— Баксы? — удивлённо повторил я, постепенно набираясь злости. — Это у простого-то пожарника в окраинном городке Союза — баксы?
Заозирались. Услышали знакомое слово да заозирались. Теперь местные зыркают на наш столик: кто с интересом, чего это Инвалид раскричался, а кто с вполне хищным интересом, — словно акула, завидевшая аквалангиста.
Сам новичок посерел, внутренне сжался, но не струхнул, даже с лёгкой ехидцой произнеся:
— Баксы и есть. Натуральные. Не веришь — тебя и не просили.
(Здесь можно пропустить весь рассказ до жирного текста ниже.)
— Ну допустим. Украл. Ограбил. Корову продал. А ты откуда знаешь? — я понимал, что он врёт. Врёт нагло и в открытую. И это меня добивало.
Я прекрасно знал, что в Зоне не говорят правду. Но чтобы какой-то новичок, которому я и сам предложил не за оплату, а как напарнику, помощь, врал — это меня добивало, загоняя мою веру в людей туда, где ей положено быть, и куда она должна была залезть и не появляться с момента, как я преступил порог Зоны, продираясь через лесные чащи и молясь, чтобы патрули проехали мимо.
Новичок смотрел на меня серыми, неожиданно спокойными, глазами.
«А ещё недавно сидел, диким волком зыркая. Корчился что ли? Вот такого олуха как я ждал?» — пронеслось в голове. Я сжал кулаки.
— А ничего я и не знал, — Семён вздохнул, отворачиваясь. «Чтобы я его хитрые глаза не видел что ли?». — Мне бабушка рассказала. Она мне и про мать рассказала, и про отца, что в ту ночь погиб. Пропал. Тогда много людей погибло — кто в аквалангах нырял, чтобы установку выключить, кто пожар тушил и людей выносил. Многие из них облучились, надышались этой гадости, и слегли доживать последние месяцы по госпиталям. А моего отца, как и некоторых других, не нашли.
Я напрягся. Он уже и бабушку приплёл. Нет, я ему не верю. Слишком складная да слезливая история выходит о маленьком мальчике-сироте, который чудом выжил, а отец пропал. Да как это так — пропал? Чушь.
— Меня отдали на воспитание бабушке в Харьковскую область. Там городок маленький, ты и не слышал. — продолжал новичок.
Не слышал? Верно, не слышал. Я-то сам и не из УССР, и даже не из РФ. Я из Крыма. А Крым — это остров. Свободный и независимый. «Остров Крым».
Как-то вспомнились улочки моего родного города N — вечно узкие и перекрытые небрежно понатыканными по краям дороги машинами. Это был маленький, фактически провинциальный по размерам город с причудливым названием, которое все приезжие пытались извратить или переврать. Но я никогда не обижался.
Я понял, что собеседник внезапно оборвался, и произнёс, подталкивая его:
— Городок.. Ну и чего дальше?
Новичок словно опомнился. Тоже замечтался что ли?
— Бабушка Тамара умерла два года назад. Она это мне за месяц до кончины рассказала. И про отца, и про мать, и про деньги, которые каким-то чудным образом накопились у семьи — прадед в Европе жил после революции, а с приходом фашистов в СССР вернулся — думал, что так беда обойдет. Не обошла. На фронт забрали, откуда он и не вернулся. Его жена — моя прабабушка в оккупированном Харькове нас тайно родила, и..
Я вздохнул.
— Хорошо-хорошо. Деньги-то откуда? Почему в долларах? — перебил я.
— У прадеда много ценных побрякушек оставалось. Которые моя бабушка потом продала, подарив своему сыну на свадьбу. А он когда в Киеве был, в баксы всё и перекинул. Надёжнее так, думал.
Я вздохнул вновь. История меня не убеждала, а на одном велосипеде строила новый велосипед.
— Ну и нахрена это всё? — скептически произнёс я. — Неужели там такая сумма оказалась, что стоило ради нее в Зону тащиться?
— Стоило. Я бабушке пообещал. — даже чуток виновато произнёс салага. Во даёт, — как на жалость давит.
Не знаю, как для других, но для меня бабушка была чем-то святым. Чем-то ясным, солнечным и хорошим. Таким, которое напоминало о днях солнечных и беззаботных. Я даже почти проникся. Нет.
В Зоне нельзя никому верить.
— Хорошая сказочка, — я усмехнулся, поглядев за себя и убедился, что кресло стояло на месте. — Но уж извини, за таким сомнительным хабаром я не полезу. Как Стрелок Выжигатель вырубил, в Припять все и сунулись. Часть отморозков там осела, часть к Монолиту потащилась. Делать там нечего.
Я поднялся, опираясь на руках, с уже наскучившего мне твердого сиденья, и подался назад, буквально рухнув в свою несчастную коляску, которая приняла мою тушу со скрипом и бессовестным треском.
Вдох. Выдох. Я, не поднимая глаз на Семёна, ловко развернулся, и покатился оттуда — на выход.
Деньги кончались, в животе сильно бурчало, а я полдня потратил на трёп с этим фантазёром. Нет, у меня ещё своё испытание есть. Я усмехнулся. Аж целых 27. По 9 ступенек на все три этажа.
Сталкер по неприглядному прозвищу Инвалид отправлялся на очередную вылазку в окрестности Бара. Из-за чёрных свинцовых туч выходило жаркое дневное солнце, беспардонно оповещая всех жителей Зоны о предстоящем новом дне.
Конец.
