Где-то вдали уже алело и наливалось оранжевым. Спокойное низкое солнце: Ка́ран огорчало, что она не могла видеть, как оно улиткой сползёт за горизонт, оставив город наедине с густыми сизыми сумерками. Яркий цвет, разлитый в бело-голубых волнах кучерявого, похоже решившего не уступать плещущемуся под ним морю, неба - пожалуй единственное, что откликалось, хотя и приглушенно, у неё внутри. Ка́ран теперь казалось, что зима никогда не закончится, что нависающие из дымки серые церковные арки с уходившими вглубь ступенчатыми оконными нишами, проплывавшие по левую руку - это всё, что обрамляет в это мгновение её жизнь и будет обрамлять до самого её конца, а плотный шерстяной костюм, как и сейчас, всегда будет сковывать движения и мешать дыханию. Куцый пейзаж словно обглоданного Лангелиние оказался финальным аккордом печальных метаний её души.
"Ужасно хочу весны, наконец-то весны", - долгожданным раскатом взорвалось среди роя её однотонных мыслей, но столь же желанного дождя и запаха по-летнему сырой, взбитой падающими каплями земли не последовало. Сколько же еще ждать буйства красок первых цветов? Где же теперь те стройные палочки гладиолусов? А как же приятно окунать пальцы в россыпи флоксов, от чего запах пыльцы и нектара еще долго не сходит с рук! Эти страсти, по-своему животные, возбуждали в Ка́ран отголоски какой-то другой давно исчезнувшей жизни, берущей начало где-то в раннем детстве, когда в восторг приводили одни только одинокие фиолетовые колокольчики полевого вьюнка, а трепет дикого птенца, изо всех сил вырывающегося из рук, дарил нечто неописуемое, боровшееся при этом со страхом навредить бедняге и от того тут же его выпустить. Терпкий запах моря не давал окончательно умереть всем этим воспоминаниям, и вероятно, именно от этого Ка́ран так любила его.
Море тоже пахло жизнью. Ещё одной жизнью, всегда готовой полакомиться тобой, что называется, за обе щёки, стоило лишь чуть-чуть зазеваться - жизнью которой заполнена каждая его капля, умирающей и тут же перерождающейся вновь и вновь. Наверно, жизнь, совсем отделённая от смерти, могла бы пахнуть гораздо лучше, но какой была бы душа Ка́ран, не будь совсем этого запаха, которому не суждено исчезнуть даже тогда, когда на море некому будет смотреть кроме вечно голодных чаек? Хотя, тогда море наверняка будет совсем другим. Впрочем, и сейчас всё кажется уже совсем не таким, каким казалось, казалось бы, вот-вот совсем уж недавно. Каким-то невероятным образом плесень и мох на разбросанных по берегу валунах разрастались в причудливую мозаику, и, пожалуй, лишь индийские ковры могли сравниться с нею по затейливости.
