>>4950310
>>4950364
Между людьми всегда господствовало смутное представление, будто бы
научное познание по природе своей отлично от обыкновенного. Это различие
должны были сильно чувствовать греки, у которых только математика -
буквально: вещи изучаемые - почиталась собственно знанием; с тех пор это
различие всегда сохранялось в общем мнении. Хотя, принимая во внимание
противоположность между приобретениями науки и результатами обыденного,
неметодического мышления, неудивительно, что такое различие было
предполагаемо, но стоит только подняться немного выше обыкновенной точки
зрения, чтобы увидеть, что это различие не может существовать в
действительности или, лучше, что это только поверхностное различие В обоих
случаях действуют одни и те же способности, и в обоих случаях способ их
действия в основе своей один и тот же. Если мы скажем, что наука есть
организованное знание, то нам возразят истиной, что всякое знание
организовано в большей или меньшей степени, т. е. что самые обыкновенные
домашние и полевые работы предполагают сопоставление фактов, получение
выводов, ожидание результатов и что общий успех этих работ доказывает, что
данные, которые служили им руководством, связаны между собою правильно.
Далее, если мы скажем, что наука есть предвидение, т. е. прозрение в
будущее, знание того, в какое время, в каких местах, в каких сочетаниях и в
какой последовательности получатся известные явления, то мы все-таки обязаны
признать, что это определение обнимает собою многое, что совершенно чуждо
науке, в обыкновенном смысле этого слова. Возьмем, например, познание дитяти
о яблоке. Это познание состоит из предвидений. Когда ребенок видит известную
форму и известные цвета, он знает, что если он положит предмет на руку, то
получит впечатление сопротивления, круглоты, гладкости, а если укусит его,
то получит впечатление известного вкуса. Очевидно, что таково же по природе
своей и общее его знакомство с окружающими предметами, т е. оно состоит из
подлежащих фактов, сгруппированных таким образом, что, когда усмотрена одна
часть этой группы, предвидится существование и других фактов, содержащихся в
ней. Если, далее, мы скажем, что наука есть точное предвидение, мы все-таки
не установим предполагаемого различия. Мы не только найдем, что многое, что
мы называем наукой, неточно и что некоторые из наук, как физиология, никогда
не сделаются точными, но мы найдем еще, что многие из предвидений,
составляющих общее достояние как мудреца, так и невежды, точны. Что тело без
поддержки упадет, что зажженная свеча погаснет, когда ее опустят в воду, что
лед растает, когда его бросят в огонь, - эти и многие подобные предсказания,
касающиеся самых обыкновенных свойств вещей, имеют такую высокую степень
точности, какую только способны иметь предсказания. Справедливо, что
утверждаемые результаты имеют весьма общий характер; но не менее справедливо
и то, что в пределах своей сферы они строго правильны: а это - все, что
требуется определением. Существует совершенное согласие между
предусмотренными и действительными явлениями; не более этого мы можем
сказать и о самых высоких результатах науки, преимущественно характеризуемых
термином: точные.
Видя, таким образом, что предположенное различие между научным и
обыкновенным знанием не оправдывается логически, и сознавая вместе с тем,
что, как ни невозможно провести черту между ними, оба они на практике не
тождественны, - мы задаем себе вопрос: в чем же состоит родство,
существующее между ними? Частный ответ на этот вопрос может быть извлечен из
примеров, только что приведенных. Пересмотр их покажет, что те части
обыкновенного знания, которые тождественны по характеру с научным знанием,
обнимают только такие совокупности явлений, которые непосредственно
познаются чувствами и по природе своей просты и неизменны. Что от зажженного
о огня будет восходить дым; что огонь скоро вскипятит воду - это такие
предвидения, которые делаются служанкой так же хорошо, как и самым ученым
физиком; они так же верны, так же точны, как и его предвидения, но это
предвидения, касающиеся явлений, находящихся в постоянном и прямом отношении
между собою, т. е. явлений, которые видимо и непосредственно следуют за
предшествовавшими, явлений, причинность которых не отдалена и не темна,
явлений, которые могут быть предсказаны посредством самого простого
рассуждения. Если теперь мы перейдем к предсказаниям, составляющим то, что
обыкновенно называют наукой: что затмение Луны случится в означенное время,
что в барометре, перенесенном на вершину горы известной высоты, ртутный
столб опустится на определенное число дюймов; что, погрузив полюсы
гальванической батареи в воду, мы получим на одном горючий, на другом
воспламеняющий газ в определенной пропорции, - мы усматриваем, что
заключающиеся в этих процессах отношения не такого рода, какие обыкновенно
представляются нашим чувствам; что некоторые из них зависят от особенных
комбинаций причин и что в некоторых из них связь предшествующего с
последующим может быть установлена только посредством выработанного ряда
