочитают не разнообразить свой вкус - все, что им непонятно, естественным образом отправляется в мусорный бак, на котором написано «Ложь, пиздеж и провокация».
И, наконец, в-третьих, этим людям ничего невозможно доказать. Потому что они уже отобрали себе несколько источников, из которых невозбранно черпают правду жизни, и все ваши попытки доказать, что армия не является школой жизни и что настоящим мужика делает не пять лет на зоне, натолкнутся на стену агрессивного непонимания. Вас могут даже побить, если будете выебываться долго - такую вот силу имеет правда.

Не нужно думать, что такие люди родились вчера и именно в нашей стране - так называемый меттерниховский бидермейер состоял из публики подобного сорта. Но это в сторону замечание, для порядка.

Как нетрудно заметить, русский шансон, то есть хореи и анапесты, уложенные в строфу АВАВ и надетые, как гондон, на универсальный музыкальный хер из трех аккордов и синтезаторного бита, полностью удовлетворяет запросы людей, склонных превыше всего ставить правду жизни. Во-первых, русский шансон прост. Да-да, как правда. То есть, слушая его, решительно не надо напрягать слух или мозг. Во-вторых, русский шансон повествует непосредственно о правде, то есть о настоящих мужиках, о Святой Руси, о заточке и о тачиле. Вы нигде не встретите больших патриотов нашей страны, как в русском шансоне. Вам нигде больше не попадется такой потрясающей силы женский образ, как Мама. Не надо лезть в Тургенева и тыкать егонными женщинами. Проехали. Тургеневские женщины все бляди по сравнению с Мамой. То есть, та дворовая этика, которая для огромного числа наших людей является истиной в последней инстанции, полностью покрывается набором шансонных образов - настоящий мужик обязан пиздиться с себе подобными, не трогать женщин (это весьма скользкий пункт, как показывает настоящая правда жизни, но в Универсальной правде жизни такой закон занесен на скрижали в виде любви к Маме, ничего не поделаешь) и любить свою страну. Зачем ему нужно последнее - хер его знает, да и сам поклонник русского шансона вам ответит на подобный вопрос весьма уклончиво и нетвердо - но лучше бы вам такой вопрос вообще не задавать, потому что, опять-таки, при должной настойчивости можно и в рогобан схлопотать.

Люди, которые пытаются объяснить любовь к шансону чем-то, кроме умственной лени и стереотипного мышления, обычно попадают в несколько классических ловушек. Первая из них - то предположение, что у нас криминализованная культура и, дескать, поэтому… Тут ошибка заключается в том, что шансон и блатняк - не синонимы: шансон покрывает блатняк, как бык овцу, вместе с еще кучей музыкальных форм, это, что называется, umbrella term для всего того, что повествует о правде жизни: туда влезает городской романс, псевдонародное блеянье с гармошкой, барды, если постараются, и еще пачка фиктивных и дефективных музыкальных форм, объединенных примитивной музыкальной логикой, неприличных объемов сентиментальностью и, по большей части, задушевно-сипатым вокалом. Между прочим, дядя Юра на радио Шансон звучит не так чтобы редко. В отличие от дяди Кости, например. Что позволяет нам сделать вывод, что дядя Костя менее душевен, чем дядя Юра, хотя Святую Русь любит значительно больше. Но это опять в сторону, а то Шумилов скажет мне, что я, как тот студент, начав рассказывать про слона, через червеобразный хобот перешел к червям. То есть, через шансон - к привычному поношению русского рока.

>> No.71792  

>>71791
Второе оправдание шансона куда лажовее первого, и звучит оно так: ну надо же людям иметь свою музыку. Здесь опять ошибка: шансон любят не за музыку, а за то, что я сказал выше. Вот Катю Лель народ любил за муси-пуси. В них не было никакого практического смысла и правды жизни было не очень. Зато они очень здорово влетали в уши. И поэтому Катя Лель была куда более культурным явлением, чем русский шансон. И очень жаль, что она куда-то пропала.
Третье оправдание шансона… а нет никакого третьего оправдания шансона. Вообще, это все интеллигентская фанаберия, которой предаются долбоебы вроде меня - искать объяснений: шансону не нужно оправдания точно так же, как не нужно оно обуви или мебели. Потому что русский шансон, по большому счету - это предмет обихода, и требуется от него примерно то же, что и от табуретки - чтобы жопе удобно было на нем сидеть. Все прочее, включая и правду жизни - чистая брехня. Глухой и ленивый народ, который сроду не слушал приличной музыки, не читал приличных стихов, лишен врожденной музыкальности, которой обладают какие-нибудь итальянцы, например, а также со школы еще лишен культурной любознательности, а также не был, не состоял и так далее, - этот народ удовлетворяет свои куцые культурные запросы фотографией Сереги Есенина с трубкой на стене и шансоном в проигрывателе.

В 90-х годах, по ряду причин, шансон не участвовал в хит-парадах и сводках продаж: однако всякому, кто хоть немного был знаком со статистикой, было известно, что самый продаваемый артист страны - это никакой не Фил Киркоров, а самый что ни на есть Михаил Круг. С тех пор ситуация изменилась не сильно. У шансона есть свои какие-то альтернативные чарты, у него есть свои концерты, свои события, которые подчас даже не освещаются прессой. Над ним существует странная прослойка, вся эта интеллигентская плесень, которая старательно делает вид, что его не существует, и выбрасывает упоминания о нем даже из желтых газет. Поэтому статистику по нему достать сложно. Но, полагаю, сказать, что его слушают процентов 80 населения нашей страны, не будет большим преувеличением.

К чему я тут все это рассказываю? Тут придется сделать небольшое отступление.

Семья у нас была небогатая, и магнитофон у нас в доме появился довольно поздно - когда я закончил 8 класс. До этого родители притаскивали откуда-то магнитофоны друзей на несколько дней, а с ними и кассеты - какие уж были. На них, в числе прочего, был и блатняк, и этот самый городской романс. И вот однажды, ткнув какую-то очередную кассету, я услышал такие строчки:

Тише, люди, ради Бога, тише
Голуби целуются на крыше.

Продолжать я не буду, ладно? Многие и без меня знают, а те, кто не знает, пусть составят себе впечатление по приведенному - дальше там только хуже. Так вот, услышал я это, когда мне было лет десять, я полагаю, или чуть больше. Скажем, году в 80-м.
Почему я так хорошо это помню? А потому, что в комнату в этот момент решительным шагом вошла мама, без объяснений, но твердо выключила магнитофон и ушла. А потом я подслушал (стены у нас в доме были картонные), как она без обиняков говорит отцу: «Голуби, блядь, целуются! Нет, это ж какая пошлость!»
Я и раньше слышал слово «пошлость», но все не мог уяснить себе его значения. Вот в тот день я его понял, это значение, и, в общем, живу с этим понятием до сих пор.

>> No.71793  

>>71792
Дальше что? а дальше я вчера вечером тут включаю телевизор и вижу в нем надпись «10 лет Шансону» или что-то в этом роде. Толпа народу, Поклонная гора, все дела. На сцене два уебка конферируют. Потом к ним присоединяется третий, открывает хлебало в микрофон, и на меня несется песня про то, как целуются голуби.
Камеры часто хватали публику. Нормальные люди, москвичи себе, никаких клыков, никаких рогов. Ужаснее всего были дети - какие-то десятилетние девочки, которые, держа за руку родителей, самым очевидным образом подпевали «голуби целуются на крыше».
То есть, понимаете - они знали слова.
То есть, понимаете, вот мы все тут сидим и рассуждаем, что народ должен же когда-то образоваться, получить вкус хотя бы к попсе голимой, хотя бы к каким-то там Глюкозам и так далее.
А у этих вот людей - у которых нет ни когтей, ни хвостов, у которых вполне приличные лица, никогда не видевшие ни лагерей, ни пресловутых ужосов совка, - у них, значит, растут дети, которые знают наизусть песню про голубей. Которых мама и папа приволокли на Поклонную гору послушать Ивана Дымова и Петра Сивова, а также народную артистку России хуй ее не помню как, которая мерзким голосом лягушки, какому у нас обучают на народных отделениях, исполняла куплеты про милОго и гармошку. Потому что это тоже - святая Русь, а значит, правда жизни, а значит, где-то уже и шансон.
И вот эти дети - они, простите, ломают всю нашу складную интеллигентскую статистику, которая гласит, что под влиянием лучших образцов и так далее народ постепенно пересядет на попсу и даже на Пинк Флойд.
А меж тем, влияние лучших западных образцов тут у нас с 30 апреля 1990 года, когда заработало радио «Европа плюс Москва». Свобода, чарты, журналы, порталы и так далее.
И тут приходят эти дети, симпатичные, совсем не чумазые, - и подпевают про голубей.

Мне иногда кажется, что тут уже ничего не будет. Что народный правдоискательский спорт, сериалы про ментов, книги про Бешеного, историк Суворов и, конечно же, русский шансон - в своих областях все выжгли напалмом. Не знаю, что там с сериалами, но блатняк в нынешнем его виде у нас существует уже полвека - даже песни одни и те же - и аудитория его только расширилась. Все слова, какими можно было себя успокоить, произнесены: и про криминальное общество, и про бывший недостаток свободы информации - а он только набирает обороты. И с этим ничего невозможно поделать.

Разве что только попытаться научить детей в школе тому, что правда жизни - это еще не все, о чем стоит думать. Что есть еще вымысел, милосердие, Гоголь, попса и Чайковский. Что все перечисленное несколько сложнее правды жизни, но стоит того, чтобы его тоже знать. Потому что… ну потому, что с одной только правдой жизни жить скучно.

Может, они поведутся на это?

>> No.71794  

О Мелдау я в свое время писал много, но всегда не то, что хотелось.

То есть, я вовсе не жалуюсь – это нормально; я всегда придерживался убеждения, что в журналах нечего делать рефлексии рецензентов; и хотя не всегда сам избегал оной, но мнения до сих пор не изменил. Так что, не пользуясь никаким случаем, а просто потому, что вчера весь день его слушал, да еще потому, что сто лет ничего не писал про джаз, решил тут кое-какие соображения, по большей части личного характера, изложить.

Сразу оговорюсь – я считаю Мелдау лучшим из его поколения пианистов; точнее, не так – я считаю Мелдау просто лучшим из ныне живущих пианистов, но мы этот скользкий момент оставим на моей совести. Говорю я это для того, чтобы предупредить тех, кто решит читать ниже: мое отношение к Мелдау чрезвычайно пристрастно, а потому какой-то объективности тут ждать не стоит.

Я был на его концерте в январе 2007-го. Первое, что меня позабавило – на фотографиях он производил впечатление большого и сильного мужика, и я даже не раз строил на этом основании какие-то сомнительные парадоксы в текстах; на сцену же вышел невысокий и довольно – по аналогии – субтильный человек с большой головой: все дело было в ней, она сбивала с толку на фотографиях; да еще, может быть, татуировки.

У рояля страшно трещала педаль. Рядом с нами сидела милейшая старушка, из тех, что ходят в концертный зал каждый уикенд уже пятьдесят лет, и им совершено все равно, на кого. Внучка ей поясняла, что мужик будет играть джаз; старушка улыбалась и радостно кивала.

Мужик, натурально, стал играть джаз, и здесь выяснилось, что зал набит такими старушками примерно наполовину: полвыступления в нем царила полная тишина, изредка прерываемая каким-то жидким хлопком. Мы с другом положительно уверены, что Мелдау обиделся на аудиторию и именно поэтому не пошел играть второй бис.

Аудитория, впрочем, была как аудитория. На джазовых концертах вообще много снобов совершенно особого толка: то есть, собственно музыкантов, каких-нибудь ресторанных лабухов, имеющих всюду свое мнение. В очереди за одеждой мы слушали, как они этими мнениями делятся. «Ну надо же развиваться!» - говорил один из них другому, имея в виду, что Мелдау играет как-то одно и то же; не знаю, слушали ли он Мелдау прежде, но он определенно был пьян. Другой умник снисходительно объяснял молодой девушке: «Нет, он неплохо играет. Но это же все тоника-доминанта», а потом пускался в разъяснения относительно этих ученых терминов. Девушка смотрела на него с восторгом; другой друг мой называет этот способ общения исчерпывающей фразой – «лох цепенеет»; на месте лоха была девушка, как нетрудно догадаться, и ей это натурально нравилось.

Не помню, откуда еще я услышал о том концерте, что Мелдау играл «арпеждиато»; смысл этого понятия применительно к данному случаю мне не вполне ясен, хотя попробовать объяснить, что имелось в виду, я могу: Мелдау, исполняя сольно довольно длинные вещи, вынужден был левой рукой играть ритмические фигурации и довольно часто, действительно, исполнял разложенные аккорды, как, впрочем, делает то и Джаррет, и делал когда-то Тейтум – то есть, это такое общее место и совсем не порок; кроме того, между разложенными аккордами и «арпеджиато» есть весьма существенная разница. Словом, искушенную публику он не удовлетворил; впрочем, мне интересно, способен ли ее вообще кто-либо удовлетворить.

Но это все, наверное, вещи неинтересные – я только в тот день убедился, что в нашей стране даже дворники и кассирши понимают в джазе решительно все. Джаз – это такая общественная интеллектуальная легенда: символ свободы и академизма за неимением представления о собственно академической музыке; да, может быть, удачное совмещение снобизма с доступностью: уже не Бритни, еще, по счастью, не Стравинский; слушать джаз при этом совершенно необязательно, достаточно знать, что на свете когда-то существовал оркестр Гленна Миллера. Нечто подобное есть в книгах Виана, за вычетом того, что Виан был действительно хороший музыкант. Но вернемся к Мелдау.

>> No.71795  

>>71794
Помню, я пришел после концерта домой, что-то такое посидел, покрутил пластинки и, в общем, понял, что я стал немного другой человек. Не лучше и не хуже; но я уже не такой, как прежде. До сих пор тот концерт одно из самых поразительных впечатлений моей жизни.

Мелдау часто сравнивали с Эвансом; его это постоянно бесило. На одной из вкладок к пластинкам он написал, что это вздор хотя бы потому, что Эванса он слушал всего месяц своей жизни и решительно не помнит, что там к чему. Прелесть ситуации заключается в том, что за несколько лет до этого на передаче у Мариан Макпартланд он, еще совсем юный, почтительно перечислял всех музыкантов, оказавших на него влияние; первым в этом перечислении всегда стояла фамилия Эванса. Вообще, если читать все тексты, что он писал, объясняя свою музыку, то довольно быстро сложится впечатление, что писал эти тексты порядочный пижон, цитирующий Платона с Сократом, но отрицающий совершенно очевидные о себе вещи. На вкладке к House On Hill он рассуждает о контрапункте Баха и Брамса, объясняя свой принцип контрапунктного письма; читать это увлекательно – Мелдау все-таки профессиональный академический музыкант наряду с тем, что он музыкант джазовый, - однако не оставляет впечатление, что он о своей музыке знает немногим больше, нежели его слушатели; а когда он начинает знать существенно больше, случаются довольно печальные побочные эффекты вроде его диска с Рене Флеминг, на которой он написал все песни – в этакой пост-импрессионистической манере, чрезвычайно нервно и при этом на редкость бестолково. Если говорить о вещи, которая безусловно не идет ему на пользу, то это вот то самое стремление быть чуть больше академическим музыкантом, чем нужно: то, что он начал делать на House On Hill и делает посейчас, мне нравится откровенно меньше того, чем он занимался прежде – это такой ученый джаз и ученый контрапункт, с минимумом выразительных средств, большими паузами и попытками выжать толк из песен группы Oasis, что немногим более просто, нежели поиск пульса на протезе. Мне периодически кажется, что он в какой-то момент увлекся собственными представлениями о том, что музыку можно найти даже там, где ее заведомо нет, если приложить к тому побольше труда и приписать к каждой музыкальной фразе, убитой как аэродромный бетон, какой-нибудь тональный ответ. Я всегда полагал, что некритическая любовь к контрапункту способна творить одни только беды, потому что она искушает человека мыслью о том, что музыка считается штангенциркулем; по моему ощущению, Мелдау попал в эту ловушку, хотя довольно часто и с блеском из нее выбирается; я надеюсь, что рано или поздно выберется совсем, потому что талант и человек неглупый.

