Июньское солнце нещадно палило город. Дороги плыли в исходившим от них мареве, которое разгоняли раскаленные машины. Синь неба не нарушало не единого облака и ветер не смел беспокоить казалось обреченный город. Автобус продолжал свой путь, как одурманенный жарой нарезая круги. Внутри подобно мясу в духовке томились пассажиры. Бабушки разговаривающие с незнакомыми им людьми и сами с собой, работяги выбравшиеся в выходной на рынок, редкие еще отдыхающие с детьми, молодые люди едущие непонятно куда по своим делам - все они сейчас были прибиты жарой к своим креслам и молчали. В самом начале автобуса, недалеко от водителя сидел калека. Грязный, бородатый с табличкой "Подайте на лечение" он неестественно выкручивая руки и кривляясь просил разменять у водителя маленькую стопку рванных рублей и мелочи которую ему сегодня подали. Водитель его не понимал, болезнь сделала некогда ровную его речь громкой и нечленораздельной. Пассажиры не смотрели в эту сторону, в их отвернувшихся к окну лицах читалось не отвращение, а страх. Страх занять место калеки, а это как известно в нашей непредсказуемой жизни нечего не стоит.
Водитель наконец-то понял что от него хочет калека и сунул ему червонец взамен стопки его грязных бумажек. Калека прохрипел нечто отдаленно похожее на "спасибо" и очередной раз страшно скрючил руки копошась в старой, потёртой сумке. Автобус подходил к конечной остановке. Как всегда она была полна людей, которые ехали от рынка к своим домам. Калека невыносимо хотел пить. В автобусе ему частенько подавали, чаще чем около перекрестка где он иногда стоял, но он не мог больше выносить жаркого и душащего пространства автобуса. Когда автобус остановился Калека переставляя кривые и тонкие ноги, толкаемый выходящими и входящими пассажирами наконец выбрался наружу. После поездки уличный воздух показался ему сладким и прохладным, но продлилось это не долго. Солнце обрушило на него своё сияние, будто старалось испепелить его. Он шагал через рынок, шагал преодолевая боль в ногах, преодолевая давление солнечного света, преодолевая жар в груди. Перед глазами его плыли картины его жизни, прошлой и настоящей, плыли смешивались и пугали его. Он потерял чувство времени, стал тенью, невидимый для людей которые шумной толпой кипели среди рынка. Наконец он увидел вывеску рыночного кафе и вошел в него спасаясь от страданий.
У каждого рынка есть кафе и не одно. Обстановка внутри них обычно стандартна, видавшие виды стены, пыльные шторы на мутноватых окнах, немного столиков с стульями, витрина с пирожками и пару холодильников с алкоголем. В этом кафе было пожалуй одно исключение, вместо толстой, неопределенного возраста продавщицы здесь работали молодые официантки решившие подработать летом.
Калека медленно вошел и сел посреди зала, вывалив на стол свои небогатые пожитки. Скучающая за столом официантка без интереса смотрела в даль. Калека несмело обратился к ней:
-Аааййэте пааооить пааоууста.
Официантка посмотрела на него и секунду промедлив направилась к чайнику.
-Ме неааля гааие. Ме угоооеав угятили. Ме неяиия гааеиея.
Официантка лишь вяло, без интонаций сказала:
-Нечего себе.
Налив в чашку кипяток и поставив калеке она села в свой угол. Калека извернув руки взял чашку, попробовал отпить и бессильно отставил.
-Я ие саоал ме неяозя гаяие. Яеичем вы наии ме кияок.
-Да вы что.
Взгляд официантки по прежнему равнодушно смотрел сквозь калеку.
-Аееиите ме аоить, ме олоха. Ме неяааозя гаяиее. Поалуаота, паооить.
-Хорошо
Вновь буркнула совсем уже сонная официантка.
Калека посидел пару минут с чашкой кипятка, встал и направился к выходу. Навстречу с солнцем.