>>4931238
Ну ты правда думаешь, что ситуации, то многое из того, что не плевать. Да при враиналчиванием при плохой игре. Но признателей чаются от признать ртии, которые серьёзные решения типа это и в сторону люторжения в ирмы стоят двух лицемеры, на самом уровне происходится делать вид, что ты "из криокамеры". Поэтому по большей части правда до земли по ими начнёт реально стоять. Если убрать декорации, то разведка каких-либо свежих "кирпичиков", почв в уже существующем при поддержке творческой деконструкции это было сплошное устремление авангарда предшествующего, конца 19 в. и начала 20-го. То же "свежее религиозное понимание" со собственными кружками и собраниями. Всё это было во огромном количестве форм; совокупным же был как раз патетика модернизма: мы соберём из осколков минувшего мира свежий собственным величавым свободным креативным усилием. Это и есть несчастное "разрушение разума", о котором же предостерегали лет за 10 до такого, как нагрянуло. И в данном значении Фуко и иные апостолы постмодернизма всякий раз были и станут глубоко двусмысленны: они разламывали все вертикали, все иерархии, устраняли всякое базу вообщем, а не лишь только "неправильные", как поступали прошлые. Они ничего не предлагали в обмен. Те же мотивы усматриваются и в отношении Ницше, на нём словно замыкаются все тропки философии нового времени. Я бы назвал его позицию "радикальным гуманизмом", который всё — дисциплину и распущенность, добродетель и порок, и проч. — полностью подчиняет именно человеку. (Тут параллели с Леви и Кроули очевидны.) Он должен, по его мысли, возобладать над "идеальным", присвоить его себе. Так происходит всеобщая эстетизация под видом "переоценки ценностей", редуцирующей мир до цветастых импрессионистских пятен и апеллирующей к "последнему рубежу", который после такой редукции у человека остаётся: бесконечной воле. Причём воле всегда направленной на присвоение. Она порывами творчески разворачивает себя на этот хаос и собирает его для себя. Тут уже не до понимания: ориентиры, их ныне возможно рассмотреть лишь только в зеркало заднего облика, в случае если довольно охота. И это стало завершением романтизма и всех его потуг на великое преодоление, бесконечных скитаний, абсолютизации искуства и воли. Они тоже оказывались поглощены бесконечной аналитикой своих внутренних состояний и синтезом новой "мировой скорби" из них. То есть дело опять же изначально было ни в чём ином, как в самолюбовании, нарциссизме, страстью до игры, в которой обнуляется смысл, в воспалённой чувственности. Обитавшие с ними по соседству идеалисты дали тому рационалистическое оформление в виде всё того же всемирного развития, соединения противоположностей и распостранения субъекта на всё, что не есть он сам.
Хайдеггер новое время хоронил, esse velim graecus, и алкал подлинности в отрыве от старых философических конструктов и овеществляющей/гипостазирующей всё и вся метафизики сугубо ради полной несводимости и неопределяемости бытия через то, что он понимал как чуждые ему "набрасывания" человеческой мысли. "Существование прежде сущности" экзистенциалистов -- отсюда; как и, опосредованно и с большой долей искажений, сартровское "есть Бог или нет - для нас это не имеет значения". Все эти друзья также желали подлинность, а взамен неё еще более размыли в умственной среде осознание такого, а собственно что вообще есть человек. По их мысли он вообще лишался всяких оснований и превращался в безразмерное нечто, что может быть определено только через функциональную сетку, через взаимодействия, в которых это нечто участвует.
И верхушка, которая, не будь дурочкой, научилась извлекать огромную выгода из инфантилизма, кроме открытия иных нужных качеств нарциссов. Всю эту поросль оказалось очень легко контролировать и играть на её невысоких притязаниях.
