Если количество вдохов и выдохов, подсвистывающих в такт песни Нелепой Насмешницы стремится к количеству ударов сердца, если твои руки трясутся, как у пьяницы и твой самый большой страх — это кашлянуть, ведь боль полоснёт все мышцы и разорвёт горло, если ты не можешь удержать голову повыше даже сев и подсунув подушку, то плохо тобой быть. Впрочем, у старика Моробоя было несколько утешений в своих муках. Он успел урвать молодости, дожил до седин, заслужил какой-никакой, а почёт, пережил всех врагов (или хотя бы тех, кого помнил) и даже умирал не в одиночестве. Конечно, компания состояла не из тёплой девчушки под одеялом с ловкими пальцами, но тихий ученик с острым разумом — тоже неплохо. Так что жалел он лишь о двух вещах: что так его и не доучил, да не научил (А теперь уже не успеет) его вересковый мёд варить. Авось пил бы его, а не этот излишне пряный травяной сбор.
Сделав очередной глоток из плошки, Моробой поставил плошку на стол.
—Спасибо, сынок. Не спеши уходить, у старика есть пара слов… а дальше он уйдёт сам. Вёх добавил?
—Вёх, красавка, расковник обманный. Ну и остальное, как вы и сказали, учитель. Не думаю, что так лучше, но решать не мне.
—Хах! Поверь, сынок, ты не хочешь, чтобы тебе пришлось просить о таком… и вдвойне — чтобы тебе отказали. Люди Севера может и глупы, но в целом что-то есть и у них, с чем трудно не согласиться… хааа, пошла, зараза… — Учитель закрыл глаза и усмехнулся.
—Учитель, вы оправдываетесь, когда решение уже принято.
—Да, ты прав. Я очень горжусь тобой, сынок. И с радостью продолжил бы твоё обучение сквозь боль… но хворь пожирает не только моё тело. По утру, за минуты до восхода, я чувствую, как мутнеет разум, а мысли убегают, как зверьё из горящего леса. День или неделя — и я уже человеком-то не буду. Не хочу. Так.