Что же было в нем прежде и от чего он сейчас старательно открещивается – это удивительная способность пользоваться давно уже запрещенными средствами – пассажами через пять октав, скоростными фигурациями в верхнем регистре, тремолированием, каким-то, действительно, очевидными академическими ходами, да и, в конце концов, просто сентиментальной фразировкой – для достижения ужасно обаятельного эффекта; говорят, что на каждого дурака довольно простоты; я бы сказал, что ее довольно и на каждого умного человека, ежели он простоты не боится – хотя бы на эмоциональном уровне. Я сказал, что Мелдау, по моему ощущению, о собственной музыке знает немногим больше, чем слушатель; это не попытка показать его более наивным, чем он есть – это констатация того факта, что Мелдау – критик и Мелдау – музыкант – две совершенно разные фигуры; и что критик собственной музыки в нем проигрывает автору ее, потому что есть сорт интеллектуалов, эмоционально на порядок умнее себя – так вот, Мелдау из таких. Он ужасно обаятелен, когда рассуждает, если не забывать, что рассуждения его к музыке как таковой ни имеют никакого отношения, они – потребность интеллектуального ума создавать теории, потребность его объяснять все – даже то, что в объяснениях не нуждается.

>> No.71796  

>>71795
Мелдау – почти мой ровесник, на два года, кажется, меня моложе; мне это нравится оп той причине, что я имею все шансы проследить за его карьерой в реальном, что называется, времени от начала до конца. Что еще важно лично мне – так это чистый восторг от того ощущения, что Мелдау не поддался ни на одну из модных теорий, что он не считает рояль ударным инструментом, устарелой механикой или медиумом для общения с высшими силами. Для него рояль – это 88 клавиш (на самом деле, никогда не помнил, сколько у рояля клавиш), каждая из которых звучит не так, как остальные, и потому каждую надо непременно нажать, чтобы все в музыке было по-разному; он, насколько я могу судить, ничего не слышал о так называемых «правильных» нотах, которые необходимо взять, выбросив все остальные, чтобы получилось искусство: если бы ему дали стоклавишный инструмент, он бы и на нем перенажимал все ноты. Сказанное вовсе не означает, что он колотит по клавишам бессистемно; но система его, кажется, берется не из курсов гармонии, как академической, так и джазовой; а берется она из простого соображения, что в музыке, сказавши «а», надо непременно говорить и «б», каким бы скучным это сейчас кому-то ни казалось. Мелдау очень последовательный музыкант, очень чистый и светлый – его, судя по всему, не интересуют теории о том, что джаз кончился или, на худой конец, сидит в кризисе: он просто играет себе и вам, не пыжась делать революции и говорить новые слова – и когда он играет, становится ясным, что в революциях нет никакой нужды, что есть очень простой способ играть джаз, и он давно известен.

Берете трех мужиков – по одному на рояль, контрабас и ударные. И играете. Вот примерно и вся схема.

>> No.71797  

Пришел как-то в гости ко мне друг. Сидим, беседуем.

Компьютер в это время играет всякую белиберду. Он у меня набит бессистемно несколькими тысячами файлов, от Малера до Ветлицкой и песни про Гришку Распутина. Все сгождается в свой срок. Не Малером единым…

Как бы то ни было, внезапно беседа наша прекращается. Лицо друга мучительно вытягивается. А так как он человек вежливый, то возникает некоторая пауза, во время коей он пытается побороть себя, как человек, глотающий в гостях омерзительную хозяйскую стряпню. Наконец, кость ему встает поперек горла.

  • Артем, - не выдерживает он, - а нельзя вот это… там… промотать?

Не помню уж, что в тот момент играло. Что-то длинное. Не Малер, нет. Скорее, Жан-Мишель Жарр. Какая-то, словом, безобидная лабуда.

Я, понятно, промотал, однако спросил – в чем проблема. Я, отвечает друг, вот эту, вот конкретно эту вещь – слышать не могу. Меня от нее тошнит. Физически. И не то, чтобы я ее вот так вот ненавидел. Я к ней никак не отношусь. Но меня от нее натурально тошнит. Это, говорит, какое-то акустическое недоразумение.

Я его понял. Хотя, признаться, и был удивлен. Но не тем, что его заштормило. Просто раньше я был уверен, что это мой персональный заеб. Я тоже несколько музыкальных пиес слушать не могу по причине немедленного болезненного ощущения, что они во мне вызывают.

Потом, размышляя над этой историей, я нашел, что удивление мое – от невнимательности. Потому что я уже сталкивался с таким отношением к музыке, только значения должного не придавал. То есть, явление вполне распространенное.

Я припомнил, например, что несколько женщин (почему-то именно женщин) в разное время отказывались слушать пластику Вайатта Rock Bottom, мотивируя свой отказ именно тем, что там музыка «больная». Возможно, этому поспособствовал миф, будто Вайатт сочинил пластинку в больнице, аккурат после того, как переломал себе позвоночник (это чистый миф, он ее до падения из окна почти всю сделал). Впрочем, не все из противниц прослушивания осведомлены были об истории создания. Так что явление, о котором я веду тут разговор, не только распространенное, но и имеющее кое-какие признаки объективности.

Их, разумеется, не стоит преувеличивать – выбор пьес, от которых того или иного человека трясет, у каждого обычно строго индивидуален (тут надо, однако, четко понимать разницу между неприязнью к той или иной музыке и вот этим феноменом чисто физического неудобства, что она создает – у них разный генезис). Тем не менее, есть вещи, которые быстрее окажутся в группе риска, нежели другие. Из личных наблюдений это музыка Joy Division и Nirvana, в частности. То есть все, что так или иначе эксплуатирует агрессивный психический дискомфорт, вызванный окружающим миром, быстрее вызовет дискомфорт у слушателя. Хотя вот лично меня тошнит от песни про Люси в небесах с брильянтами (не нужно мне тут впаривать историю про аббревиатуру ЛСД, кстати, я ее уже лет двадцать как не покупаю).

Тут можно пытаться понять причину: рассуждать, например, об определенных ассоциациях, некогда закрепившихся за определенной пьесой и обусловливающих с тех пор ее физическое неприятие; можно искать индивидуальные психоакустчиеские особенности, запускающие реакцию (мне о таких ничего не известно, но в обширной литературе из библиотеки прикладного шаманства, посвященной этой теме, наверняка есть не один и не десять томов, посвященных подобным вопросам). Но это все будет гаданием на кофейной гуще с практически нулевым результатом на выходе, то есть штукой решительно неинтересной.

>> No.71798  

>>71797
Гораздо интереснее вот какое наблюдение, прямо вытекающее из негативного отношения к болезненным ощущениям, вызываемым музыкой, - человек, не помешанный на каких-нибудь экспериментах по расширению сознания колокольным звоном, в музыке ищет в подавляющем большинстве случаев здоровое начало.

В этом смысле музыка уникальна. Больные литературные фантазии читаются с упоением. Живописные деривации от нормы – давно уже суть живописная норма. О кино тут и говорить нечего – оно уже до каннибализма и расчлененки дотрахалось и, кажется, останавливаться не собирается.

Мне тут, конечно, могут напомнить о панках и грайндкоре, с неменьшим упоением распевающих о той же расчлененке, однако такая аналогия не будет вполне верной по двум причинам. Во-первых, несмотря на все старания Вагнера, текст в музыке остался на подчиненных позициях, и если здесь расчлененка и фекальный юмор и вызывают раздражение, то исключительно своею повторяемостью, приводящей к пустоте финального сообщения – хули огород городить, что называется. Во-вторых же – что отчасти вытекает из «во-первых» - текстуальное сообщение обычно воспринимается отдельно от собственно музыкального, что приводит к известному и очень частому парадоксу, когда песни с глупыми текстами слушаются, потому что музыка хороша: в этих случаях полоса смыслового спектра принудительно сужается путем постановки фильтра, выбрасывающего текст из песни вовсе.

Таким образом, в музыке даже в пограничных случаях вычленяется здоровое начало. Под убогие песни какого-нибудь сайкобилли можно отлично трясти головой, под романс «Отцвели уж давно…» можно томно и с пользой грустить, несмотря на выдающейся пошлости текст; и, чтобы уж покончить с этим вопросом, можно привести несколько побочный к данному разговору пример «Волшебной флейты», которая – шедевр аккурат вопреки идиотскому либретто, и только ли она одна. Тем не менее, отношения музыки и текста заслуживают отдельного разговора, так что мы этот дуализм покамест свернем и нацелимся обратно на предмет.

Понятие «болезненной музыки» всегда, во все времена, было критическим кастетом. Разумеется, применительно и к литературе, скажем, эпитет «болезненная» был далеко не пряником; тем не менее, «болезненная литература» читалась и изучалась в силу своей болезненности, и даже – в силу болезненности – объявлялась «портретом своего времени» (тут на ум Кафка, например, идет), тогда как заклейменная таким образом музыка – именно что вопреки.

Уместный тут пример – вагнеровская драма «Тристан и Изольда», к которой с какой стороны ни подползи – все будет надлом. И авторский, и эмоциональный, и собственно музыкальный – недаром традиционное мнение гласит, что именно она похоронила романтизм, как в виде программного высказывания, так и с точки зрения чисто музыкального инструментария. В разные эпохи она поставлялась в голову угла как манифест пессимизма и «болезненности»; ее разобрали на винтики, чтобы уяснить механизм болезненности; главными причинами объявлены были тональная нестабильность и изобилие хроматики – вещи, с сороковых годов прошлого века составляющие основу джаза: уже по одному этому примеру можно видеть, насколько бесполезны попытки вычленить из музыки чисто технические причины «болезненности» - что немцу смерть, то американцу хорошо, that is. Тем не менее, покончив со всем пессимизмом вагнеровской драмы, любой комментатор – кроме идеологически подкованного ипохондрика – непременно станет отмечать мощь и архитектурное совершенство вагнеровской музыки, причем отмечать как безусловно положительные, или «здоровые», если угодно, категории.

>> No.71799  

>>71798
Смысл этого урока в том, наверное, что болезненность можно рисовать и длить во времени, когда образы, создающие ее, обладают потенцией конкретного смысла – как слова или фигуры на экране. Когда несущую конструкцию составляют абстракции – как в музыке или архитектуре, - то они обязаны отвечать нескольким критериям, имеющим неизбежную положительную коннотацию, – то есть, как минимум, обладать пропорциональностью, эмоциональным балансом, а также структурной ясностью.

Эти требования формируют не только саму музыку – они формируют также и запросы к музыке слушателя. Для примера можно привести одно, совершенно поверхностное, наблюдение: несмотря на тягу современного невротика, каковым является житель больших городов, к меланхолии и традиционно отображающему его в музыке минору, как минимум две трети музыкальных произведений либо прямо написаны в мажорных тональностях, либо разрешаются в них, либо тяготеют к мажору. Это касается музыки академической; это же справедливо и для музыки популярной. Я как-то прочел увлекательную дискуссию, в которой участвовали, как мне показалось, сущие дети – в ней на полном серьезе обсуждалось письмо к любимой группе с требованием исключить из репертуара мажорные песни, потому что-де вся правда в миноре. Это было жуть как смешно; но, согласитесь, обратная ситуация едва ли представима – повода нет.

Словом, музыка, как ничто более, нуждается, явно несет или же потенциально содержит в себе некое положительное высказывание; его наличие обусловлено имплицитно присущему музыке порядку (я не буду тут напирать на слово «гармония», якобы синонимичное музыке, - этот фокус заездили уже до того, что в него хочется не верить из принципа); порядку, без которого оно, как и здание без рассчитанного каркаса, навернется от любого дуновения.

Здесь остается непроясненным вопрос – всегда ли порядок синонимичен здоровью. Я полагаю, что да. Внятно объясненный порядок может быть невыносимым с точки зрения гражданских свобод или права на самовыражение, однако для физического и психического здоровья он создает куда более удобные условия существования, чем любая система, основанная на постоянно и непрогонозируемо меняющихся величинах.

Это, конечно, не очень утешительная констатация для свободного ума: однако кто сказал, что музыка свободна? у Феллини хорошо показано, чем закончились попытки демократии в одном отдельно взятом оркестре.

Проще говоря, музыка – не лекарство, что бы там ни говорили труды по прикладному шаманству. Оно – здоровье. Это разные вещи.

Именно поэтому случаи болезненной реакции на нее, с которых я начал этот текст, так редки.

Тут можно еще чуть поспекулировать и предположить, что реакции эти – суть раздражение не слишком здорового организма при виде воплощенного здоровья.

Но это уже какая-то совсем вздорная концепция.

>> No.71800  

Я получил тут много нареканий за то, что применил понятие правды жизни к текстам русского шансона. А потому чувствую необходимость немного на этом месте потоптаться.

Я, собственно, уже не раз так или иначе касался этой темы, всегда рассказывая один и тот же анекдот про приятеля, который все фильмы делил на жизненные и прочие, причем в жизненные у него попадали странные номиналы типа «Жара тела», если кто еще помнит такую лабуду.

Смысл этого анекдота довольно прост: правда жизни в области искусства по большей части водится в голове воспринимающего, а не в самом теле культурного факта. Тут, в общем, важно только желание. В принципе, профессиональный правдолюбец способен редуцировать до правды жизни хоть эльфов - и делает это с успехом, что показывают бесконечные споры о том, кого же Профессор на самом деле вывел под эльфами и (особенно) под магами (жидов, как нетрудно догадаться) - равно как спор о том, жид ли Альберих, занимает уже полторы сотни лет особого сорта вагнероведов.

Фокус этот имеет самоочевидный генезис: довольно большое количество людей до сих пор уверено, что единственное назначение искусства - максимально близко к тексту фиксировать жизнь во всех ее проявлениях. У этого мнения почтенная база: в советских школах это был основной способ рассмотрения проблематики тех или иных литературных произведений. Из невинной фразы Толстого о том, что главный герой его повести это правда, в школе сделали монстра, побивающего копытами все хилые ростки воображения.

Алкание правды, при всей кажущейся положительности коннотаций - процесс, по сути дела, деструктивный по отношению ко всякому сложному явлению. Даже физикам бывает непросто объясниться перед мирянами, что они вовсе не занимаются поисками истины; что уж говорить о вещах неприкладных, вроде литературы и музыки. Сведение к жизненности - мероприятие комплексное, и логика «так не бывает» в нем - далеко не главная линейка или, если угодно, кастет: сведение к жизненности предполагает не простое вложение перстов в раны, но целый процесс по обдиранию истории о ранах от всякого поповского вымысла. Сведение к жизненности требует даже воображения, того особенного сорта неоплатонического воображения, которое за всяким описанным явлением прозревает его правдивую идею.

Основная ошибка, которую делают критики данного подхода, заключается в смешении понятий правдивости и правдоподобия. Во втором случае довольно отчетливо слышно, что к правде эта штука имеет весьма опосредованное отношение, она - только подобие правды, и может быть сколь угодно далеким подобием. Тогда как правдивость - это вот самое то и есть: представление о том, что, во-первых, на свете есть какая-то универсальная правда, и во-вторых, что то или иное явление к этой правде приблизилось настолько близко, что по нему уже можно действовать как по учебнику. Правдоподобное описание событий совершенно не предполагает, что события происходили именно так, как они описаны, или что они вообще имели место: это всего лишь реконструкция возможного, то есть игра воображения. Тогда как правдивость предполагает, что события не только происходили в указанной последовательности, но и из них можно и должно извлечь урок: то есть, нечто вроде фразы «Вот такая она, сука-жизнь». Никто из правдолюбцев никогда не скажет - «правдоподобно»: только «правдиво» или «жизненно».

>> No.71801  

>>71800
Далее включается механизм отбраковки. Смысл в том, что поиск правды в одних случаях затруднен материалом больше, чем в других. При прочих равных жиган даст сто очков эльфу Леголасу по части жизненности: жигана все видели, а эльфов - только самые продвинутые. Мысль же алкающего правды человека всегда движется по оптимальной траектории - все, что правду так или иначе замыливает, рано или поздно выбрасывается как не стоящее трудов вообще. Правда, в общем и целом - противник всякого воображения, так как обязана быть изложена в терминах, не выходящих за рамки среднестатистического опыта; иначе это уже не правда, а именно что правдоподобие, или, того хуже - прямая брехня. А потому те культурные явления, где воображение автора как-то особенно заметно порезвилось, правдолюбцами подозреваются в намеренном искажении фактов (факты при этом могут быть любые, лишь бы их можно было впихнуть в так называемый «реальный мир»). Метафоры, метонимии и прочие тропы попадают под подозрение сразу, если они не освящены временем и традицией: так, глаза могут быть как небо или как море, а поцелуи - горячими или сладкими. Поэтому нет ничего удивительного в том, что рано или поздно правдоискатели, даже если они начали свой путь с истории про трех мушкетеров, остаются с шансоном, фильмами про ментов и Петросяном. Фанаберить разрешено только фантастам, преимущественно братьям Стругацким, почему - вопрос отдельный и не для данного разговора. В части технической для выражения правды наиболее удобными представляются простые предложения, рифмы, реалистическая живопись в целом, три известных аккорда и юмористические скетчи. Все это, как нетрудно заметить, не какая-то сверху спущенная данность, но результат логической отбраковки всей и всяческой авторской дури, затемняющей подлинное положение дел.

