Запощщу-ка я рассказик, сырно. Ворк, что называется, ин прогресс. Надеюсь, тебе понравится.
...Выл ветер. Пахло росой и свежескошенной травой. Избушки - кривые и косые, похожие на причудливые изваяния, порожденные неведомым лесным богом - смотрели неприветливо. Мы шагали скучным, походным шагом - ленивым и одновременно торопливым, быстрым - но сберегающим силы, потому что шагать было еще долго…
Как называлась эта деревня? Я не знаю. Казарка, вроде. Фронт неумолимо приближался - но Казарка не эвакуировалась, потому что не было возможности, ведь все силы были брошены на эвакуацию заводов Царебора и Кутузовки. Не было машин. Железные дороги были забиты. Посему крестьяне не покинули деревню - и стояли, по обе стороны от проселочной дороги, и провожали нас взглядами…
Пустые лица смотрели на нас глазами мертвецов.
Мы молчим. Нам нечего сказать. Да и нельзя.
И крестьяне молчат. Им нечего сказать.
Только женщина, безымянная женщина ревет у дороги, скривившись, и тянется к нам руками.
"Где они?..."
Я иду мерным, походным шагом. Лицо прямо. Губы сжаты. Спереди кряхтит джип-Кругги, и в нем - ротмейстер Дворкин, в белой офицерской шинели…
"Где они? Скажите!! Скажите!!"
Женщина скрючилась, сложилась - и снова тянется к нам, хватает мимо проходящих за брюки, но слабо - потому что ослабела. От голода.
"Мой сын!! Мой мальчик… он ушел два года назад… где он?!..."
Рядом со мной - Торважский, и его нижняя губа трясется. Я ткнула его локтем, и он вздрогнул - но опомнился.
"А мой… а мой муж?... Высокий… статный… год назад… где он?!..."
Женщина сгорбилась еще сильнее, и ее рыдания от того чуть приглушились.
"Его забрали в пехоту!! В стрелки!! Где он?!..."
Маленькая девочка - совсем крошечная, четвертый год, наверное - потянула женщину за плечо, и та схватила ее и стала рыдать ей в руки.
Кругги чуть притормозил, объезжая недовыкорченый придорожный пенек, и я поравнялась с Дворкиным. Взгляд у него - тяжелый и раздражений.
Вдруг послышалась собачье тявканье, и краем глаза я приметила худющюю шавку, высунувшуюся из окна одной из избушек. Удивительно, что ее до сих пор не съели…
"Головы вверх, рядовые," - рявкнул ротмейстер, и покосился на меня. - "Князь не потерпит опоздания."
Я встретилась глазами с ротмейстером - и улыбнулась ему. Он помрачнел.
"Хотите что-то сказать, лейбссержант?" - сказал он. Я приметила, что рядом с ним едет молоденький, безусый Мирославский - безусловно унаследовавший уже баронский титул.
Ведь его отец отказался эвакуироваться. Даже когда кройцерские кирасиры взорвали ворота его усадьбы.
"Никак нет, господин ротмейстер."
"Вы на удивление спокойны, лейбссержант."
Спокойна ли я?
Наверное, да.
"Так точно, господин ротмейстер."
"Хмм."
Он провожает меня взглядом.
"Женщинам не место на войне." - сказал он внезапно.
Я смотрю прямо. Рядом со мной - Торважский, ныне худой, а когда-то - пухлый и самоуверенный. Впереди - Осташко, а позади - древний, но несломленный Гусаров.
Если честно, мне нечего добавить. Я согласна.
"Женщинам…" - продолжил Дворкин, - "В войну надлежит быть в тыле. Поддерживать семью, народ и страну. Им не место ни перед фронтом, ни под ружьем."
"Однако вы спокойно относитесь к моему здесь присутствию, господин ротмейстер."