Ездили с коллегами на конференцию. Нас было четверо: двое парней и ещё одна девушка. На её машине и добирались (крошечный зелёненький фиат-панда). Как в холодильник туда втиснулись. Ехать часов шесть. Поначалу было весело, как в молодёжном road movie. Хохотали, ели бутерброды, останавливались на заправках. А потом стемнело, мужчины повалились спать на заднем сиденье, клубком руки-ноги ("мы ж не геи, нам насрать, что вы думаете"). А мы с той девушкой последние 100 километров по очереди вели машину и болтали, чтобы не уснуть. Такая атмосфера, как будто ночью у костра, ну, знаете. Когда можно говорить о чём угодно, и вы друг друга понимаете. Удивилась, насколько она оказалась глубокай и сложной личностью. Раньше её считала обыкновенной простушкой. Муж-работа-ипотека. Она как раз вышла замуж два месяца назад. До сих летает счастливая, светится. А у неё за спиной оказалась целое прошлое. Ей всего 26, но она уже знает, что такое "научиться терять, нежели приобретать". И как-то сумела пройти через всю борьбу и утраты незапятнанной, не сломавшейся. И продолжать любить людей и по-детски улыбаться. Остро захотелось обнять её и прижать к себе. Но на скорости 150 км/ч нельзя. Думала, приедем, упаду спать, а думать буду утром. Но ночь ещё не закончилась. Мужчины, проснувшись, захотели искать бар. Убежали от нас вперёд, а мы с ней медленно шли по по тёмной аллее, по незнакомому городу. С ней интересно, а с ними не очень. С ней просто берёшься за руки - и ничего не надо говорить. В гостинице нам с ней по ошибке дали номер с общей кроватью. Не верь после этого в знаки. Она мгновенно уснула, такая чистая и беззащитная после душа. От её волос пахло фиалками. А я до самого утра боялась пошевелиться, чтобы её не разбудить. Впервые, наверно, с 18 лет захотелось сочинять стихи. Глядела в окно на луну, пока не начало светать. А утром она, как ни в чём ни бывало, чистила зубы и смеялась. На конференции она сказала: "Надо социализироваться!" - и бросилась общаться с незнакомыми мужчинами. О науке и работе, без прочих мыслей. Недоумевала, когда с ней начинали заигрывать. "Человек же видит, что у меня обручальное колечко, и я ему объяснила, что у меня на визитке ещё девичья фамилия, просто не успели переделать - а он мне говорит "какой у тебя милый котик на телефоне"". За обедом спасла её от двух волосатых французов, которые её обсели. Взяла за руку и увела на улицу, за маленький столик под деревом. А она вдруг поцеловала меня в щёку. Что я только себе не передумала. Когда вечером остались с ней наедине, не знала, как себя вести. То смотрела мимо неё, то глупо смеялась. Голос какой-то был неестественно бодрый. Четыре дня всё происходило, как в бреду. Когда ехали обратно, только и думала: поскорей бы стемнело. И снова пришла эта атмосфера, как у костра. И мы снова по очереди вели машину и болтали обо всём. Хотелось ей всё о себе рассказать. Даже есть оправдание: надо обязательно что-то говорить, чтобы не заснуть. Только последние зайчатки разума удержали меня в рамках. Она разговорилась о своей семье, о своём детстве, о самых счастливых воспоминаниях. Хотелось забрать её туда, в счастливую страну. Если б я знала, как туда попасть. Потом по радио слушали джаз, пробивающийся откуда-то издалека, через атмосферные помехи. Как в старые времена, которых я уже не застала. Сказала ей, что и в России был классный джаз (родилась я в России). Крамер, Бутман, ещё кого-то назвала. Еврейский джаз, на самом деле. Она удивилась и попросила ей что-нибудь прислать послушать. Взамен мне тоже рассказала что-то такое, чего я не знала. У неё голос стал каким-то тихим и волшебным. Потом крутили ручку у радио, искали что-то интересное. Когда натыкались на какую-нибудь попсу, я фыркала, и она смеялась синхронно со мной. И улыбалась, когда я улыбалась. Даже не глядя на меня. Вдруг заметила, что она непроизвольно повторяет мои жесты. И даже иногда машинально повторяет мои слова. Опять не знала, что себе и думать. Это ведь ничего не значит? Просто ночь, изменённое состояние сознания. Потом мы приехали. Развезли мужчин по домам, она хотела отвезти домой и меня. А я почему-то отказалась. Сказала: "Нет-нет, мне тут рядышком, я дойду". Каким-то неестественно бодрым голосом. Она удивилась и сказала: "Точно дойдёшь? Правда-правда?" Помигала мне красными огнями и уехала к себе, к мужу. А я, как дура, брела 7 километров по ночному городу. В гостиничных тапочках, потому что кроссовки спрятала в рюкзак. И потому что осмысленные действия закончились где-то 150 километров назад. И вместо того, чтобы лечь спать - целую ночь зачем-то слушала русский джаз. Старый, новый. Открывала в нём какие-то неожиданные открытия для себя. От Бутмана до Billy's band, что попало. Выбирала, что же той девушке послать, чтобы она поняла... не знаю, что. Все выходные, как дура, слушала этот дурацкий русский джаз. Вот уже воскресенью конец, к девяти на работу, дома пол не мылся с самого отъезда, какие-то кучи грязного белья, груда немытых чашек. Через две недели ехать на экзамен. А вместо этого в голове играет джаз. Завтра на работе снова её увижу. Надо хотя бы выспаться, чтобы не ходить с серым лицом и мешками. Только у неё получается всегда быть свежей и сияющей. По-моему, она ангел из Хайбане. Уже понятно, что впереди нас ждёт стена и расставание. Когда прощаешься БЕЗВОЗВРАТНО и НАВСЕГДА. Какое же это страшное слово: НАВСЕГДА. Господи, как же мне уснуть сегодня. Дева Мария, ты ведь смотришь за нами. Сделай, пожалуйста, чтобы хотя бы у неё всё было хорошо. А я как-нибудь потерплю. Ведь ничего, если у неё будет простая подруга? Муж ведь не будет против? Мы бы с ней могли вместе гулять или печь пирог с яблоками. Просто беседовать о всяких вещах. И даже держаться за руки, это ведь допустимо между подругами? А вдруг повезёт, и мы с ней выберемся куда-то в поездку? Вдвоём. И нам снова по ошибке достанется номер с общей кроватью. Господи, за что мне такое счастье? И как мне теперь с этим жить? Простите, пожалуйста, за стену бреда. Просто надо было рассказать. Господи, если тебе есть до меня дело, выключи, пожалуйста, музыку в моей голове и дай мне немного поспать.