Отдельной строкой следует прописать так называемую романтизацию действительности: она вполне допустима с точки зрения правдолюбца, но только в том случае, если правда уже установлена. То есть, дойдя в процессе редукции до зерна истины, правдолюбец затем не против, чтобы ему эту истину разукрасили - но только, опять-таки, допустимыми красками: из голой бабы не дозволяется вить веревки в духе Модильяни, зато ей в руки можно дать цветок или скрипку. От этого она не перестанет, как нетрудно заметить, быть голой бабой, однако приобретет тот самый романтический ореол, который многими критиками почему-то полагается отходом от правды жизни. Отнюдь; это всего лишь слоники на комоде.

По большому счету, всякий правдолюбец в культурном факте ищет отражения себя, любимого, причем, что затрудняет подчас классификацию - существенно допиленного напильником себя. Мировоззрение правдолюбца куда сильнее мифологизировано по сравнению с воображением человека, согласного терпеть такие вещи, как вымысел и сказку. Просто потому, что второму не нужно всякий раз подставлять на место главгероя свою персону; тогда как правдолюбец именно этим и занят по преимуществу. Несложно увидеть, что подобный труд сопряжен с необходимостью завышать представления о себе с тем, чтобы они, эти представления, совпадали со скиллами главгероя - хотя бы перед сном, когда слюнявишь в мечтах подушку.

>> No.71802  

>>71801
Но здесь же сразу заметно и ограничение, которое накладывает этот подход. Воображать себя эльфом или космолетчиком можно только до определенного возраста: даже правдолюбец подвержен процессу взросления, когда мечты вытесняются серыми будничными заботами. Нормальный правдолюбец уже лет в тридцать представляет из себя кухонного циника, и круг его культурных предпочтений сужается до совсем уж базовых подручных представлений, к которым плюсуется четыре отвлеченных концепта -Души, Любви, Свободы и Родины. Не следует тут усматривать каких-либо лишних абстракций: Душа - это тот орган, который позволяет правдолюбцу понимать правду, Любовь - это то, что у него было бы с Ленкой, не женись он на этой суке из третьего подъезда по залету, Свобода - это то, что будет, когда он уйдет от этой суки из третьего подъезда хотя бы на пару суток, Родина - это то, что по дефолту делает существование правдолюбца осмысленным и оправданным. В последнем пункте есть налет какой-то мистики, однако это тоже не повод удивляться - неразвитый человек мистик по преимуществу, ибо живет в мире феноменов, связь между коими установить не в состоянии. У каждого из концептов есть свое визуальное воплощение: Душа это гитара или скрипка (в случае с голыми бабами), Любовь это голуби (даже кино такое было), Свобода это жиган или бумер, а Родина это Мама (именно так, Любовь тут только промежуточная шестерня). Думать, что эта геральдика имеет какое-то отношение к воображению и вымыслу - все равно что полагать, будто птицы поют от избытка чувств.

И именно в силу взросления правдолюбца, когда отсеиваются все юношеские грезы (если они и были), на свет вылазит пристрастие к простым красивым песням, в которых все понятно до слова и в которые себя подставить не составляет никакого труда. Жизнь тяжка и постыла, как на зоне, кругом не друзья, а кореша, и купленное в кредит ведро с болтами занимает все свободные мысли. Хоть бери гитару и пой про все про это.

Вот, собственно, и поют.

P.S. Нетрудно заметить, что я описал радикальный случай. На деле правдолюбцы весьма часто попадаются и среди публики, полагающей себя культурной. Разница, впрочем, небольшая и касающаяся по большей части не механики редуцирования, а конечного результата. Шансон там заменяется на олдовый рок, например, а Бешеный на Довлатова, само же слово «правда» может замениться на «красиво»; суть же остается неизменной: культурные объекты разделяются на истинные и ложные, и ложные предаются анафеме.

>> No.71803  

В нынешнем мире, развлекающем себя созданием и ниспровержением кумиров, отличить настоящую знаменитость от поддельной бывает непросто.
Однако критерии есть. Вот один из них.
Если человек поведал миру полную хуйню, чушь или банальность, которые выносятся в рекламы и на полосы печатных изданий, - то он есть настоящая знаменитость.
Попробую пояснить на примерах.
Вот, скажем, реклама вроде бы часов. Посреди листа куриным почерком написано следующее: "Время драгоценно тогда, когда его мало".
Теперь давайте проделаем мысленный эксперимент и подпишем под этими строками фамилию А.Рондарев.
Что скажут люди? люди справедливо скажут - кто такой А.Рондарев, что ему отвели место под то, чтобы он спорол какую-то невнятную поебень?
Это означает, что я - ни хуя не знаменитость.
Проведем другой эксперимент - подпишем там же, допустим, "Ю.Лотман". Что произойдет?
К первым людям присоединятся вторые, которые скажут: епс, а мы-то думали, что Юрий Михайлович был неглупый человек.
Это означает, что Ю.Лотман - знаменитость ограниченного хождения.
А теперь мы ставим там подлинную подпись: Владимир Крамник. И споры стихают. Имеет право.
Но, допустим, не все интересуются шахматами и не всем чемпион мира по этому виду спорта - большой указ. Возьмем тогда другой случай.
Вот посреди страницы блестит такая фраза (большими буквами, на подложке): "Жапонизм - это так изысканно".
Идем прежним путем. Что говорят А.Рондареву на сей афоризм? В интеллигентных компаниях - ничего, потому люди воспитанные. В неинтеллигентных могут начать выяснять, какого хуя А.Рондарев о какой-то жопе вдруг забакланил и не хочет ли он ответить за это по-мужски.
Берем Ю.Лотмана. Опять-таки, к предыдущей компании присоединяется ряд просвещенных людей, которые начинают предполагать, что почтенный ученый, верно, спятил на старости лет.
А теперь подставляем туда правильный ответ. Б.Акунин. Вопросы есть? вопросов нет.
И это не сегодняшнее изобретение. Я помню, как в кабинете физики у нас висел стенд, оформленный цитатой самой тогда наизнаменитейшей знаменитости. Выглядело это так: "Электрон так же неисчерпаем, как и атом. В.И.Ленин".
Так что критерий универсальный. Меняются только герои. Принцип сохраняется. Можете по нему себя проверять, если кто обуян.
Просто выходите на люди, вставайте в позитуру и говорите, например: "Музыка важна для пищеварения".
Если вас погнали ссаными тряпками - стало быть, вам еще над собой работать и работать.
А если кинулись записывать - стало быть, вы того... Примите поздравления. Отныне и до того самого момента, когда вас выкинет с вашего места новый кумир, вы вольны нести всю ахинею, что у вас на уме.
Carpe diem, друзья. Или, как попросту писал один бывший коллега, завершая репортаж о тройном убийстве, - "секите момент".

>> No.71804  

>>71781

Он постоянно сам себе противоречит. И не замечает этого.

Ну и да, Рондарев 15 лет назад и сейчас - абсолютно разные люди. Нет, и тогда у него гордыни было немало, но он находил в себе силы ее пусть немножко, но обуздывать. А потом просто отпустил тормоза и вся его писанина превратилась в бесконечное восхваление себя, любимого, и опускание ниже плинтуса всего остально мира. Глобальное, космическое, вселенское "вы все пидорасы, а я д'Артаньян". Уникальный гибрид Сарумана Белого с Голлумом!

>> No.71808  

Болеючи, особенно летом, как-то больше ничем, как глупостям, заниматься не тянет. В рамках этого наблюдения полдня сегодня читал про Мэнсона
Впечатление грандиозное, хотя и не то, о чем вы, скорее всего, подумали.
Если нужна история, которая лучше всего, во всех аспектах и с кристальной чистотой иллюстрирует то, на каких полуграмотных костылях пошла поп-культура со времен группы The Beatles – то вот она.
Начиная от нелепого мессианства и бессмысленных наркотических пророчеств и кончая прочтением текстов помянутой группы под призмой Откровения Иоанна. И переходя отсюда плавно уже к чистой шизофрении в виде поиска дыры в земле, ведущей в Подземный Город.
Глупость иногда бывает, впрочем, поэтична. Парадокс этой истории в том, что в ней нет ни капли поэзии, ни капли ума, ни капли человеческого.
Это история о том, как глупое обдолбавшееся уебище собрало вокруг себя группиз, отправило их убивать, а потом село, нарисовало на черепе свастику и стало писать убогие песенки.
А банда еще больших болванов до сих пор считает его иконой и эти его песенки распевает.
Ну просто пробы негде ставить.
Тут еще надо оговориться по поводу Битлз. Я их не только в очевидной связи с Мэнсоном упомянул.
Ведь что до них? Элвис, Бадди Холли, Чак Берри. Танцы, веселуха, трэш и угар. Замечательно.
А потом приходят эти четверо и начинают писать песни со Смыслом.
И все. Тут же на свет рождается то, что и рождает обычно сон разума. Мэнсон, попросту говоря.
Причем, он ведь даже не чудовище. Он просто мелкий, обдолбанный и очень глупый зверок. То есть, какой Смысл – такой и результат.
Ну а там уже и дурилка наш Мэрилин подтягивается. И подтягивает. Зоопарк.
И делается поразительно не то, что вся эта махина до сих пор щеки надувает. А то, что среди нее, среди всех этих стадионных антемов и рисунков Блейка на обложках альбомов, - словом, среди всей этой пародии на коллективный разум иногда происходят чудеса и появляются хорошие вещи. Там вот как Страммер выжил среди этих чумазых? как среди этого обдолбанного жужжания, которое двадцать лет уже производит британский рок, остались целыми Радиохед и NMA?
Уэйтс как-то сказал, что 60-е он проспал и ничуть об этом не жалеет. Его можно понять. Вот хоть взять и прочитать про Хелтер-Скелтер.

А ведь все так хорошо начиналось.

>> No.71809  

О человеке можно многое сказать по тому, ради чего он совершает тот или иной поступок. Один живет за городом, потому что в городе душно, другой — потому что за городом жить престижно, третий — потому что у него барахлит клапан в сердце. Том Уэйтс, ведущий размеренное существование в пригороде калифорнийского местечка Санта-Роза, утверждает, что выбрал сельскую жизнь, потому что ему нравится отливать на улице. И это вовсе не попытка эпатажа с его стороны.

Тома Уэйтса трудно заподозрить в желании кого-либо эпатировать. Это правда, настоящая правда, как она есть: человеку нравится вечером выходить за дом и стоять, глазеть на закатное небо. попутно занимаясь вполне себе природным мероприятием, которое называют «отливать». Собственно, кажется, что все песни Уэйтса рождались в подобные моменты — когда высокое и земное встречались друг с другом. Тем более, что у Тома с рождения был вполне алхимический дар видеть высокое и земное соединенными вместе.

Нынешняя деревенская жизнь привлекает Тома и еще одним: своей уединенностью. Вообще-то он — не такой уж большой любитель шумных компании, прочих скопищ людей. И — относительный поклонник оборванцев, о которых с такой теплотой поет. Том — человек домашний и семейный. Было, конечно, все было — и алкоголь, и ночевки на лавках, и разные работы сомнительного свойства. Но это все в прошлом: в юности, когда быть глупцом не только простительно, но и необходимо. С тех пор Том повзрослел, помудрел, остепенился. У него одна-единственная на всю жизнь жена, у него, как он выражается, «куча детей и собак»: детей, если он не сбился со счета, трое, собак побольше. Видите ли, говорит он по этому поводу, мне никогда не улыбалось быть мужиком, который проснулся однажды в шестьдесят пять лет и понял, что забыл завести детей.

Юность, еще говорит Том по тому же поводу, плоха тем, что дается молодым: они не знают, как ею распорядиться. Впрочем, говорит он, жизнь наша разворачивается не по линии и даже не как дорога — она разворачивается экспоненциально. То есть юность остается с тобою — как и все те 48 тысяч тонн метеоритной пыли, что ежедневно выпадают на Землю, остаются на ней навсегда. Трудно поручиться за верность трактования Томом законов математики, a также за верность его данных относительно количества звездной пыли, оседающей на Землю. Впрочем, это совершенно неважно. Ибо главное им объяснено верно: да, юность тратится бессмысленно.

>> No.71810  

>>71809
Но мы говорили об уединенности. О том, что Том не любит большого количества людей. Там, где 30 000 человек прутся смотреть на одно и то же, в меня сразу закрадывается подозрение, поясняет он. Этим Тому не нравятся 60-е. Ему нравится говорить, что он проспал их, хотя в 60-х ему как раз было от одиннадцати до двадцати одного года — самое время слушать The Beatles и ходить к Белому дому протестовать против войны во Вьетнаме. Но вы не услышите от Тома ни одного упоминания о The Beatles — он не очень твердо представляет себе существование такой группы. Джаз — да, Билл Эванс — да, битники – да, Керуак, Гинзберг, Берроуз – да. Особенно Берроуз — человек, к которому больше всего на свете подходило звание поэта-лауреата в его первозданном виде. Берроуз, интеллектуал и старый друг до самой смерти, несмотря на всю разницу в возрасте. A вот The Beatles, стадионные концерты, «flower power» — нет-нет, увольте, слишком много народу, чересчур много. Тому и без 60-х есть о чем рассказать: как он, например, работал в начале 70-х швейцаром в клубе в Сан-Диего. По недосмотру местного менеджмента ему удавалось иногда выскочить на сцену и исполнить какой-нибудь номер, какую-нибудь из сочиненных им песен, обычно на основе минорного аккорда. Потому что когда-то, когда Тому было двенадцать лет, соседский хулиган по имени Билли Сьюд, живший в трейлере вместе с мамашей таких размеров, что она никогда не покидала этот самый трейлер — она просто не могла пройти в дверь, -— так вот, этот хулиган научил Тома играть в миноре. И вот Том выбегал на сцену и играл какие-то свои песни, a в зале сидел Херб Коэн, представляющий лейбл с подобающим в данном случае названием «Asylum». И вот этот Херб – он разглядел в Томе таки что-то, хотя голоса у Тома не было никогда, и Том все пытался добиться от своих голосовых связок такого же тембра, что был присущ голосу его дяди Вернона. Которому (дяде) во время операции на горле хирург по ошибке зашил в это самое горло оброненные случайно ножницы.

А может, и не было никакого дяди Вернона, и Билли Сьюда не было, и ничего не было. Слушать Тома, когда он в ударе — все равно что слушать музыкальный автомат, по которому стреляет тринадцатилетний сутенер во время войны сутенеров в Миннеаполисе. Том однажды был такому свидетелем. Один из этих тринадцатилетних был вооружен автоматическим пистолетом, у другого же не было в руках ничего. И вот этот-то второй повторял, пригибаясь от выстрелов: «Ты мертвец, Леон!» A Том с приятелем лежали на полу и только слушали, как перещелкивают пластинки в музыкальном автомате, в который попадали пули: сперва Дина Уошингтон пела песню «Настанет день», потом пошли песни, не менее актуальные в данной ситуации. Вот так и истории сыплются из Тома, когда он в ударе. Кто знает, где там правда, a где ложь. Ho, как говорил в таких случаях Фрэнк 3аппа, «Whо the fuck anyway?»

3аппу, покойника, Том тоже хорошо помнит: Том выступал у 3аппы на разогреве. Заппа давал ему сорок минут, в течение которых публика, пришедшая смотреть концерт самого эксцентричного музыканта на Земле, едва не кидалась в Тома тухлыми яйцами. A потом спрашивал у него: «Ну, как сегодня зал?» Тому до сих пор снится один и тот же сон: что он играет на разогреве у Заппы, a публика кидается в него горящими факелами, a потом поднимается на сцену и бьет его кольями. Да, Фрэнк был хорошим человеком, говорит Том.

Но это все в прошлом, скажет вам Том. Потому что потом я встретил Кэтлин. Она могла лежать на гвоздях, проткнув себе губу вязальной спицей, и при этом пить кофе, и я понял, что эта девушка — для меня. Мы поженились в церкви, которую я нашел в телефонном справочнике, и священник все время называл меня «мистер Уоттс». С тех пор мы все делаем вместе: я приношу фламинго, она отрубает ему голову, я кидаю его в воду, она его ощипывает — и никто из нас не хочет потом его есть. С тех пор, как у меня есть Кэтлин, я пишу пластинки без продюсеpa. Знаете, в 70-х никто не давал денег артистам, потому что все были уверены, что получив тридцать килограмм денег, всякий apтист тут же сорвет когти в Мексику. Тридцать килограмм денег выдавались парню с виллой и собственной яхтой, который уж точно никуда не сорвет когти, чтобы он присматривал за артистом. И вот он и назывался продюсером. Однако теперь Кэтлин присматривала за мной, и все было в порядке.

