Войдя туда, куда ее пригласили, Рейму даже про дело свое позабыла, до того ее поразило убранство комнаты. Сквозь цветные стекла больших окон (фантазия бесследно пропавшей ювелирши) лился необыкновенный, похожий на церковный, свет. В старинном громадном камине, несмотря на жаркий весенний день, пылали дрова. А жарко между тем нисколько не было в комнате, и даже наоборот, входящего охватывала какая-то погребная сырость. Перед камином на тигровой шкуре сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный котище. Был стол, при взгляде на который синтоисткая мико вздрогнула: стол был покрыт церковной парчой. На парчовой скатерти стояло множество бутылок — пузатых, заплесневевших и пыльных. Между бутылками поблескивало блюдо, и сразу было видно, что это блюдо из чистого золота. У камина маленький, рыжий, с ножом за поясом, на длинной стальной шпаге жарил куски мяса, и сок капал в огонь, и в дымоход уходил дым. Пахло не только жареным, но еще какими-то крепчайшими духами и ладаном, от чего у девушки, уже знавшей из газет о гибели Кирисаме и о месте ее проживания, мелькнула мысль о том, что уж не служили ли, чего доброго, по ведьме церковную панихиду, каковую мысль, впрочем, она тут же отогнал от себя, как заведомо нелепую.
Рейму неожиданно услышала тяжелый бас:
— Ну-с, чем я вам могу быть полезен?
