Когда кукла стареет, с ней могут произойти многие неприятности: могут выпасть зубы, поредеть волосы,
истрепаться платье, может потрескаться кожа, могут начать скрипеть суставы, но голос у нее не изменится. Он останется таким же, каким наделил её Отец.
Поэтому, когда ЛаПлас постучал в дверь и Шинку спросила «Кто там?», Джун дрогнул. Голос его куклы был тот же, что и много лет назад, когда они заключили контракт. Но, войдя в комнату и сжимая веки от света, Джун увидел, что от былой кукольной красоты не осталось и следа.
– Как ты изменилась! – сказал он невольно.
Кукла бросилась ему на шею.
– Спасибо, – сказала она, – я знаю, чем ты рисковал, придя ко мне. Ты всё тот же великодушный рыцарь. Я не спрашиваю, зачем ты пришел из Н-поля. Видишь, я не любопытна.
– Но я вовсе не пришел из Н-поля, – растерянно сказал Джун.
– Мы с коллегой прибыли из Парижа, – поправил ЛаПлас, нажимая на локоть Джуна, – но об этом не рекомендуется говорить.
– Ах, я так рада тебя видеть! – возопила кукла. – Войди же сюда, в эту комнату... А ты, кролик, не мог бы ты зайти через полчаса?
– О! – заметил ЛаПлас. – Первое свидание? Трудные минуты!.. Разрешите же мне удалиться.
Через час он вернулся и застал человека и куклу совершенно разомлевшими.
– А ты помнишь, Джун? – говорила Шинку.
– А ты помнишь, Шинку? – говорил Джун.
«Кажется, наступил психологический момент для ужина», – подумал ЛаПлас. И, прервав Джуна, вспоминавшего разбитое пылесосом окно, сказал:
– В Н-поле есть очень странный обычай – там едят так поздно, что нельзя понять, что это: ранний ужин или поздний обед!
Шинку встрепенулась, отвела кроличий взгляд от Джуна и засеменила в кухню.
– А теперь действовать, действовать и действовать! – сказан ЛаПлас, понизив голос до степени полной нелегальности.
Он взял Джуна за руку.
– Кукла не подкачает? Надежная женщина?
Джун молитвенно сложил руки.
– Ваше политическое кредо?
– Всегда! – восторженно ответил Джун.
– Вы, надеюсь, сёгун?
– Так точно. – Джун вытянулся в струну.
– Япония вас не забудет! – рявкнул ЛаПлас.
Джун, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал ЛаПласа; но демона удержать было нельзя. Его несло. Он чувствовал вдохновение – упоительное состояние перед выше-средним шантажом. Он прошелся по комнате, как барс.
В таком возбужденном состоянии его застала Шинку, с трудом тащившая из кухни самовар. ЛаПлас галантно подскочил к ней, перенял на ходу самовар и поставил его на стол. Самовар свистнул. ЛаПлас решил действовать.
– Мадам, – сказал он, – мы счастливы видеть в вашем лице...
Он не знал, кого он счастлив видеть в лице Шинку. Пришлось начать снова. Изо всех пышных оборотов царского режима вертелось в голове только какое-то «милостиво повелеть соизволил». Но это было не к месту. Поэтому он начал деловито:
– Строгий секрет. Государственная тайна.
ЛаПлас показал рукой на Джуна.
– Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это – гигант мысли, отец японской демократии и особа, приближенная к императору.
Джун встал во весь свой прекрасный рост и растерянно посмотрел по сторонам. Он ничего не понимал, но, зная по опыту, что ЛаПлас ничего не делает зря, – молчал. Шинку вскарабкалась на стул, в страхе глядя на ЛаПласа.
– Наших в городе много? – спросил ЛаПлас напрямик. – Каково настроение в городе?
– При наличии отсутствия... – сказала Шинку и стала путано объяснять свои беды. Тут была и вредная Суигинто, и соседский кот, и прочее.
– Хорошо! – грянул ЛаПлас. – Шинку! С вашей помощью мы хотим связаться с лучшими людьми города, которых злая судьба загнала в подполье. Кого можно пригласить к вам?
– Кого ж можно пригласить? Томоэ разве с Хиной?
– Без Хины, – поправил ЛаПлас, – без кукол. Вы будете единственным приятным исключением. Еще кого?
В обсуждении, к которому деятельно примкнул и Джун, выяснилось, что пригласить можно Мегу, недавно выписавшуюся из больницы; Миччан, старика Мотохару и Нори, сестру Джуна.
– В таком случае прошу их пригласить сейчас же на маленькое совещание под величайшим секретом.
Шинку с благоговением посмотрела на Джуна и умчалась.