>> No.71811  

>>71810
Он еще долго может заливать вам, этот Том. Кто знает, что там правда, a что ложь, но, опять-таки, вспомним, что говорил по этому поводу 3аппа. Действительно, какая разница, правда это или ложь, если это интересно. Вы поймите, говорит Том, что вам с того, что вы будете знать подноготную той или иной истории. Вот вы сидите, смотрите, допустим, дерьмовый фильм, вам уже подохнуть хочется. A к вам поворачивается кто-нибудь и говорит: все, что показано на экране — чистейшая правда. Что, кино от этого перестанет быть дерьмовым? Да ни в коем случае. Ну или так: я говорю кому-то — эта, мол, песня про Джеки Кеннеди. Bсe говорят— «ого!» Да нет, объясняю я им, я пошутил: эта песня — o Нэнси Рейган. И получается, это другая песня, так что ли? Да нет, чушь все это — песня та же самая. He лучше и не хуже.

Том Уэйтс — настоящий фольклорный персонаж. Такие люди в романах Фолкнера сидят перед своими лавками и домами на корточках и ведут неспешные беседы — про ypoжай, девчонок и то, что опять кого-то прибили ночью в ближайшем овраге. Для этих людей жизнь и смерть — события обычные и даже немного скучноватые. Жизнь — это труд, a смерть— избавление от труда. Так что под определенным углом смерть даже предпочтительнее. Это отношение к жизни и смерти важно понять, потому что оно является ключевым для героев песен Тома Уэйтса — тех же самых фолкнеровских персонажей, что, может быть, даже переехали в город, но так и не избавились от своих деревенских представлений. О Том, что такое жизнь и смерть, и почему родственные связи важнее любых других, и почему ты можешь быть отбросом, дезертиром и даже коммунистом — но ты не имеешь права кинуть в беде родных или обмануть друга.

В последнее время Том все реже пишет пластинки. В прошлом десятилетии оригинальных вышло всего две. Чаще он работает с друзьями по какой-нибудь оказии. Так десять лет назад он сочинил для театрального режиссера Роберта Уилсона музыку к странноватой пьеce o взаимоотношениях Алисы Лидделл и Чарльза Лютвиджа Доджсона, более известного как Льюис Кэролл. Два же года назад Том сделал музыку к другой его постановке, «Войцек», об обезумевшем немецком солдате. Оба этих саундтрека ныне вышли в один день, 7 мая. Что отчего-то кажется крайне характерным для Тома: да, вот так, в один день — две совершенно разные пластинки, «Alice» и «Blood Money» — с песнями о любви и смерти. Больше о любви в первом и о смерти во втором случае.

Потому что так уж получилось: со временем мы не молодеем, a совсем даже наоборот. И живем мы коротко, и Господь постоянно отлучается по делам — вот о чем Том Уэйтс рассказывает на этот раз. Ему уже за пятьдесят: впереди еще много времени, но куда больше времени позади. Это не может не требовать осмысления. Чем и занят сейчас Том — осмыслением. Потому что, хотя смерть и бывает избавлением от дневных трудов, все же есть в ней что-то пугающее. Что-то, с чем не хочет мириться человек, и надо к этой проблеме выработать какое-то отношение. Придумать про смерть какую-нибудь историю — не для того, чтобы сделать ее нестрашной, на это у человека мало сил. A чтобы, по крайней мере, поселить в душе надежду, что все, бывшее до нее, было не напрасно.

Потому что я ведь не очень смелый человек, признается Том. Однажды я видел, как последний великий блюзмен Хаунд Дог Тэйлор пел перед толпой орущих алкашей. Один из них, в первом ряду, более всего доставал его. Тогда Тэйлор вытащил из кармана револьвер тридцать восьмого калибра, прострелил алкашу ногу и продолжал петь дальше. Я, говорит Том, все время мечтал так поступить. Но всякий раз у меня не хватало духа.

Play, 2002

>> No.71812  

Мелодия, если брать ее прикладную функцию (я тут сознательно устраняюсь от дистинкций между мелодией, мелодическим оборотом, темой, мотивом etc., беря понятие в его словарном значении, а именно как ритмически упорядоченную последовательность звуков, распознаваемую как целое) – так вот, мелодия в музыкальном произведении выполняет функцию, сходную с функцией героя в литературном произведении, кино или каком другом в той или иной степени нарративном виде искусства. Смысл в том, что разум слушателя с того момента, как ухо ухватило мелодию, начинают занимать вопросы, сходные с теми, которые возникают при вычитывании из повествования информации о протагонисте - условно говоря, вопросы узнавания и эволюции; если же мелодия, как в поп-пьесе, например, не склонна к эволюции, то, тем не менее, каждое ее новое появление с нетерпением ожидается и встречается с неизменным интересом – в том случае, если мелодия хороша.

Вышеизложенное не есть Бог весть какое открытие – вся содержательная сторона вагнеровской лейтмотивной техники может быть сведена к этому наблюдению, хотя, разумеется, и далеко не в полной мере; тем не менее, именно в вагнеровском, насквозь программном мире лейтмотивы, прочно закрепленные за теми или иными героями его драм, принимаются диктовать прогностической составляющей воспринимающего разума ту же логику ожидания, которой подчинен и разум, увлеченный вопросами бытования книжного героя, – ожидания возвращений и пермутаций. Бернстайн говорил, что основа музыки – повторение; по большей части это наблюдение относится именно к мелодии, ибо она – первое, что вычленяется из музыкальной ткани, и последний, в конечном итоге, аргумент при составлении слушательского вердикта в восьми из десяти случаев; технические сложности, связанные с гармонией, доступны далеко не каждому слушателю; кроме того, они почти всегда лишены того главного обаяния, за которым человек обращается к искусству – эфемерного обаяния риторической убедительности, обаяния прямого, легко дешифруемого высказывания, то есть, говоря попросту, жизнеподобия в той или иной степени условности.

Здесь, как представляется, уже нетрудно увидеть симптомы опасности, которую таит в себе так называемая хорошая мелодия. Опасность эту легко понять на уже приведенном примере литературных героев: удачно придуманная фигура протагониста в одном произведении способна низвести все последующее творчество писателя на уровень сравнительно-второстепенной "недоделанности", а иногда может и просто отменить саму свободу последующего творчества – сэр Артур Конан-Дойл не дал бы соврать. С хорошей мелодией – та же история: можно вспомнить группу Eagles, для широких слушательских масс оставшуюся автором одной-единственной, и притом нехарактерной для нее песни, а можно вспомнить Эрнеста Шоссона, известного как сочинителя "Поэмы" для скрипки с оркестром, и только; этот ряд очень длинный, но смысл понятен, так что не будем зря тянуть.

Ограниченность хождения хорошей мелодии отлично знают умные писатели саундтреков. Грамотный автор саундтрека не будет сочинять двадцать разных пьес с яркими мелодическими кусками с риском погробить весь проект. Он напишет тему под титры и какой-нибудь вальс, что будет заводиться в самых душещипательных местах. Все прочее будет разукрашено вариациями этих двух тем и ничего особенного не значащими музыкальными обоями разного качества. И это – разумный подход: зритель не музыку идет слушать, он кино идет смотреть; никому не нужно, чтобы зритель после просмотра говорил, что в фильме «зато хорошая музыка» - то есть, может, композитору этого и нужно, да кто ж ему даст?

>> No.71813  

>>71812
Ограниченная ценность ярко выраженного мелодического дара подтверждается изобилием примеров: Мендельсон упрекал Шопена в салонной манерности; через полвека Ницше назвал Мендельсона «милой интерлюдией» между Бетховеном и Вагнером; Сен-Санса в той или иной степени игнорировали всю его жизнь, Пуленк же считался популистом едва ли не до самой смерти; всех перечисленных так или инчае подвигали на второй план, обвиняя в недостатке "мускулов", "энергии", "плоти" и чего там еще. То есть, иногда начинает казаться, что хорошая мелодия – это та самая торная дорога, которая известно куда ведет; причем факт сей осознается всеми участниками процесса: критика любит накидываться на композитора за «потакание вкусам толпы», композитор вынужден всякий раз оправдываться, при жизни и посмертно, что вот этот опус у него – опять не вышел, потому что сравниваются все опусы с одним-единственным образцом, куда композитора угораздило засунуть хорошую мелодию; слушатель же своим поиском «таких же красивых мелодий» сводит целое наследие композитора/группы/певца/you name it к трем хитам и остальной «че-то как-то скучной» массе; исключений тут нет – Моцарт написал «Лакримозу» и 40-ю симфонию, Бетховен - «Лунную сонату» и послание к Элоизе, Гершвин – Summertime, Монк – ‘Round Midnight, а Сантана – Black Magic Woman (я в курсе, кто настоящий автор этой вещи, но Сантане от этого не легче).

Словом, похоже, что к мелодии в куда большей степени подходит данное тритону схоластическое определение diabolus in Musica. Будучи самой доступной составляющей музыкального опуса, хорошая мелодия – особенно сейчас, в эпоху рейтингов и голосований – способна в два дня сделать сочинителя знаменитым. Однако через два года за подарок этот придет счет, и цена в том счету может быть весьма велика. Людей выбрасывали с лейблов за то, что те не выполняют условий соглашения, а попросту не пишут больше хороших мелодий; хорошесть в данном случае определялась магазинными сводками. Человеку, показавшему незаурядный мелодический талант, часто делаются заказаны любые эксперименты – для экспериментов другие люди есть, а ты мелодии пиши, и вся недолга; так, Брэду Мелдау поставил на вид «отсутствие запоминающихся мелодий» в поздних работах сайт Allmusic. Яркий герой вытесняет автора и занимает его место: надо полагать, что если сейчас на книжках Марининой заменить фамилию автора на Каменская, то никто из читателей этого просто не приметит.

Может показаться, что проблема эта чисто композиторская; наше же дело – по-прежнему искать отличные мелодии и не забивать себе голову; это не совсем так. Упертый поклонник патера Брауна рискует пропустить одного из самых оригинальных писателей прошлого века; упертый любитель свистеть после концерта понравившийся мотив рискует остаться без всего музыкального двадцатого века вообще. Это вроде бы не беда – Моцарта на всех хватит – однако такая логика рано или поздно приводит человека к книжной полке, отобранной по рахметовскому принципу, на которой стоит только двадцать книжек, зато все нужные. То есть, в данном случае – с яркими героями. Мелодичные, если угодно.

>> No.71814  

>>71813
В вышеприведенных рассуждениях нет какого-то особого практического смысла – глупо пытаться запретить композитору попытки сочинения «отличной мелодии», а слушателю – желание такого рода мелодии слушать и по ним выбирать себе композиторов. Тут можно, конечно, говорить, что подобный подход оставляет за бортом примерно 90 процентов смысла музыки академической; что именно отсутствие – в расхожем смысле – «хороших мелодий» заставляет большинство людей произносить слова «я ничего не понимаю в джазе» и даже не пытаться понять, а попытка всунуть в джаз эти самые мелодии со стороны музыкантов приводит к каким-то диким гибридам, задвигающим собственно джаз еще глубже в задницу; в поп же музыке такой подход порождает на свет убогую шлягерную идеологию, плодящую бойз-бэнды и прочую продюсерскую дрянь. Все это, может быть, и верно; однако глупо требовать от мелодии спрятаться, так как речь идет не о какой-то нелепой тенденции, а прямо о законной составляющей почти любого музыкального произведения. Гардинер, весьма жесткий критик Глюка, замечал, что у того, однако, был бесспорный и чрезвычайно обаятельный для слушателя дар «вставлять в нужное место нужную мелодию»; мелодия здесь, как нетрудно заметить, служит оправданием небрежной оркестровке, формальному подходу к гармонии и еще Бог весть каким далеко небезобидным грехам; и все же она все их оправдывает.

Наивно предполагать, что из этого дуализма есть какой-то однозначный выход. Наивно в первую очередь потому, что сама мелодия есть такого рода дуализм: она способна убить всю сумму мыслей сочинившего ее композитора своим эфемерным легкомыслием, и она же – то последнее, что останется, когда все прочее о композиторе забудется. В этом смысле она – кощеева игла, на конце которой сосредоточена жизнь и смерть хозяина.

В случае же с иглой нужно хорошо помнить – эта штука пребольно колется, если с нею обращаться небрежно.

>> No.71815  

Один из моцартовских комментаторов замечает, что в случае с 20-ым фортепианным концертом современному слушателю всякий раз приходится спрашивать себя – слушает ли он собственно концерт или же его репутацию?

То есть, мысль понятная: 20-й концерт особенно любил играть Бетховен и даже написал к нему каденции, затем романтики объявляли его «единственным романтическим опусом» Моцарта, и весь девятнадцатый век кончил тем, что играл изо всего концертного наследия Вольфганга Амадея один только его – и заиграл, натурально; и по сию пору изо всех концертов двадцатый - самый исполняемый, наряду с двадцать первым – но этот обязан своею славой шведской кинодраме 1967 года «Эльвира Мадиган», где вторая часть его звучит главной темой; слава эта сыграла с опусом дурную шутку, потому что и по сей день на бюджетных лейблах двадцать первый концерт имеет подзаголовок «Эльвира Мадиган», что заставляет нервных людей хвататься за лоб и мучительно вспоминать, с какой это Эльвирой Моцарт водил такие амуры, что аж целый концерт ей посвятил. Но это в сторону.

Не в сторону же то, что репутацию и банальную заигранность опуса или пьесы не следует путать. «Лунная соната», к примеру, звучит повсеместно куда чаще того же 20-го концерта, однако толкований ее мало: ну неизбежная Беттина Брентано прописала в письме, что видит под первую ее часть озеро под луною, ну Арним даже уточнил, какое именно озеро он видит (Женевское, кажется), ну и все. Сонату – а точнее, первую ее часть – слушают, потому что она «медленная и красивая»; ничего больше за этим не стоит. То есть, красивой можешь ты родиться, а вот репутацию еще заслужить надо.

Тут, однако, вопрос - стоит ли ее заслуживать?

Репутация музыкального произведения берется, в сущности, из двух критериев, которые чаще выступают раздельно, хотя иногда и складываются. Первый из них – это техническая необычность опуса или пьесы – запредельная изощренность, как в «Трансцендентальных этюдах» Листа, или же исключительная формальная оригинальность, как в случае с сонатами Скарлатти-младшего. Вид репутации, складывающейся из производных этого критерия, в сущности, довольно безобидный, хотя и порождает к жизни не раз и не два задокументированный исполнительский страх, особенно концертный, и может привести к незаслуженной маргинализации того или иного произведения, пометив его как непригодное для концертов по подписке. На том, впрочем, дело и кончается: ну еще, может, дьявола приплетут к истории создания.

Другой критерий куда опаснее в неумелых руках и репутацию производит соответствующую: называется он замечательным словом «осмысление» и в разные эпохи приспосабливался под нужды господствующей эстетики и культурно-философских воззрений. Вот это-то трактор и подмял под себя концерт, о коем речь пошла выше, создав ему, помимо чисто романтической, еще и репутацию «трагического произведения», то есть, переводя на общепонятный язык, произведения, в котором заключены "бездны", кои всякий исполнитель обязан слушателю предъявить – иначе же слушатель, наслышанный о «безднах», уйдет неудовлетворенным. Примерно этот механизм и имел в виду процитированный мною комментатор, говорящий о слушательской невозможности в каждый конкретный момент разобраться, чему же он внимает – музыке или своим благоприобретенным представлениям о данной музыке.

>> No.71816  

>>71815
То есть, понятно, что это еще один повод поговорить о музыке и ее восприятии: прелесть данной ситуации, однако, заключается в том, что противодействие репутации – пожалуй, единственный аргумент, который может сделать неподготовленного слушателя куда более внимательным арбитром, нежели своего начитанного и хорошо знающего предмет коллегу. Потому что – как нетрудно догадаться – девственно чистый слушатель не в курсе, что вот здесь, вот в этом двадцать пятом такте, вот в этом фортиссимо предписано слышать стенание бунтующего сердца по поводу облыжных обвинений в разнузданном образе жизни, и ничто другое; или же, напротив, прямо слышать тягу бунтующего сердца к разнузданному образу жизни, и ничто другое, как предписывают делать в том же двадцать пятом такте уже несколько иной эпохи книжки.

Разумеется, вышесказанное кажется апологией невежества; беда в том, что в данном конкретном случае рыпнуться в стороны не очень-то и получится. Можно, конечно, сказать, что невежда, получая продукт в сыром, не обработанном напильником репутации виде, заодно пропускает и вещи очевидные, которые, однако, могут прийти только с опытом и образованием – и это отчасти будет правдой. Но только отчасти: в данном успокоительном рассуждении никогда не принимается в расчет всемогущесть напильника; человек ученый полагает, что, затратив труд на постижение хитросплетений гармонии, он как-нибудь и с навязанными ему смыслами разберется. Увы, как показывает опыт, это заблуждение в девяти из десяти случаев: ученый слушатель раз за разом слышит ровно то, что прочитал в программке. И если в программке упомянут любивший концерт Моцарта Бетховен – ученый слушатель невольно подключит еще и свое знание о Бетховене и найдет в музыке и Бетховена, который на момент написания концерта еще только был подмастерьем у Кристиана Готлоба Нефе.