выводов. Таким образом, видимое различие между двумя родами знания
заключается не в природе их, а в их отдельности от восприятия. Рассматривая
случаи в их самом общем виде, мы убеждаемся, что земледелец, который, слыша
известный звук на соседнем поле, может описать особенную форму и цвет птицы,
издающей этот звук, и астроном, который, вычислив проход Венеры, может
очертить черное пятно, вступающее на солнечный диск, как оно будет видно
через телескоп в данный момент, - оба делают существенно то же самое. Каждый
знает, что при исполнении требуемых условий он должен получить предвиденное
впечатление, т. е. что за определенным рядом действий получится группа
ощущений наперед известного рода. Различие, таким образом, заключается не в
основном характере умственных действий, не в правильности предвидений,
совершаемых этими действиями, а в сложности процессов, необходимых для
достижения предвидений. Значительная доля самого обыкновенного знания нашего
строго точна в пределах своей сферы. Наука не увеличивает этой точности; она
не может выйти за ее пределы. Что же в таком случае делает она? Она приводит
другие познания к той же самой степени точности. Достоверность, которую дает
нам прямое восприятие относительно сосуществований и последовательностей
самого простого и самого доступного рода, - ту же достоверность дает нам
наука относительно сосуществований и последовательностей явлений, сложных по
их зависимости или недоступных непосредственному наблюдению. Короче, наука,
если смотреть на нее с этой точки зрения, может быть названа расширением
восприятий путем умозаключения.
Рассматривая, однако же, предмет несколько глубже, мы почувствуем,
может быть, что это определение не выражает всего факта, - факта, что, как
бы ни была наука неотделима от обыкновенного знания, как бы мы ни наполнили
расстояния между самыми простыми предвидениями ребенка и самыми глубокими
предвидениями естествоиспытателя введением ряда предвидений, в котором
сложность умозаключения увеличивается все более и более, - между ними
все-таки останется различие помимо того, о котором мы говорили здесь. И это
справедливо. Но это различие далеко не таково, чтобы можно было провести
предполагаемую демаркационную линию. Это - различие не между обыкновенным
знанием и научным, а между последовательными фазисами самой науки или самого
знания, все равно, какое бы название мы ни употребляли. В своих первых
фазисах наука достигает только достоверности предвидения; в позднейших она
достигает еще и полноты. Мы начинаем открытием одного отношения и оканчиваем
открытием отношения вообще. Наше первое приобретение состоит в предсказании
рода явления, которое может встретиться при известных условиях; наше
последнее приобретение состоит в предсказании не только рода явления, но и
его количественных данных. Или, приводя положение в более определенную
форму, мы можем сказать, что неразвившаяся наука есть качественное
предвидение, а развившаяся - количественное.
Эта формула очевидно выражает вместе с тем и различие между низшими и
высшими ступенями положительного знания. Предсказание, что для поднятия
куска свинца нужно больше силы, чем для поднятия куска дерева равного
объема, представляет верное, но неполное предвидение. Предвидится род
действия, в котором одно тело превышает другое, но не количество этого
превышения. Здесь представляется только качественное предвидение. С другой
стороны, предсказания, что в определенное время две данные планеты будут в
соединении; что посредством рычага, плечи которого имеют данное отношение,
известная сила может поднять столько-то фунтов; что для разложения
определенного количества сернокислого железа потребуется столько-то гранов
углекислого натра, - эти предсказания представляют предвидение не только
природы производимых действий, но и величины или самих действий, или
производящих их деятелей, или расстояния во времени или пространстве, какое
потребуется ими. Здесь представляется не только качественное, но и
количественное предвидение. Это-то невыраженное различие и заставляет нас
считать некоторые отделы знания преимущественно научными перед познанием
вообще. Измеряемы ли явления, - вот критерий, который мы бессознательно
употребляем. Пространство измеряемо - отсюда геометрия. Сила и пространство
измеряемы - отсюда статика. Время, сила и пространство измеряемы - отсюда
динамика. Изобретение барометра дало человеку возможность распространить
принципы механики и на атмосферу, - явилась аэростатика. Когда был изобретен
термометр, возникла наука о теплоте, наука, невозможная до того времени. Те
из наших ощущений, для измерения которых мы не нашли еще способа, не
производят наук Мы не имеем науки запахов; у нас нет и науки вкусов. Мы
имеем науку об отношениях звуков в диапазоне, потому что открыли путь для
измерения их; но у нас нет науки о звуках в отношении их звучности или их
тембру, потому что мы не дошли еще до измерения звучности и тембра.
Очевидно, что это-то сведение ощутительных явлений на отношения величин и
сообщает известному отделу знания его специально-научный характер.