Репутации имеют привычку стареть; по счастью, человеку редко отпущен такой срок, чтобы его добропорядочная репутация показалась смешной окружающим; с музыкальным произведением все сложнее – живет оно долго, и трактовки его постоянно меняются – а репутация остается прежней; в этом парадоксе заключен ответ на тот вопрос, что я часто слышал по сходным поводам: вопрос, условно, говоря, звучит так – «Почему сегодня никто не в состоянии сыграть Summertime так, как оно написано?»

Это действительно так. Его играют то в мажоре, то на одной контрабасовой ноте, долдонящей под монотонное пение полторы минуты; из него делают регги и эйсид-джаз – но никто, почти никто уже не удосуживается сыграть его хотя бы в той же гармонической прогрессии и с тем же немудрящим свингом, с которым ее играли более чем полвека назад. Это иногда до слез обидно, особенно когда начинают выпендриваться любимые тобой исполнители: но их приходится понимать, ибо все они поставлены в положение, когда репутация пьесы уже такая удушающе-диктаторская, что не взбунтоваться невозможно.

>> No.71817  

>>71816
Подобный бунт идет на всех фронтах; он – лучшее и самое простое объяснение гульдовской идиосинкразии к известным концертным номерам, его желания вытрясти из Моцарта душу, Гайдна сыграть без педали и целиком – стаккато, а Лунную сонату запустить со скоростью, в два раза превышающую указатель. Потому что заигранность пьесы рано или поздно тоже создает свою, немудрящую репутацию. Обычно она читается от противного, зато большими буквами. Вот так: Я ЭТО ИГРАТЬ ТАК, КАК ИГРАЮТ ВСЕ ПОДРЯД, НЕ БУДУ.

И тут уже в ход идет все – наука, спекуляция и даже простой, но эффективный удар ломом. Рене Якобс отыскивает записи Моцарта по поводу «Дон Жуана» и говорит: Дон Жуан был болваном, а поэтому у меня его будет петь человек с голосом болвана. Бернстайн бесконечно тянет и без того огромные части малеровских симфоний – из желания дожать структуру, чтобы она раскрылась, наконец, в своей простой ясности, вопреки репутации сложного и мятежного целого. Мелдау по двадцать минут гоняет тему немудрящей песенки Радиохед, опровергая репутацию рок-музыки как треаккордного развлечения, немыслимого без «драйва». И так далее.

Вообще, бунт против репутации – не такое уж необычное дело; он – составная часть взросления и становления личности, в конце концов, ибо репутация и авторитет – вещи, безусловно, разные, однако одно обычно вытекает из другого. Проблема музыкального опуса, однаок, в том, что репутация для него – в лучшем случае штука, без которой можно обойтись, в худшем же – вещь, без которой обойтись чрезвычайно желательно. И выхода из этого колеса нет. Любые интерпретации, закрепляясь путем того или иного консенсуса, имеют печальную привычку со временим становится руководством к эксплуатации. И надобен бунт, чтобы с этой ситуацией покончить; эволюцией тут мало чего добьешься.

И крайним в этой схеме всегда остается слушатель. Бунт – удел исполнителя; меломан – человек мирный и к революциям не привыкший. Гульд может думать, что, шпаря Моцарта со скоростью хорошей драм-машины, он идет против репутации; слушатель же на выходе получает, опять же, никакого не Моцарта, а одного только бунтующего Гульда; и слушателю еще приходится догадываться, против чего в данном конкретном случае вся революция затеяна. Когда же пыль оседает, все стороны приходят к консенсусу и новая трактовка медленно, но верно поглощается старой всемогущей репутацией, слушатель опять остается наедине с вопросом – что же он слушает? Моцарта или то, что ему рассказали о Моцарте?

>> No.71818  

>>71817
Вот вы включите двадцатый концерт. Ведь буря, трагедия и все, что ни поди.

А ведь написано это Моцартом в самый свой спокойный и плодотворный период.

Может, он что-то другое, помимо бури и трагедии, хотел сказать? Что-то более важное, что-то более глубокое, что-то, что рождается только в покое и счастии?

You’ll never know for sure.

Так и бредем мы, вместе с нашим знанием о музыке умножая наше ученое невежество, с одной только надеждой – найти среди сонма накопленных мнений место для своего. Тихого. Лишенного революции. Нужного только тебе самому.

Ну, и еще, может быть, Моцарту.

>> No.71819  

Раз уж в ход пошли Моцарт со Скарлатти, давайте я расскажу историю, как я музыку спиздил.
Оправданием мне тут служит тот факт, что сделал я это не в целях дальнейшего коммерческого использования, а также то, что о моем воровстве никто не знает. Ну, теперь вот вы узнаете, ежели найдете в себе терпение и мужество дослушать сию поучительную повесть.
Короче, дело было так: на дворе стояло обещанное жаркое и засушливое лето, по каковой причине небо было затянуто серой дрянью, посыпавшей землю другой серой дрянью, а люди под зонтами накрывали уши поднятыми воротниками. Словом, говно стояло, а не жаркое засушливое лето, что и вызвало в душе моей какую-то элегию, которую мне захотелось излить.
Поэтический способ изливания элегии отпадал, так как последнее свое стихотворение я написал, кажется, в пятнадцать лет и ни хера из него не помню. А, нет, помню первую строфу, она очень хорошая и звучит вот так: «Катерина, Катерина…» Еще припоминаю, что рифмой к Катерине присосался «мужчина», из чего заключаю, что стихотворение было не любовным, а проблемным и жизненным. Кто такая эта Катерина – энигма полная.
Как бы там ни было, со времен Катерины я не упражнялся и решил и в этот раз не искушать Господа.
Теперь, какой человеку остается способ элегирования, если он не выучился рифмы складывать? естественно, музыка. Все остальное долго, сложно и с непредсказуемым результатом.
А потому я запустил на компе нотный редактор Сибелиус и стал тыцкать на линейки нотки. Памятуя лекции Венделя Кречмара, я позаботился и о визуальной стороне дела, то есть выставил ключевые знаки и постарался, чтобы мотив, который я затянул, по ходу дела не попал ни в один из них.
Поначалу все шло хорошо и уныло, то есть так, как диктовал момент. Я насобачил положенные восемь тактов, припиздовал в тонику и сел ждать, что будет дальше.
Ждал я примерно час, пока не понял, что дальше не будет ни хуя, и я так и просижу перед восемью тактами до самой морозной и снежной зимы, то есть, в сущности, до того же серого говна с неба, но с участием лужковского универсального растворителя, распыленного по асфальту.
Тогда я засуетился и стал пихать нотки абы куда, рассчитывая на халявное озарение. И – вы не поверите – оно меня внезапно настигло. Так же ясно, как сейчас я слышу, что мой блядский Айтьюнс опять норовит заиграть невесть как попавшую в него песню про неудачный поход одного безымянного парня в армию, я вдруг услышал Побочную Тему.
Она была очень внятная, идеально ложилась на уже написанную дрянь и тоже весьма пренебрежительно относилась к выставленным мною ключевым знакам.
Мне бы стоило насторожиться именно ее внятностью, как я теперь, задним числом, понимаю. Но тогда я так обрадовался, что не обратил внимания. Я захерачил такт, который немедленно вытянул за собой другой, а тот привел с собой третий… и только тут у меня возникло довольно твердое ощущение, что я пизжу.
Здесь, однако, вышел фокус: на четвертом такте я окончательно уверился, что пизжу, но! не мог понять, откуда и у кого. Меня стал разбирать азарт. Я уже совершенно уверенно, просто с генделевской скоростью, строчил такт за тактом, а затем слушал и спрашивал себя: кого же я граблю? Масла подливало еще и то, что мотив был едва ли не знакомее чижика-пыжика (мотив которого я, впрочем, представляю очень слабо, но это в сторону).
Короче, я дописал Побочную Тему опять до тоники и все же не понял, кого я ободрал. Тогда я пошел перебором. Я составил список всех академических рок-н-роллов, от токкаты и фуги известной тональности и послания к Элоизе до Карла Орфа и Танца рыцарей, и тупо принялся прогонять их в уме.
Наконец, я понял и вспомнил, что ободрал я, конечно же, Моцарта, позаимствовав кусок из adagio фортепианного концерта за нумером 23. И с чувством облегчения завел это самое adagio.

>> No.71820  

>>71819
Каково же было мое удивление, когда я прослушал его целиком и не нашел там и намека на то, что спер! Больше, вероятно, мог бы охуеть только грабитель, которого настигли муки совести и который по этому поводу пришел сдаваться прямо в родное отделение с упертыми вещами, а ему сказали – пошел вон из нашей Сорбонны, босяк, и барахло свое прибери.
Я повторил опыт с рок-н-роллами и понял, что я ишак, а спер я такую очевидную вещь, как… но это уже становится довольно нудным, так что я только скажу, что перебрал около десяти надежных вариантов, и все они оказались лажей.
Я был себе отвратителен.
Я был настолько отвратителен себе, что завел в качестве сопровождения своему настроению третью часть сонаты си бемоль минор Фредерика Шопена, среди приличных людей известную как похоронный марш.
И вот там-то, когда пошла средняя ее элегическая часть, я понял, что именно ее-то я и спиздил.
То есть, я не вчистую ее слямзил, как оказалось. Этот Шопен - он там мотыляется по секундам вверх-вниз, я же упорно пер только вверх. Что, впрочем, не отменяет всего остального.
Что, вы думаете, я сделал дальше? что вы бы, например, на моем месте сделали бы? Можете не отвечать, так и быть. Я отвечу.
Я припер в хвост Шопену главную тему, так и сяк сочиненную мною, и закруглил историю. Что ж я, зря корячился, что ли?
И вот с тех пор я замечаю, что в моем восприятии музыки кое-что поменялось.
Раньше ведь было как? мы, умники, садились в кружок, заводили пластинку и начинали наперебой орать: «Блядь, как не стыдно тырить! Что же он, идол, делает?! Он что, думает – у нас ушей нет? что мы Битлз от Сантаны не отличим?» И так далее.
А теперь я представляю, что все ведь могло выглядеть совершенно иначе.
Вот, к примеру, Эндрю Ллойд Веббер. Сидит он в кресле, на улице говно, то есть жаркое засушливое лето. Надо работать, а ни хуя не идет. Стишки тут же, перед ним, довольно поганые лежат.
И вдруг в голове, само собой, у него начинает петься:
«Джи-и-изус Крайст! Су-у-уперстар!»
Эндрю Ллойд Веббер хватает ручку (нотного редактора Сибелиус у него, бедняги, еще не было) и быстро все это дело записывает. Развивает. Дело пошло!
Наконец, приходит вечер. Много потов пролилось. Можно расслабиться. Эндрю Ллойд Веббер ставит на проигрыватель своего милого Гайдна, а сам устраивается за столом, предварительно сдвинув с него поганые стишки, кладет на стол ноги и наслаждается своей любимой Die sieben letzten Worte unseres Erl sers am Kreuze в исполнении своего любимого Амадеус-квартета.
И тут ему прямо с первой сонаты, вот с этого самого Largo, скрипка начинает играть в ухо: «Джи-и-изус Крайст! Су-уперстар!»
Блядь, берется за голову Эндрю Ллойд Веббер. Как же это я так, мерзавец, своего милого Гайдна обокрал? Хватает он партитуру и уже собирается бросать ее в огонь, но тут вспоминает, сколько там всего уже хорошего после Гайдна написано – тут тебе и Иуда, и Мария Магдалина, и этот ебанутый Гилан, которому не досталось места в родной группе, исполняющей очередной концерт для рок-группы с оркестром сочинения Жона Лорда, стучит копытом в дверь и требует роли. Нет, ну нельзя всех наебывать только потому, что ты Гайдна случайно обокрал. И садится Эндрю Ллойд Веббер обратно в кресло, и дает себе слово в другой раз внутренним голосам не верить.
И мне это понятно. Как композитор – композитору, что называется. Не ссы, Эндрю! Своих в обиду не даем! Подумаешь – Гайдн! Сам – вор! Карла Филиппа Эммануэля обдирал как липку. Да и папу его не забывал.
Какой из всего этого следует вывод? Да очень простой.
Верните на небо солнце, негодяи, пока меня опять не повело на блядки!
Я ведь еще много чего слышал.
Инцидентальную музыку к пиесе «Сон в летнюю ночь», например. Там есть один мотивчик… с фанфар начинается…

>> No.71821  

Русский рок за то и за се крыть, конечно, легко и приятно: он как будто специально создан для обожания и претензий. В этой дихотомии нет ничего необычного - обожание штука некритическая и обычно направлено на объекты, ценность которых в терминах формальной логики или там теории искусства объяснить трудно или невозможно. Соответственно, все, кому не похуй, делятся на две группы - некритических поклонников и чрезвычайно язвительных и огульных критиков. Огульность тоже можно понять, корень у нее тот же, что и у обожания - когда перед тобой нечто, вызывающее раздражение, однако объяснить себе в приемлемых критериях, откуда это раздражение берется, нереально, принимаешься ругать первыми попавшими словами. Так наш рок и существует уже давно, между двух некритических полюсов, как какой-то инопланетный феномен, не желающий раскрываться в человеческих терминах - не станешь же, в самом деле, считать за аргумент то, что музыка эта замечательна тем, что поется на русском языке, а все остальные языки непонятны и на них тебя, может, посылают на хуй (это рассуждение мною не выдумано, а только пересказано своими словами, любой желающий может найти оригинал в Луркморе).

Прелесть ситуации заключается в том, что русский рок, в практически неизменном виде, существует уже сорок лет, и до сих пор его ценность или, напротив, бессмысленность никак не проанализирована в приемлемых для разума словах. Книжка Троицкого «Рок-музыка в СССР», вызвавшая когда-то некоторое даже брожение умов, примечательна тем, что в ней нет ничего по теме - это просто реестр имен, событий и анекдотов; все прочие сходные опусы немногим лучше, а то и хуже - Троицкий хотя бы написал живо. Почему он, однако, уклонился от искушения проанализировать само явление с технической точки зрения - вопрос вопросов: я слышал мнение, что у него просто сил и знаний не хватило, но с ним не согласен. И вот почему.

Проведите простой эксперимент. Попробуйте вспомнить в русском роке песню, мотив который, будучи напетым или насвистанным, вызовет у любого, кто знаком с явлением, моментальное узнавание. Нет, вы попробуйте насвистеть эти бесконечные опусы дяди Юры и дяди Кости, попробуйте исполнить на губах что-нибудь из Телевизора там какого-нибудь. Я готов спорить, что у вас не получится. То есть, вас не поймут, когда вы мелодическим свистом попробуете изобразить стопудовый наш хит «Что такое лето - это лето». А меж тем, это ведь очень простой эксперимент. Любой человек, у которого в школе была тройка по пению, исполнит без слов мотивы Stairway to Heaven, Paint It Blaсk или там Богемской рапсодии.

То есть, что делает песню хитом где угодно, кроме нашего рока? Разумеется, узнаваемый мотив (мы тут пока будем пользоваться традиционным, хотя и сомнительным делением поп-музыки на рок и поп, и говорить именно о роке). Это представляется очевидным: когда мы тут начинали слушать западный рок-н-ролл, почти никто из нас не знал английского и потому подпевать We don’t need your thought control могли только единицы. Однако же западный рок как-то легко влетал в головы и оставался там, безо всяких костылей: люди знали песни, мычали их, насвистывали. Тогда как, например, творчество БГ существовало в виде считалок: никто и не пытался напеть «Панки любят грязь, а хиппи цветы», потому что всякому было ясно, что мотива там никакого нет, и все это пересказывалось друг другу этаким частушечным размером, минуя, так сказать, кантилену совершенно.

Доводилось слышать, что в этом-то и дело. Что русский рок так богат символами и смыслами, что в хитовый мотив их не впихнешь, что все это необходимо петь быстро, тяжело и натужно, как хип-хоп, где тоже, как известно, главное не музыка, главное - смысл. Тут много кивали на традицию КСП, якобы одолевшую русский рок и предписавшую ему жесткие немелодические рамки в угоду изобилию смысла. Это, разумеется, ерунда: у КСП совсем другой гармонический склад, там на примитивную ритмическую схему кладутся слова, написанные в стихотворной форме, это все совершенно иное дело. Русский рок очень быстро стал говорливым и многозначительным, это совсем не КСПшные скиллы, вспомните группу Воскресенье, этот феерический коллектив, которые писал тексты не словами, а прямо символами, там даже предлоги казались исполненными какого-то ирои-трагического значения.

>> No.71822  

>>71821
Если искать причины такого положения дел, то мне их видится две: это, конечно, подполье, которое еще ничего, вопреки расхожему мнению, не делало лучше, а только озлобляло тех, кто к нему имел так или иначе отношение. Если бы у нас с самого начала существовала система чартов, то немелодический бубнеж из нее вымелся бы моментально, и всем филозофам пришлось бы учиться сочинять узнаваемые мелодии, чтобы в эти чарты попадать. О да, конечно, это была бы коммерциализация в угоду низменному вкусу публики и предательство высокой миссии русского рока: ничего, пережили бы. Западный рок-н-ролл сразу попал в развитую систему чартов и отлично в ней выжил, и родил даже такие глубоко филозофские труды, как пластинки группы Пинк Флойд. Это первое.

Второе же заключается в крайне убогом стартовом знании теории творцами русского рока. Западный рок-н-ролл встал на ноги на песнях профессиональных композиторов, обученных и имеющих за плечами богатую традицию джазовых и ритм-энд-блюзовых шлягеров. У нас же, после довольно короткого периода снимания в ноль песен Битлз люди вдруг озаботились написанием собственных опусов, имея за плечами в лучшем случае какой-нибудь технический ВУЗ и ненавистную ДМШ, совсем не обучавшую законам сочинительства. И все это могла бы поправить система чартов все равно, но ее не было. Пришлось объяснять, чем же силен тот немузыкальный феномен, который назывался русским роком: разумеется, оппозиционностью и Смыслом, к которым позже присоединилась Духовность. Когда дядя Костя вещал, что по текстам русского рока дети будущего станут учить поэзию, он как-то забыл упомянуть, что у песен еще бывает музыка - и что будут изучать на основе русского рока дети в будущих музыкальных школах? да хрен что.

Когда на свет явились демократия, а с ней и музыкальные радиостанции, эту ситуацию пытались как-то подправить, создавая убогие козырев-рок-коллективы, которые пытались пиздить брит-поперские наработки и дорабатывать их напильником. Но было поздно. Все силы, способные хоть как-то улучшить ситуацию с музыкой, были брошены на попсу, там понеслись какие-то муси-пуси, которые хоть и были порядочной дрянью, но, по крайней мере, напевались и запоминались. Русский рок же окостенел за свой Золотой период настолько, что к нему побоялись приблизиться, и он остался космат, страшен, исполнен Поэзии, Смысла и Духовности. И покойный Кормильцев, приложивший руку к работе самого, может быть, музыкального коллектива на нашей сцене, в последних интервью говорил о чем угодно применительно к русскому року - о его мессианском значении, о его роковой (ударение на последний слог) природе и его мировом предназначении - но только не о музыке. Музыки как таковой в русском роке не существовало и не существует до сих пор, а то, что ею там называется, по сути является необходимым и очень примитивным мотором для доставления публике главного - текста, и очень часто заменяется на отличненько простым драйвом, с которым можно и один аккорд гнать, как и поступают блэк-металлические группы из Малаховки - все равно дело не в нем, а дело в том, чтобы забить слушателю в череп, как молотком гвоздь, Слова.

>> No.71823  

>>71822

И вот это есть простое и очень очевидное объяснение кажущемуся необъяснимым феномену: как отдельно взятое культурное явление умудряется существовать сорок лет и не выучить два аккорда песни про небесную дверь; как оно умудряется писать песни, из которых невозможно вытянуть узнаваемого мотива, как оно умудряется быть, в сущности, таким же дремучим и неполноценным, как и почти полвека назад.

А просто потому, что русский рок - это не музыка. Больше всего он похож на аудиокнигу или даже, скорее, на радиопостановку: посредственные по большей части стихи и музыка фоном.

И поэтому, конечно же, его можно только обожать или охаивать. Любить или же системно критиковать там нечего. В музыке любят ноты. Критикуют - тоже ноты. Моцарт написал великую оперу на либретто Шиканедера, Чайковский сочинял романсы на стихи, простите, поэта Кукольника. Потому что песня, ария etc. - она записывается нотами. А текст - он идет сверху, наряду со значками портаменто и легато.

В сущности, разговор о русском роке можно было бы закончить в один день, обладай кто полномочиями Бога. Для этого достаточно было бы только произвести на одной шестой части суши Вавилонское столпотворение. То есть, заставить слушателей русского рока забыть язык, на котором русский рок поется.

И тогда все поклонники его, все эти обожатели, все эти защитники с дипломами и без вдруг с растерянностью услышали бы, что на каком-то варварском наречии им исполняют немузыкальными голосами считалки, пыхтелки, рычалки и кричалки, лишенные мелодии, изящества и не способные удержаться в голове долее пары секунд.

>> No.71824  

Какие-то вещи я понимаю сразу; для понимания других мне требуется время. Как и большинству людей, очевидно. Второй случай для меня всегда более ценен: он означает, что я нашел для себя что-то, что по отношению к моему персональному миру располагается под каким-то условным углом; что-то, что не есть я; что-то иное, именно поэтому очевидное не сразу. Легко жить в окружении привычных и понятных вещей; однако они быстро приедаются, так же как быстро надоедают беседы, в которых все участники согласны друг с другом и только поддакивают каждой фразе. Спорить интересно с теми, чье мнение так или иначе противоречит твоему; и точно также интереснее включать в свой мир вещи, кажущиеся поначалу ему чужими и не слишком нужными. Это задает объем и перспективу жизни; это, в сущности, и есть основа всякого познания.

Изо всего наследия (не слишком обширного, и все-таки) Radiohead я отобрал в свое время песен двадцать, из которых по большому счету слушаю пять. Radiohead всегда казались мне чужими. Я слышал ушами, что у них поразительный дар совмещать несовместимое, но дальше этого не шел. Кое-что объяснил мне Мелдау, который играет три их песни (тут меня поправили, что четыре). Кое-что я постарался расслышать сам. В целом, мне они кажутся чужими до сих пор. Однако эти вот пять песен - когда их начинаешь слушать, после небольшого даже перерыва, то ощущение - как будто мокрой тряпкой провели по грязному стеклу. И выступило за ним то, что было скрыто, и взгляд твой сделался осмысленным и сфокусированным.

В поп-музыку редко приходят с четким осознанием того, что нужно делать. Чаще это дворовая или школьная привычка: я играю на гитаре, Коля жарит на трубе, почему бы нам не сложить наши усилия вместе и не посмотреть, что получится. Вот эта манера смотреть, что выйдет, задним числом - она для поп-музыки, наоборот, чрезвычайно характерна - если это не какой-то продюсерский проект, конечно. Продюсеры-то отлично знают, что делают, но у них своя беда: они знают не то, что нужно им (им обычно не нужна слава, например), они знают, что нужно публике. И до какого-то момента так оно и оказывается - пока не выясняется, что придуманная модель стала моделью для сборки, и музыку, нужную слушателю, клепают по всем углам света со скоростью автоматического станка.

Разумеется, уважающий себя рокер (эта категория людей существует только в нашем музыкальном фольклоре, но мы представим себе, что верим нашему фольклору как энциклопедии) - так вот, уважающий себя рокер не станет подлаживаться под вкусы толпы (про это есть вусмерть заебавшая песня ВИА Машина Времени, вы ее знаете). Он станет предлагать уникальное видение и откровение за откровением. Поелику теория в поп-музыке сильно не поспевает за практикой, ныне на практике это означает, что почти всякая новая группа станет так или иначе изъебываться, причем довольно механическим способом. Я, признаться, за общим потоком перестал пристально следить лет пять назад, так что мои сведения наверняка где-то устарели, но пять лет назад довольно было почитать обложку дебютной пластинки какого-нибудь юного коллектива, чтобы уже на ней увидеть, где находится новое слово. Одна группа пишется только на четырехдорожечный магнитофон, у другой в списке участников есть балалаечник, в третьей все песни длиной полторы минуты. То есть, это вот такой перебор вариантов без какого-либо представления о целом; точнее сказать, музыкальное целое тут мнится почти неизменным, но не оттого, что поп-музыка нашла, наконец, надежную формулу любви и успеха, а оттого только, что в поп-музыке все формы кажутся уже перебранными, перепетыми, и найти среди них пустую нишу уже представляется невозможным. Да и кто ее заметит, эту нишу? слушатель здесь тренирован мало, большинство не отличает мажора от минора, так что формальные изыски замечены будут едва ли, тогда как балалайку и четырехдорожечный магнитофон, скорее всего, кто-то да расслышит. Лично мне до сих пор представляется очевидным, что безумная популярность коллектива Уайтов была следствием не столько музыки, сколько дикого инструментального набора. Ну и так далее.

>> No.71825  

>>71824
И вот на этом фоне поразительным представляется даже не то, что Radiohead сумели сделать что-то такое, чего ни до, ни после них никто не делал, а то, что сделали они это чисто музыкальными средствами, без привлечения балалайки и без напяливания на себя костюмов горилл: именно так, как делают люди, отлично понимающие, что и зачем они делают. Когда слушаешь пластиночные версии их песен, то те кажутся каким-то чрезвычайно сложным сложением музыкальных пластов, буквально как в старые добрые времена, когда группа Smashing Pumpkins одну гитарную партию записывала десять раз, причем в течение полугода (мне эти истории о том, как Корган спал по пять часов месяцами прямо на полу студии, всегда казались странными, потому что результат решительно не совпадал с затраченными усилиями). Потом, когда Йорк с каким-нибудь из братцев Гринвудов играет те же песни в полуакустическом варианте вживую, вдруг делается очевидным, что никаких особенных звукозаписывающих фокусов там нет, что это натурально в три гитары сыгранные вещи, грубые и живые, а вся их кажущаяся сложность - это результат точных аранжировочных ходов, чрезвычайно простых по отдельности, но исключительно эффектных вместе. То есть, в их вещах все настолько значимо и настолько кажется единственно верным решением, что даже тот звук подключения гитары, с которого начинается 2+2=5, узнается сразу, в любом музыкальном потоке, как принадлежащей Radiohead и не могущий принадлежать никому больше.

Магия Radiohead заключается в том, что они сумели поставить себе на службу случай и подчинить его: заставить фидбэк звучать единственно верным образом - штука из серии повелевания стихиями, фидбэк плохо контролируется, это шум, он уникален и непредсказуем. Смысл Radiohead в укрощении непредсказуемости, и если этого не слышать, то невротические и по большей части плохо дешифруемые тексты Йорка будут казаться фанаберией того порядка, который был популярен в психоделическую эпоху. Radiohead довольно близки к психоделике; однако здесь есть принципиальное различие. Если психоделика возводила случай в принцип и ждала, когда он произойдет, без особого разумения, зачем все это нужно, то Radiohead придумали, как заставить случай происходить в нужное им время и нужным им способом, не отменяя при этом его уникальности. Это звучит как совмещение несовместимого, однако не надо забывать, что случай - это частность принципа, и что в мире этом случайности все подчинены законам: тот, кто умеет обращаться с законом, сумеет поставить случай себе на службу.

Вот на этом, а не на какой-то особенной гармонической и мелодической магии, и покоится уверенность в том, что Radiohead никогда не повторятся и никогда не станут пародией на себя: вся музыка их собрана из каких-то незримых случайностей, окказиональностей и совпадений, и в ней нет окончательных решений и верных формул. Вся их музыка сделана, что называется, на слух, и все совпадения с реальными и вымышленными прототипами в ней случайны. Эта диалектика случая и закона делает их музыку лишенной прагматизма; эта диалектика, в сущности, и есть музыка.

>> No.71827  

В последнее время я замечаю, что между музыкой со словами и музыкой без оных я решительно выбираю последнюю.
Не потому, что она лучше. А потому что – без слов.
Нет, это не сказка про белого бычка. Все немного проще. Или сложнее – шут его знает.
В общем, смысл вот какой: когда-то в этом вот самом богоспасаемом журнале я рассуждал о том, что у поп-музыки перед музыкой академической есть одно неоспоримое преимущество – она способна петь о сиюминутных, приземленных и совершенно бытовых вещах, чему высокий и в большей степени абстрагированный строй музыки академической является порядочным – а точнее, почти непреодолимым – препятствием.
Так вот. Оказалось (опыт сугубо личный), что очевидное многообразие сиюминутных тем – конечно.
То есть, можно, безусловно, сегодня петь про Аделаиду, а завтра про Лауру и на основании несходства имен утверждать, что песни – о разном. Или, опять же, - сегодня про гопинков, а завтра про мажоров. С тою же мотивацией.
Но ведь это отмазка для идиотов.
Когда на просьбу сообщить, что хранится вон в том шкафу, ты перечислишь поштучно все стоящие там чашки, то не расскажешь о разных предметах, а всего лишь покажешь свою неспособность к обобщающему анализу и заебешь окружающих.
Так вот – принимаясь группировать сходным образом столь несходные на первый взгляд сиюминутные события и темы, обнаруживаешь, что их, в сущности, не так много.
Ну что там?
Жизнь – говно.
Наше правительство нас наебывает.
Планету засрали (не мы, естественно).
Все бабы бляди, и одна из них вчера меня кинула.
У меня есть новая тачка, и она быстро ездит (у меня есть новые шузы, и они клево танцуют етс.)
Для ранимых душ имеются морпехи, эльфы и расчлененка.
Все.
От невинного местоимения they рука сама тянется к револьверу.
Между тем, академическая музыка уже которое столетие, прямо по Борхесу, дудит свои четыре единственные истории и прекрасно себя чувствует. Потому что слов больше, чем событий, как это ни парадоксально звучит. А тексты песен, так же как тексты арий и дуэтов, делаются из слов, а не из трамваев и пароходов.
У Тэффи есть милейший рассказ о юном поэте, которого позвали на подписной концерт, куда, кроме него, никто из исполнителей не явился. И поэта раз за разом гоняли на сцену заполнять время. Между тем, читать он приготовил только два стихотворения, первое из которых начиналось так:
Когда, весь погружаясь в мечтанья,
Юный корпус склоню я к тебе…
Когда поэт в третий раз появился на эстраде, из последних рядов ему крикнули:
«-Если вы опять про свой корпус, то лучше честью предупредите, потому что это может кончиться для вас же плохо!»
К чему я это? а к тому, что, заслыша в песне слова babe, lonely, how could you…, I walked down the road, а также «базар», «телки» и «Святая Русь», я начинаю невольно думать про себя:
«Если вы опять про свой корпус, то лучше честью предупредите…»
И от греха переключаюсь на Бадаламенти.
А ведь какая была чудесная теория.
До того чудесная, что сразу стоило насторожиться.

>> No.71828  

Самоумаление паче сами знаете чего.
Нижеизложенная мысль навеяна одним подсмотренным диалогом в чужом журнале, но дело не в нем, так что это я просто отмечаюсь для очищения собственной совести. А то я, знаете, как известная м-ль ла Моль, не люблю говорить умности, придуманные заранее и задним числом. Короче, проехали.
История же вот какая: я полагаю, что всякому, кто имел неосторожность публично вылезти с мыслью, предполагающей подкрепление ее каким-либо неочевидным фактом, известна порода людей, что приходят на другой день с ворохом претензий.
Типа – не в казино, а в лотерею, не хард-рок, а хард-боп, Бенкендорфа звали Александр Христофорович и так далее.
Особенно это стало распространено теперь, когда все публичное щелкание ебалом так или иначе переместилось в сеть, где, как известно, не за горами тотальный user-generated content, Web 2.0 и прочая манлихеровина для насмотревшихся фильма The Net.
Сейчас вы, вероятно, решите, что я опять приперся жаловаться на умников.
А вот фигушки.
Умники мне по хую. Я их даже люблю где-то. Сперва поругаешься, потом найдешь общую слабость в виде футболиста Зидана и пойдешь пиво пить. В общем и целом.
Но есть одна частность. Я за ней давно наблюдаю и убедился в ее почти полной неизбывности.
Есть порода умников, которую ни словами, ни дробовиком не завалишь. Будут стоять, как противотанковые ежи. Насмерть.
Вычислить их довольно легко. Существует одна безошибочная примета.
Если человек хоть где-то, хоть в одной ремарке обмолвился, что он «не специалист, но кое-что понимает» в вопросе, - то вот он. Пришел.
То есть, настоящий специалист тебя реально разложит по костям, станцует на них джигу и пойдет дальше, не извиняясь, так как извиняться ему не на чем. Но это все совершенно необидно, потому что пиздюлей ты получишь по делу, сможешь принять к сведению и сделать выводы. Полезное мероприятие.
А вот те, которые «кое-что»…
Сначала они вывалят на тебя все факты, которые им удалось наскрести у себя в голове, в соседних книжках и на портале «Всех умоем_ру» (не знаю, есть ли такой портал, но должон быть – если нету, то это упущение, я ведь тут кое-что понимаю). Затем они придадут своему рассказу видимость айсберга, коего пять шестых под водой, как и ихних безграничных знаний. Затем они усмехнутся в жилетку, но так, что слюни почему-то окажутся у вас за воротником. И наконец, они исполнят цыганочку с выходом, о которой я сказал сразу. То есть, смиренно обмолвятся, что они ни разу не специалисты, но кое-что понимают.
Вероятно, эта порода людей полагает, что таким образом она демонстрирует свою интеллигентность.
И это отчасти правда.
Потому что где-то, в какой-то уебищной табели о рангах давно записано, что интеллигент – это тот, который пришел учить мир уму-разуму. Но он ни за что, ни в малейшей степени не имеет права показать свое тотальное превосходство над миром, который он учит. Ведь он же интеллигентный человек (я знаю, тут луп получается, но подобная интеллигентность – она луповая в самой основе своей).
А потому он сперва научит уму-разуму.
А потом самоумалится.
Мол, не надо, не благодарите. Я просто так, проездом. Сошел с поезда, вижу – непорядок. Ну помог мальца. Сейчас сяду и дальше поеду: на другой станции, я слышал, тоже какие-то непорядки. Нету? Не может быть, батенька, это вы ошибаетесь. На всякой станции есть непорядки. Просто их не все замечают. Но я – я кое-что в этом понимаю.

>> No.71829  

Бытует мнение, что искусством заниматься легко и приятно еще и потому, что в нем нет запрещенных ходов. Ну, тут когда скандал с афедроном был, то за даму вступилась пара переводчиков, которые сказали, что автору художественного текста языковые нормы не указ, а главное - чтобы автора перло, и уподобили бабу с афедроном Диккенсу именно по этому замечательному критерию - вот это был идеальный пример из серии «За что нас, евреев, не любят?» - вот за это самое, именно, вот за это самое. То есть, если физик или математик где-то произведет деление на ноль, то его все-таки из аудитории попросят. А если писатель напишет «отче сказал», то ему одобрительно похлопают - молодца, блядь, не филистерствуешь, не сковываешь себя языковыми рамками. И счастье дальше покатится горой.

Однако ж терпение человеческое не безгранично, и ухо слышит пошлость и лажу, что бы там ни говорили психоакустика и адепты художественного пропирания. В каждом виде искусства есть-таки кое-какие моменты, за которые можно попросить вон из профессии. Ну вот, чтобы не быть голословным, первое, что пришло в голову (список примерный, по состоянию умов на сегодня, многое из этого не было так очевидно еще двадцать лет назад - но, в конце концов, когда-то и уподобление женщины розе было свежим и оригинальным, как все мы помним). Итак:

В фотографии это, понятно, котики, собарики и невесты.
В прозе - вампиры, автоматическое и полуавтоматическое оружие и слово «фасеточный».
В поэзии… тут сложно. У нас пишут в рифму, на западе рифму преимущественно похерили. И вообще поэзия парадоксальным образом лучше всех защищается от лажи - может быть, оттого, что совсем уже никому не нужна. Что, кстати, вселяет оптимизм, если подумать. Допустим, сейчас накричат смерть литературе, под которой все-таки понимается смерть художественной прозы, как правило, и станет ее лень кому-либо читать. И в ней потихоньку все тоже нормализуется без давления vox populi, как это случилось с поэзией. Но это так, в сторону, да и мнение весьма спорное, конечно. Вернемся.
В музыке это октавные удвоения на рояли, которые считались ламерством уже во времена Шопена - или, точнее, та их разновидность, приобретшая популярность в пострахманиновскую эпоху, что неравномерными «драматическими» скачками чешет сверху вниз (и, бывает, обратно) через всю клавиатуру (для иллюстрации послушайте кэшевский кавер на The Mercy Seat - там пианист в конце дает просто нечеловеческой силы пример суровых мужских музыкальных соплей).
В кино это, простите, сцены половой ебли под музыку Карлоса Сантаны, поцелуй в диафрагму и ангелы. Все. Вообще. Ангелы. Но особенно если у них морда Кейджа или Траволты.
В современном искусстве это, опять простите, слово «хуй». Оно реально настоебенило. Все остальное с тем или иным успехом можно просто не замечать.
Насчет живописи, скульптуры, танца, балета, архитектуры и театра ничего сказать не могу по причине почти полного незнания предмета. Но думаю, что и там свои маркеры есть.

То есть, все вышеперечисленное - это деление на ноль в чистом виде. Безусловно, список небольшой, но смысл этого рассуждения вовсе не в том, чтобы установить какие-то границы вкуса и показать правила красоты. Отнюдь. Вся эта история говорит только о том, что искусство, как и физика, подчиняется объективным законам. Просто их труднее нащупать. Гораздо удобнее гомонить про право художника.

>> No.71830  

Я примечаю, что с возрастом становлюсь все больше консерватором и даже где-то обскурантом, не побоюсь этого слова. Нет ничего для меня более пугающего в аннотациях к записям, чем обещание данного релиза «нарушить табу» или же сообщения о его, релиза, эпохальности и уж тем более революционности.

От революций и нарушений табу, по моим наблюдениям, в девяти из десяти случаев нет никакого проку, особенно в таком консервативном деле, как академическая музыка – в лучшем случае это выходит какое-то мелкое хулиганство, которое очень ложится на душу экспертам глянцевых журналов и молодым прогрессивным композиторам, в принципе заточенным под то, чтобы приветствовать стряхивание с искусства всяческой шелухи in general. Через месяц, самое большее – через год от революций не остается и следа, и, опять-таки, в лучшем случае то, что было революционным, входит в общий репертуар какой-то сто десятой краской, в худшем же и вовсе оставляется в покое.

Хотя в принципе я не против революций и обновлений. Это все штуки полезные – любой организм обязан искать новые источники питания. Я только предпочитаю, чтобы все революции были сделаны лет за двадцать до того, как я стану их слушать, получили от времени свою прописку, а я бы получил в результате state of things, освобожденный от хайпа и лишних восторгов.

Если же революции непременно надо все-таки случиться одновременно со мной – то у меня нет никакого желания идти с нею рука об руку Я лучше подожду еще десять лет и тогда уж припаду к тому, что останется – если останется.

В принципе, это все относится не только к музыке. Меня невозможно приохотить к новой книжке, ежели в аннотации будет сказано, что она «взорвала», «потрясла», причем именно вчера или позавчера, а не полвека назад. Еще меньше мне нравится, когда книжка говорит «новое слово».

Ей-богу, мы еле пережили двадцатый век, где каждый говорил новое слово. Все новые слова уже кончились, помилуйте – их нет столько в языке. И сочинять из новых слов сейчас рекламу – ну совсем неприлично. Есть, конечно, люди, которые всю жизнь играют с наперсточниками и всю жизнь продолжают удивляться, что их опять облапошили – так они, может, и готовы каждый месяц слушать «новое слово в литературе». Те же, кто все-таки счел опыт игры в наперсток предыдущих поколений достаточным, должен же как-то уже голову втягивать и стараться пройти мимо «новых слов».

>> No.71831  

>>71830
Принципиальная ставка на новизну и революцию характерна для людей с неустоявшимся понятийным аппаратом. Для них встраивать в свой хаотический контекст еще пару новых определений каждый месяц – не проблема: точно так же, как почти никогда не проблема в бак с бельем впихнуть пару рубах.

У тех же, чья голова содержит усвоенный материал в чуть более разумном порядке, чем лежит белье в баке, от новизны и революции рано или поздно должна составиться изжога. Потому что логика и здравый смысл сочиняются в покое, дома, а не на площадях.

На площадях плясать хорошо, брататься, в микрофон говорить. Это все вещи тоже полезные, потому что приносят массу положительных эмоций. Для тех, кто так и не нашел времени и сил усвоить, что наибольшее число положительных эмоций приносят тишина и покой.

Мягкое кресло. Хорошая нереволюционная книжка. Нереволюционный Шуберт. Чашка кофе, если здоровье позволяет.

Разумеется, мне возразят, что Бетховен только и делал, что революции сочинял. Это верно, да только когда это было… и тогда, когда это было, существовала традиция, смею напомнить, позволявшая делать революции, не снося памятников и не кидаясь полезными вещами с корабля современности.

Сейчас традиции нет.

Какие уж тут новые слова.

>> No.71833  

Некоторое время назад (довольно давно) я слушал пару пластинок Джо Сатриани и, признаться, был озадачен вопросами – зачем эти пластинки записаны и кто их слушает?
Тут же, с развитием сетевого общения, стал раз за разом натыкаться на поклонников и их аргументацию и понял, что сильно заблуждался в своем недоумении: если бы Джо Сатриани не было, его непременно следовало бы выдумать, и вот почему:

Существует категория людей, которым мало знать, что они слушают хорошую, талантливую или красивую музыку; для душевного спокойствия им необходимо быть уверенными, что они слушают музыку сложную. Целенаправленное же изыскание в музыке сложности, как правило, отнимает много времени и способно перекрыть кран прочим источникам удовольствия; так вот, для того, чтобы сил тратилось поменьше, и существует на свете Джо Сатриани.

По поводу его всюду фигурирует три вечных аргумента: что он играет технично, изобретательно и в ритме 11/8. На деле это означает, что он быстро играет хроматические гаммы в размере, который является общим местом для академической и народной музыки уже лет триста; но, поелику у Джо Сатриани этот размер отбивает барабанщик Ямаха, а у какого-нибудь блядского Брукнера – банда контрабасистов, которые к тому же любят филонить и пропускать доли, то, разумеется, Сатриани в подобном состязании выигрывает с почетным счетом.

Чтобы долго не блудить словами, тут можно использовать либо формулу Цоя, насчет «Каждому вору – возможность украсть», построив по ее принципу фразу «Каждому поклоннику сложной музыки – Джо Сатриани»; либо же помянутую уже в предыдущем тексте максиму (неверно, каюсь) «На каждого мудреца довольно простоты», которую следует дополнить вторым отделением «А на каждого дурака – сложности».

Сложность - это не эстетический критерий; сложность сама по себе не значит ровным счетом ни шиша; в музыке же все сложное стремится к простому: темы - к кадансам, диссонансы - к разрешениям и так далее. Впрочем, данное наблюдение не имеет никакого отношения к поклонникам сложного Джо Сатриани: их можно только пожалеть. Это люди, ужаленные вирусом хитровыебанности. Им мало просто слушать. Музыка для них – не удовольствие и не предмет для размышлений. Музыка для них – статус. Статус, подтверждающий сложносделанность их души.

Да, и прошу прощения у тех людей, кому просто нравится Джо Сатриани. Хотя я этого решительно понять не могу, но уважаю, как и любой чужой вкус.

До тех пор, пока мне опять не начали объяснять, что у Джо Сатриани барабаны играют на 11/8.

>> No.71834  

Кто-то – по-моему, Мендельсон, - говорил: «Если не можешь сочинить пять нот – пиши одну».
Проблема этого, как и большинства других рукотворных афоризмов, в том, что, несмотря на все свое обаяние, он неверен.
Или, точнее, стал неверным с течением культурного времени.
Эволюция любого парадокса в культурном контексте удручающе однообразна. Рано или поздно парадокс приходит в ту точку, где из него начинает вычитываться прямо противоположный подразумеваемому изначально смысл.
Смысл приведенного высказывания изначально заключался в том, что писать одну ноту – несравненно легче, чем пять. А потому, коли тебе нечего сказать, - вякни и отойди.
Время красит обычные слова в таинственную позолоту. Время не любит простые толкования. Время полагает, что уже ежели что-то зацепилось ему за брюхо и болтается там – то оно должно соответствовать. Быть неоднозначным. Герметическим. И так далее.
Короче, теперь из фразы Мендельсона принято вычитывать то, что одну ноту нарисовать куда сложнее, чем пять.
А ведь это если и не вздор, то нечто, порядком обросшее вздором.
Одна нота, поставленная, разумеется, в правильный контекст, и даже – как наверняка подразумевал Мендельсон – в точку сплетения нервных окончаний текста (а иначе хули огород городить?), будет звучать значительно. Ответственно. Притягательно. Словом, все в курсе тех двух нот, из которых сделана тема самой знаменитой симфонии на свете.
Однако время все идет. То, что раньше было значительным, превращается в многозначительное. Это пока нормально: много значений почти наверняка гарантирует, что среди них есть пара-тройка верных.
Но затем совершается еще один круг, и многозначение превращается в многозначительность. Потом из многозначительности делается целая эстетика. Мужики прикручивают гайки к роялю. Бородатый мудрец раз в минуту стучит по двум клавишам. Филипп Глас наворачивает целые симфонии вокруг – условно говоря – одной ноты. Каждый первый рок-н-рольщик уверяет, что это именно он сказал историческое бон мо насчет двух верных аккордов. А затем приходят Найман с Тирсеном, и карусель превращается в карамель. И уже хочется сказать, наконец: ладно, хватит. Заебали многозначительностью. Сыграйте вместо одной ноты – пять. Слабо?
Слабо, понуро отвечает эхо. Какие такие пять нот? Откуда мы их высосем? Уже запрещено нотами играть, молодой человек, между прочим. И вообще – вы в каком полку служили?
Рекомендация оборачивается медитацией. Медитация – мастурбацией.
Мендельсон, как хорошо воспитанный человек из приличной еврейской семьи, не одобрил бы.

>> No.71835  

Довольно занятно то, что текст As I Sat Sadly By Her Side практически в точности – даже чисто сюжетно – соответствует вот этому рассуждению, взятому из жизнеописания преп. Антония Великого:

«Преп. Антоний однажды долго размышлял о множестве бедствий и искушений, постигающих людей, о страданиях невинных детей и о других, трудно постижимых для человеческого ума вопросах. Тогда он услышал: "Антоний, это судьбы Божии. Исследовать их душевредно. Себе внимай».

Понятно, что Кейв едва ли читал именно этот абзац; но, поелику концепт страдания обсуждается часто и во многих местах, то, скорее всего, читал где-то еще, тем более что, как мне припоминается, говорил об интересе своем к святоотеческим писаниям и жизнеописаниям.

В его тексте особенно занятен этот риторический баланс, который он очень, надо признать, ловко укладывает в бытовую историю. То есть, нельзя исключать, что ему удалось это и безо всякой подсказки – но тогда стоит признать, что он понимает христианство глубоко, совсем не на кухонном уровне. Потому что на бытовом уровне, как предполагается (и как прежде видел это я) диалог показывает некое нравственное превосходство лирического героя над собеседницей, призывающей наблюдать себя и не лезть спасать мир: то есть, при светском взгляде на проблему девушка с кошкой не отвечает тому ползучему гуманистическому идеалу, который согласно вбивается в головы как тоталитарными, так и вполне демократическими институтами. Занимайся своими делами и предоставь другим заниматься своими – это дробление мира на частности, против которого много написано и много сказано.

Вообще, с таким пониманием страдания даже на христианском уровне мириться довольно сложно - мать Тереза доказывает обратное; что говорить об уровне светском – здесь это просто апология себялюбия, как назовет это атеист. Между тем, если и есть суждение и совет, способные если не примирить, то, по крайней мере, объяснить правомерность страдания, то он описан выше. Думать о себе, оставить понимание Господу. Кейв прошел большой путь от классического и довольно тупого рок-н-ролльного анархиста до христианского логика; его можно уважать уже за одно только это: не каждому дано принять на себя письменные уложения, все горазды своим умом понимать Бога и лепить из Него этакий всепрощающий и всепонимающий автомат, в который сунул монету – а тебе оттуда слово утешения – «Спиздил, чадо? это ничо, карма стерпит».

>> No.71836  

Ник Кейв рассказывал где-то, что, когда он не знает, о чем бы ему написать песню, он пишет на листе что-то вроде «И вот я вышел на дорогу», а дальше начинает приставлять строки. Говорит, помогает ухватить тему.
Не знаю, насколько Нику Кейву во благо пошел данный способ – мнения разные есть. Но я, собственно, не об этом.
Я вот о чем: есть у меня друг, который по молодости описанную выше методу претворял в жизнь. То есть, натурально, когда ему ничего не хотелось в родном городе, когда его все заебло и никого не хотелось видеть – он выходил на дорогу, пользуясь первым попавшимся видом транспорта. Подворачивался самолет – годился самолет; не было самолета – сходил и поезд; не попался поезд – он пер пешком, останавливая попутный транспорт.
Путешествовал он долго – ровно так, как путешествует человек, не имеющий определенной цели. Разумеется, находил на жопу приключений – в нашей стране даже и после отмены кое-каких статей в УК, попирающих свободы гражданина, найдется пятьсот способов гражданина попрать. Особенно если гражданин мотыляется по дороге и вид имеет неблагонадежный.
Раз, в каких-то черноземных краях нашей родины, попался друг мой ментам при дороге. Ну, представьте картину – ширь и гладь, лето, небо, пшеница во все стороны колосится, стоит вышка гаишная, а мимо нее бредет, значит, герой рассказа. Как его не прихватить?
Первым делом, как положено, милиция спросила паспорт. Паспорт друг мой то ли забыл дома, то ли где еще оставил. Тогда, в качестве уже развлечения перед неминуемым концом, его спросили – ты, мол, кто?
Он отвечает – я музыкант (это было отчасти правдой). Менты принимаются гоготать, а один, судя по всему – начальник, - вдруг оживляется и начинает выкликать примерно следующее: а ну, пошли со мной, мы ща узнаем, какой ты музыкант! Вот скажешь, что у меня в магнитофоне играет – поверю! А нет – ну, готовь жопу! И ведет свою жертву, значит, в вышку.
Друг мой порядком приуныл, воображая себе, что этот красномордый сейчас заведет ему местный дунькотранс, самый популярный в тех краях, и придет ему неминучий пиздец. Ну, вы, опять-таки, припомните антураж – поле, пшеница колосится, до ближайшего райцентра в оба конца километров пятьдесят.
Но делать нечего – поднялся друг мой вслед за начальником; тот поставил магнитофон и нажал кнопку. Друг приготовился помирать. С музыкой, что называется.
И вдруг, значит, слышит он, и, не веря своим ушам, говорит – это ж, говорит, Кинг Кримсон, Islands…
Тут, натурально, случился местный салют. Начальник выбежал на улицу и стал орать подчиненным, что все они раззявы, козлы и музыкально неграмотные болваны, а вот идет настоящий музыкант, и, в общем, приготовьте пути ему!
Легенда гласит, что менты друга моего накормили, одарили баблом и остановили для него машину, водителю коей наказали везти этого святого человека столько, сколько он скажет. Сколько на самом деле провез его водила, легенда умалчивает.
Так я, собственно, к чему все это? слушайте музыку, учите музыку.
Никогда не знаешь, в каком диком месте она вдруг пригодится.

>> No.71837  

Среди, опять же, вещей, которые я решительно не понимаю, есть и такая: они почти каждый Божий день судятся по делам о плагиате.
То есть, вот эта шоколадная женщина, что поет «Бум-бум» под два барабанных удара, судится с четверкой шоколадных певцов, которые в своем новом хите спели «Бум-бум гоуз зум» под три барабанных удара.
Или, например, группа «Фриказоиды» требует отслюнить ей бабла у группы «Мастодонты», потому что те использовали у себя сольный гитарный проход, на коем у группы «Фриказоиды» держался их главный (и единственный) хит.
Тут определенно есть какое-то недопонимание или же, что вернее, маркетинговая разнарядка.
Потому что нельзя в своем уме судиться за плагиат после брит-попа и гангста-рэпа. Только людей смешить.
То есть, еще годах в 80-х в этом случался кое-какой резон. Тогда поп-музыка еще имела за душой широкие мелодические ходы и – временами – небанальные гармонии, кои, будучи попертыми, заметно торчали из композиции и требовали-таки принятия каких-то мер по обузданию жуликов.
Но сейчас?
Когда строка припева в среднем длиной в три слова, одно из которых – предлог?
Когда куплет поется на такую синкопу, что временами кажется, будто вокалист неудержимо икает; о мелодии, понятно, тут речи нет.
Когда музыка вся укатана фэйзерами, флэнжерами, дилэями и прочими кунштюками из коммерческих наборов «Создай свой хит», так, что расслышать там хоть один инструмент – подвиг для обладателей абсолютного слуха.
Какой тут, блядь, может быть плагиат?
Или, если подойти с другой стороны, – как тут может не быть плагиата?
И как, понимая и то, и другое, можно в своем уме надеяться доказать что-то в суде?
Впрочем, характерно и то, что подобные дела почти никогда до суда не доходят, умирая через пару недель на страницах таблоидов. Потому что никакие шоколадные певицы и никакие «Фриказоиды», в общем-то, тут ничего не решают: в суды подают их продюсеры, а это, в отличие от артистов, народ злой, отлично все слышащий и отлично все соображающий. Они ж не будут надеяться, что им в самом деле удастся доказать плагиаторскую природу слов «Бум-бум гоуз зум». Все, что им нужно – поднять немного пыли и понадеяться, что за этой завесой и продажи подрастут.
То есть, желание разумное и где-то даже уважаемое.
Однако, в свете давно уже обозначившихся тенденций, подозреваю я, что скоро этот шанс выкачать из мира немного лишнего бабла накроется. То есть, он накроется именно тогда, когда сами тупоголовые журналисты таблоидов, которым подсунут очередное дело о плагиате, вдруг возопят: да какой тут, в жопу, плагиат, если речь идет о двух нотах! Подите прочь от нас, жестоковыйные! Не будет вам никакого «Дела о плагиате»! Музыку сперва научитесь писать, идолы!
И, может, именно тогда в рядах продюсеров и профессиональных поп-композиторов наметится какое-то шевеление, и в закосневших душах их шевельнется что-то доброе и вечное. «Как же это, - растерянно скажет какой-нибудь блядский Тимбаленд, - мы ж, выходит, саму музыку ухлопали, раз никто уже не слышит в наших песнях ни сходства, ни различия! Нехорошо, братие».
И начнется тут возрождение поп-музыки. Под лозунгом «Поп-музыканты за плагиат».
Вот примерно такие перспективы.

>> No.71846  

>>71758

>А што, до наших вузов тоже добралась вся эта хня с гендерными штудиями, сейф-спейсами и диверсити?

До ВШЭ - да, добралась.

>У нас же вектор совсем в другую сторону направлен: теология, традиционализм, вот это всё, так что товарищу Артёму надо было бы вот эту мысль развивать уже в позитивном ключе

По мере дальнейшей фашизации общества левый дискурс будет планомерно изгоняться отовсюду. Придет время, и т-щ Артём будет поставлен перед выбором: потерять работу (или, при плохом раскладе, свободу, а при наихудшем раскладе - жизнь) или подкорректировать свое мировоззрение в соответствии с новым курсом Партии. И да, он будет обязан в Партию вступить, иначе его карьере в любом случае наступит конец. Но, поскольку все это происходит небыстро, то у т-ща Артёма еще имеется шанс спокойно доработать до пенсии и по-тихому свалить. И слушать на досуге группу "Сплин", ностальгируя по безвозвратно ушедшему прошлому.

>> No.71855  

Это действительно издевательство – над ушами слушателя, над его психикой, пускай автор и вкладывал иной смысл в название. Бесспорно, подобными "деятелями" двигают только лучшие побуждения, но вот, как гласит старая пословица: "Благими намерениями вымощена дорога в ад". Поделившись своим шедевром, вместо восторженных отзывов и сонмов предложений от ведущих лэйблов, автор видит или недоуменное молчание, либо совет повеситься на ближайшей суку. Иногда, "афтары" после такого теплого приема исчезают из поля зрения, чаще - продолжают дальше штамповать свои "шедевры" в немереных количествах. На моей практике была пара случаев, когда некоторые из этих лиц выдавали вполне приличные релизы, которые хотя бы можно было слушать, не морщась.

Давайте проследим творческий путь таких "музыкантов": начинается он и сразу же заканчивается на легендарном ныне секвенсоре FL Studio. Хотя эта программа и не предназначена для серьезной музыки, юные гении пытаются намутить с ее помощью за пару недель "что-то такое, крышесносящее", в результате мы получаем релиз с названиями типа "Иммортализация Ненависти" или еще похлеще. Что еще более любопытно: сами авторы прекрасно видят ущербность своих опусов, и все равно выкладывают их в Сеть, то бишь, в пчелиный улей, в котором они сталкиваются лбом с циничной реальностью.

Остается ответить на вопрос - на что рассчитывают авторы? Типичный ответ: "На взыскательную аудиторию". Только мне одному кажется, что это уже чересчур? Что должен найти, скажите на милость, тот самый "взыскательный слушатель" в однообразном пиликанье синтезатора Casio? Разве оно сумеет возбудить фантазию слушателя, отправить путешествовать его по иным реальностям. Однозначно нет. Даже если сделать ставку на специфическую аудиторию любителей электронной музыки, вряд ли, у кого - то из них хватит безвкусицы, чтобы возвращаться к опусам нашего "художника" вновь и вновь. Уповать на такое, просто крайняя глупость. Можно, конечно, рассказывать всем подряд что это, цитирую: "Мой первый опыт (так и подмывает добавить слово "сексуальный" - прим. авт), позже будет намного круче", потом потратить, на сей раз, уже месяц, чтобы описанный цикл повторился во второй раз.

Начинающим авторам стоит зарубить на носу следующее: сегодня любой альбом представляет собой продукт. Разумеется, покупатель не будет брать непонятно что, даже при том условии, что ему что-то пытаются всучить за бесплатно. В таком случае, можно использовать термин "конкуренция" - твой товар лучше, чем у конкурента? - значит, купят именно его. Пусть, в нашем случае, деньги заменяют признание и уважение - их еще надо заработать тяжким трудом! Того месяца, что был потрачен явно не хватит, нужны годы и годы обучения и тренировки. Впрочем, многие не согласны с такой установкой и не хотят учиться, а значит, поток дерьма не станет меньше. Пипл, как говорится, хавает.

>> No.72026  

>>70826
Оп, просто скажи честно, если ты не понимаешь музыку, то зачем ты пришёл в му? Потрoллить?

>> No.72028  
Файл: pasta-talking.jpg -(80 KB, 500x335, pasta-talking.jpg)
80

>>72026

>> No.72030  

В древней битве реперов и говнарей победил безлимитный интернет.
С тех самых пор, как он стал широко доступен по роисе, говномузыку слушают только маразматики и имбецилы. Маразматики предпочитают "музыку молодости" и, соответственно говнорок. Имбецилы предпочитают "популярных видеоблогеров" и, соответственно говнорэп. Мира и процветания им всем.

>> No.72032  

По большому счету, вся музыка - просто смердящий понос людишек, за который обычно дико стыдно.
Для начала этническая, народная музыка: представляет из себя обыкновенную кучу говна, которую тупые макаки помешали палками. Понимание того, что делать со своими допотопными колхозными инструментами не отличается от такового у обезьян, а тот факт, что уважаемые музыкальные критики котируют эти наборы пошлых звуков, многое говорит о всей так называемой культуре и окончательно скатывает ее в собачье дерьмо.
'Духовная музыка': массовое помешательство быдланов заставило их поверить в то, что они могут создать что-то красивое, приблизиться к своему воображаемому другу - на деле вышла блевотная дегенеративная однообразная параша, услышав которую становится мерзко на душе и хочется вздернуться от стыда и боли за оскотиневшееся человечество.
И, о да, 'классическая' или 'академическая' музыка: человекодебилы решили как-то систематизировать свою дрисню и придумать, как бы из имеющегося говна с палками слепить хоть что-то основательное, однако в результате как всегда получился приторно-слащавый и по-даунски наивный пафосный дурнопахнущий сблев. До исписавшихся приматов это начало потихоньку доходить, и, почесав репу, они начали ваять последний форпост музачера - 'академический авангард', но не придумали ничего лучше, чем сделать по сути то же самое наоборот, и вместо красивенько завернутого говна подавать нарочитое говно. Под предлогом нестандартных ходов и избавления от пафоса они стали на серьезных щах вываливать на людей еще более надуманно-пафосное и говеное говно. Но хуже всего в этом направлении оказывается публика из-за разницы в уровне музыкального продукта, застывшем у нижней границы, и самомнением долбоебов, свято уверенных в том, что они слушают абсолютно лучшую музыку в мире. Нет ничего тошнотворнее, чем наблюдать эти усложненные ёбла в зрительном зале. На месте современного композитора я бы устроил перформанс, где дирижер с оркестрантами выкатывали бы бак с помоями на сцену и опрокидывали в партер, а потом выпиздовывали бы пинками этих мудаков с концерта.
Популярную музыку даже обсирать противно. Это уже за гранью. Хуже говна, хуже холокоста. Хуже всего этого только 'илитная' поп-музыка вроде разных пост-индустриал-идм-нойзов: вышеописанная разница между мнимым и действительным достигает запредельных значений, все это становится просто сюрреалистически смехотворным, и, ах да, именно такую музыку слушают здешние битарды.

>> No.72033  

>>71855
>>72030
>>72032
Это пасты не Рондарева. Зачем ты сюда их постишь?

>> No.72034  
Файл: Hipsters.png -(306 KB, 760x504, Hipsters.png)
306

>>72033

Это пасты, вдохновленные Рондаревым. Построндаризм такой.

>> No.72035  
Файл: kosJncgSuO0.jpg -(76 KB, 604x604, kosJncgSuO0.jpg)
76

>>72034
Построндаристские пасты должны выглядеть как статьи из сборника "Русская рок-поэзия: текст и контекст", но рассказывать про хип-хоп и быть написанными с точки зрения гендерной философии, а не теории литературы. Слово "музыка" в таких пастах встречаться не может в принципе.

>> No.72038  

>>72034

Ты Рондарева случайно с Гороховым не перепутал?

>> No.72045  
Файл: 7527eec3f592.jpg -(38 KB, 500x428, 7527eec3f592.jpg)
38

Ну то есть пасты с Мейлача, полные добра, это окнорм, а возмущение этими пастами сразу трется.
Ясно.
Понятно.

>> No.72046  

>>72045
Стоит отметить, что удалено не только обсуждение, но и одна(две?) добрая паста.

>> No.72047  

Ну, прямо как раковая опухоль, чем дальше – тем больше. Типичная построковая зараза, ни убавить, ни прибавить. Бесконечно далеко от рока нормального, но ещё дальше от глубокого, резонирующего эмбиента. Жиденькая и чуть тёпленькая инструментальная бурда – что водянистая кашка для диатезного младенца. Помпезная, но страсть какая жа-а-алобная слёзовыжималка для бездушных, но очень сентиментальных людишек-роботов с богатеньким внутренним мирком. Завёл пластинку – считай, запустил программу чувственной сублимации. Отсопливился – и, вроде, полегчало. И дальше до посинения. Ad nauseam. Repeat until false.
Говоря начистоту, такая сладковатая жижица вместо «рока» – плевок в лицо рокерам старой закалки, ёбнутым и социально опасным, но по-своему обольстительным оторвам, по которым плакала либо тюрьма, либо психушка, но больше всего – уписывающиеся крутым кипяточком поклонницы. Тем самым харизматичным смутьянам и убеждённым возмутителям общественного спокойствия, которые травили себя водярой, гробили наркотой, вешались, стрелялись, сигали с балконов и кромсались битыми стёклами, не жалея живота своего – и из которых мало кто дожил до старости и, тем более, умер своей смертью в собственной постели. Смена поколений вынесла на гребень моды команду вялых – бесполых и аморфных ребят, которые патологически не в состоянии сочинить хотя бы один хоть сколько-нибудь внятный, цеплючий рифф. Всё ширящаяся бездна экспрессивной деградации рока измеряется количеством мелодичных финтифлюшек, бесполезных благоглупостей и звуковых слоёв, превышающим число нижних юбок у пуританки 17-го столетия. Исцелиться от композиционной импотенции эти горе-музыканты не в состоянии, однако яростно пытаются замаскировать её обширными возможностями звукорежиссуры 21-го века. Сочинить песню, которая бы искренне зажигала сердца людей, кишка тонка, а вот гнать сонную волну беспомощной, бесконечной и беспощадной зауныви – это всегда пожалуйста, сколько угодно. Набирающая обороты группа The American Dollar покоряет публику усердно подобранным ассорти фантастически невзрачных битов, потрясающе невнятных мелодий и выдающейся безликой гитарной работой. Уютно-унылая серятина для усреднённого слушателя. Если это – будущее рока, то уж лучше умереть прямо сейчас. Ведь этого дерьма хоть обслушайся, душа полнее не станет.
Однако и у этой пошлятины есть своё предназначение, вполне конкретное. «Свято» место пусто не бывает. К примеру, даже такой бесполезный жанр как лаундж изобрели сугубо для того, чтобы выжатые как лимон труженики затянувшихся гламурных вечерин и завсегдатаи прокуренных afterparty могли с комфортом догоняться рассветными коктейльчиками, не боясь сблевать. А вот сладкозвучно безжизненные трели The American Dollar выгодно оттенят самые пронзительно-скучные моменты никчёмно-патетических «авторских» фильмов о несчастных общечеловеках и их нелепых трагедиях. А, кроме того, послужат непробиваемым алиби для того, чтобы беспрепятственно распустить нюни.
Кстати говоря, заткнитесь, вы мешаете мне переживать!




[d | an-b-bro-fr-gf-hr-l-m-maid-med-mi-mu-ne-o-old_o-p-ph-r-s-sci-sp-t-tran-tv-w-x | bg-vg | au-mo-tr | a-aa-abe-azu-c-dn-fi-hau-jp-ls-ma-me-rm-sos-tan-to-vn | misc-tenma-vndev | dev-stat]
[Burichan] [Futaba] [Gurochan] [Tomorrow] [Архив-Каталог-RSS] [Главная]